Петров, к доске! Книга третья (СИ) - Ларин Павел

— Ага! Явились! Я так и знала! Специально не трогала весь этот бардак! Ждала, пока сами придете и посмотрите, что натворили!

Тетя Валя махнула рукой вглубь столовой. Картина и вправду была впечатляющей. Стены украшали причудливые разводы и брызги томатного соуса, местами смешавшиеся с картофельным пюре в абстрактные, но аппетитом не вызывающие картины. Пол представлял собой минное поле из слипшихся макарон, хлебных мякишей, ошметков котлет и одиноких горошин. На столах и стульях тоже царил хаос. Воздух густо пах подкисшим компотом и общим пищевым разгромом.

— Марш! — тетя Валя ткнула пальцем в самый центр апокалипсиса. — И чтоб к концу уборки здесь сияло, как в операционной! А то…

Она сделала паузу, давая угрозе повиснуть в воздухе. Никто не понял, что значит это «а то», но всем стало страшно.

Мы, как по команде, ринулись к ведрам и швабрам. Началось великое отмывание.

Вода в ведрах быстро превращалась в мутную жижу. Тряпки отмывали квадратный сантиметр за раз. Серега, пытаясь отскрести засохшую котлету со стены, только размазал ее в огромное коричневое пятно. Димка и Никита, еще недавно готовые друг другу глотку перегрызть, теперь неуклюже старались скоординировать усилия с двумя швабрами на одном участке пола, то и дело сталкиваясь плечами. Макс методично собирал макаронины в совок, Наташка, закатав рукава, с ожесточением оттирала компот.

А я… Я стоял с мокрой тряпкой в руке, но не видел ни соуса на стене, ни макарон на полу. Мой взгляд был прикован к деду Ивану.

Он не суетился, как мы. Спокойно размешал в ведре воды свой «чудо-раствор» из зеленоватой бутылки. Запах ударил резкий, химический, но терпимый.

Дед взял большую поролоновую губку, окунул в раствор, отжал и… не спеша, почти медитативно, провел по огромному разводу на стене. Грязь не просто исчезла — она словно растворилась, не оставив следа. Стена засияла чистотой.

Дед повторил движение на соседнем пятне — тот же результат. Он работал легко, без усилий, с какой-то внутренней уверенностью человека, знающего свое дело. Глаза родственника светились не злорадством, а азартом первооткрывателя, наблюдающего, как его изобретение творит чудеса.

И вдруг, как удар током, меня пронзила мысль. Не о пятнах. О Наташкином дядке.

Как добиться от него правды? Уговоры? Угрозы? Слезы? Бесполезно. Он замкнут, как раковина, и совершенно не собирается поставлять свою шею под меч правосудия.

Но глядя на деда Ивана, на его спокойную, почти артистичную работу с грязью, на этот огонек авантюризма в его глазах — я понял, что нужно делать.

Нужен не допрос. Нужен… спектакль. Провокация. Что-то такое, что выбьет Наташкиного дядьку из колеи, заставит потерять контроль, сорвать маску. Что-то, что он не сможет проигнорировать или отмахнуться. Что-то из его прошлого, о чем он не хочет вспоминать. Или то, что заденет его глубже всего.

И тут же, как пазл, сложилась безумная, дерзкая, совершенно авантюрная идея. Рискованная до мурашек. Но если сработает…

Я резко обернулся, ища Наташку. Она как раз выжимала тряпку над ведром, морщась от грязной воды.

— Деева! — шепотом позвал я.

Староста вздрогнула, удивленно подняла взгляд.

— Слушай, я… кое-что придумал. Насчет дяди Андрея. Как вытянуть из него правду.

Наташка бросила тряпку и в два шага оказалась рядом со мной.

— Да? — в ее глазах мелькнул интерес, смешанный с долей волнения за родного, вообще-то, дядю. — Что?

Я оглянулся. Дед Иван, увлеченный борьбой с очередным пятном, нас не слышал. Пацаны были поглощены своими личными сражениями с грязью.

— Это… — я понизил голос до шепота, наклонившись к ее уху. — Это полная авантюра, Наташ. Сумасшедшая. Риск — полный отрыв. Но… если сработает… А она может сработать. Только вот помочь в этом безумном плане… — я кивнул в сторону деда, который сейчас с азартом экспериментатора пытался оттереть прилипшую к полу горошину своим раствором, — … может только он. Потому что дед Иван… — великий авантюрист. Генератор безумных идей. И знает, как их провернуть. Нам потребуется кое-какой… реквизит. И игра. Хорошая игра.

Наташка смотрела на меня, на деда, потом снова на меня. В ее глазах читалось все: и сомнение, и любопытство, и тревога за дядю, и… азарт.

