Петров, к доске! Книга третья (СИ) - Ларин Павел

— Да, — подтвердил я. — Вместе. Экипаж. И задание одно. Детали Наташка не знает. Дядя не рассказывает. Вообще не говорит о войне. Ни слова. Как будто ее не было.

— Видал таких. После войны. — Нахмурившись, сказал дед, — После Великой Отечественной. Молчат по сих пор. Но я понимаю, в чем дело. Сам молчу. Кошмары иной раз бывают…Мы же за Родону, Алексей воевали. А ради нее… Многое можно пережить.

Я кивнул. Пора было раскрывать карты. Хотя бы частично.

— Да… — я искал слова, как оправдать свое знание о флэшбеках, которые пока что как явление не признаны.

Потому что именно на посттравматический синдром я и собирался сделать ставку. Афган, он многих сломал. Если не внешне, то внутренне точно. А с Наташкиным дядькой точно должно прокатить. Думаю, его странное поведение со мной — одно из проявлений синдрома. Это как убийца, который возвращается на место преступления. Ну… Я имею в виду тех, у которых крыша потекла. Вот и Андрей этот. Его ко мне, видимо, как магнитом тянет из-за чувства вины, которое он не осознает.

— Так вот, дед… Про такое я…читал. Много. Про таких людей. В журнале. Да…И вот что думаю, дед… Андрей этот он же как ни крути в Афгане был. Тоже травмы имеет, ну то есть в голове там могли сдвиги произойти. Эта травма… она специфическая. Горы, чужая земля, неясные цели… И самое страшное для таких людей — потеря контроля. Чувство беспомощности. Или ощущение предательства. Своего, чужого — неважно. Если создать ситуацию… похожую. Напоминающую тот самый момент, те самые обстоятельства… Если задеть нужную струну… Человек может сломаться. Выдать то, что скрывает. Сорваться. Правда вылезет наружу.

Дед молчал. Его лицо было каменным. Он смотрел куда-то вдаль, переваривая мои слова.

— Это… безумие, Алексей, — наконец произнес он, и в его голосе не было осуждения, только тяжелая, леденящая душу трезвость. — Это игра с огнем. А если ничего там не вылезет? Если нет у твоего Андрея этих… травм. Или вообще… Кукушку сорвет ему окончательно? Тем более, если, как ты говоришь, на нем тяжелый груз лежит.

— Понимаю, — ответил я твердо. — Но других вариантов не вижу, чтоб добиться правды. Отец… он не предатель. Я чувствую. Знаю. Но чувств мало. Нужны факты. А факты — у Наташкиного дядьки. Заперты в его голове, завалены этим… посттравматическим хламом. И пока мы не вытащим их на свет… отец будет жить с клеймом. А дядя Андрей…просто жить.

Дед закрыл глаза, потер переносицу. Видно было, как он борется сам с собой. С одной стороны — страх, осторожность, понимание чудовищной опасности затеи. С другой — азарт первооткрывателя, о котором я говорил, и глубокая, неистребимая жажда справедливости. Ну и конечно, любовь к сыну, нуждающемуся в очищении.

— Ты хочешь, чтобы я помог… с реквизитом? С постановкой? — спросил он наконец, открыв глаза. В них читалась решимость. — Значит, будем валять дурака по-крупному. Но, внучек, — он ткнул пальцем мне в грудь, — план — твой. Ведущий — ты. Я — только… технический консультант. И главный актер.

— Спасибо, дед, — выдохнул я, почувствовав, как камень свалился с души. Хотя бы частично. Самое страшное — озвучить деду план и не быть посланным — позади.

— Не благодари раньше времени, — хмыкнул дед, но в углу его глаза мелькнул знакомый озорной огонек. Огонек великого авантюриста, почуявшего вызов. — Рассказывай детали этой безумной пьесы. И главное — как мы заставим вашего Андрея в нее поверить? Он же не дурак, я думаю.

— Он не дурак, — согласился я. — Он солдат. С покалеченной душой. И ключ к ней… — я сделал паузу, — … в тех обстоятельствах, которые мы воссоздадим.

Дед медленно кивнул. Лицо его стало сосредоточенным, профессиональным. Как у хирурга перед сложнейшей операцией.

По дороге домой, под свист дедова марша, я думал только об одном: как точно воспроизвести обстоятельства афганской реальности. И придумал.

На подготовку задуманного у меня ушло несколько дней. Самым сложным было добыть учебные гранаты, но без них я бы не обошелся. Для того спектакля, что планировался, требовались определенные спецэффекты. Выглядеть и звучать они должны были как настоящие.

В силу особенностей своей прошлой жизни я знал, что в 1985 году для обучения использовались учебно-истимитационные гранаты, которые по массе и размерам были идентичны боевым, но вместо взрывчатого вещества содержали взрывпакет. Они предназначались для отработки навыков обращения с гранатами, их метания и других действий, а также для обучения в системе ДОСААФ. Дело оставалось за малым, найти того, кто нам эти гранаты даст. Немного, пару-тройку штук. Проблема в том, что это не за солью к соседу сходить. И мало кто спокойно отнесется к подобной просьбе. Но…

Помог Никита Ромов. Да, да, да… Именно он. Все-таки тот факт, что его отец главный инженер завода, оказался чрезвычайно полезным. И не только гранаты! Узнав про наш план и про то, что Наташка будет записывать возможные признания, Никита притащил нам еще и видеокамеру — громоздкую «Электронику ВМ-12».

«Брат из ГДР привез, — пояснил он. — Тяжеловата, но запись цветную дает. Батарейки свежие вставлю. Главное — не трясите сильно». Это был неожиданный бонус. Теперь у нас был не только звук, но и картинка. Наташка тут же начала осваивать кнопки.

— Ты не боишься, что правда будет больной? — Спросил вдруг Ромов, глядя на старосту с сочувствием во взгляде.

— Боюсь. — Коротко ответила Деева. А потом добавила. — Он мой дядя. Да. Я его люблю. Но… Что, если на самом деле по его вине могут осудить отца Лёши? Разве это справедливо? Нет. Поэтому я готова на то, чтоб узнать, в чем же дело.

Наташка снова увлеклась камерой и неприятный разговор затих. А я, глядя на Ромова, подумал о том, что его эта правда тоже может коснуться. Вернее, Ромова-старшего. Не зря ведь он тогда, во время нашего разговора сказал странную фразу. Мол, так и знал, что когда-нибудь все это дерьмо полезет наружу.

С гранатами вышло чуть сложнее. Сначала Никита обратился к старшему брату, но брат отказал наотрез, видимо, заподозрив что-то нехорошее. Тогда Никита напрямую позвонил отцу в Москву — тот по-прежнему был в командировке. Объяснил, что, мол, для исторической реконструкции срочно нужно.

Отец Ромова в тот момент был на взводе, делами загружен по уши, слушал вполуха. Мне кажется, он даже не до конца понял, о чем шла речь. Просто велел старшему сыну помочь брату в его «учебно-исторической