— Ты… серьезно? — спросила она тихо, но в ее голосе уже не было скепсиса, только вопрос.

— Абсолютно, — я кивнул, чувствуя, как безумный план начинает казаться все более реальным и необходимым. — Расскажу все позже. Когда отмоем.

— Ладно, — прошептала Деева. — Расскажешь. А пока давай уже быстрее закончим здесь.

Я схватил свою тряпку, окунул в ведро с чудо-раствором деда (которое, кстати, работало фантастически) и бросился на битву с пятнами. Но мысли уже были далеко — в будущем, в безумном плане, в котором ключевую роль предстояло сыграть человеку, спокойно оттиравшему гряз. Который, сам того не зная, вдохновил меня на авантюру, способную либо раскрыть тайну, либо окончательно погрузить нас всех в еще большую кашу-малу.

Но глядя на деда, на его сосредоточенное и чуть озорное лицо, я почему-то верил, что шанс есть. Великий авантюрист не подведет.

Глава 19

Столовая наконец засияла. Полы отливали желтоватым свечением линолеума, стены дышали чистотой, даже воздух стал другим — пахло хлоркой и чем-то острым, химическим, видимо, от дедова «чудо-раствора». Тетя Валя, скрестив руки на груди, обошла владения, ткнула пальцем в едва заметное пятнышко под столом (которое тут же ликвидировал Серега) и буркнула: «Ладно. Идите с миром».

Мы вывалились на улицу, полные усталости и чувства глубокого, почти физического облегчения.

Дед Иван шел чуть впереди, насвистывая какой-то бодрый марш, но в его глазах, когда он оглянулся, мелькнула тень задумчивости.

— Ну что, внучек, — хлопнул он меня по плечу, когда мы отделились от остальных, направившись к дому. — Отмаялись. Теперь домой, к паркету и Людмиле Владленовне… Ох, и влетит же мне за сегодняшний визит к «Санечке», если проведает…

Дед говорил шутливо, но я видел — ему хочется высказаться или просто потрепаться о жизни. Ну что ж. Отлично. Наши желания совпадают.

Я кивнул в сторону лавочки возле палисадника, окружавшего наш дом.

— Дед, давай обсудим кое-что важное.

Родственник остановился, облокотившись на штакетник. Его взгляд стал осторожным, изучающим.

— Ага. Так и знал… Замети, как шептались вы с Натальей. Глаза горят, как у котят нашкодивших. Давай, рассказывай, что случилось.

Я глубоко вдохнул. Пришло время правды, которую сейчас придется вывернуть наружу. Вернее, очень маленькой части правды.

— Дед, ты же знаешь, что случилось с отцом? В Афгане? В семьдесят девятом.

Тень прошла по лицу деда. Веселость исчезла, сменившись старой, знакомой болью и горечью.

— Как не знать-то, — голос его стал тише, глуше. — Пропал без вести. Самолет упал где-то в горах… Шесть лет… Шесть лет мы не знали, жив ли…Вернее, считали его погибшим. Все считали, а я нет. Не верилось, Алексей. Аот чувствовал нутром, жив Витька. А потом он и правда… нашелся. Чудом. В каком-то кишлаке, в плену. Мать твоя, так говорит. Изможденный, больной… — Дед сжал кулаки, костяшки побелели. — Теперь… теперь эти подлецы шепчутся. Говорят, сдался. Что не сопротивлялся. Что… предатель.

Дед выплюнул последнее слово с горечью и досадой.

— Да, — я кивнул, глядя ему прямо в глаза. — И дядя Наташки, Андрей… Он там был. Вместе с отцом. В том самом полете. Он — единственный, кто знает, что случилось на самом деле. Что было после падения. Он вернулся. А отец — нет. И теперь Наташкин дядька молчит. Как рыба. А Наташка… она уверена, он что-то знает. Вернее, мы оба уверены. Что-то важное. Что может снять с отца эти… мерзкие обвинения. Но мы не можем до него докопаться. Никак.

Дед молчал. Его взгляд стал острым, сосредоточенным. Он смотрел на меня не как на внука-сорванца, а как на равного.

— Андрей… — проговорил дед медленно, будто ворошил воспоминания в своей голове, но не мог найти нужное. — Не знаю его. Твой отец…последние классы школы заканчивал в городе, у сестры Людмилы жил. Мы так решили, что лучше ему в городе доучиться и поступать в военное училище. Соответственно, тех друзей, что у Виктора здесь появились, я и не знаю совсем. Мы же все общение растеряли. Потому что Людмила Владленовна… ну, ты знаешь. Не приняла твою мать. Считала ее недостойной своего «золотого» сына. Разрыв… полный. Я пытался мирить их, да куда там. Баба упертая. Так что насчет Андрея… я такого не знаю. Говоришь, вместе они были?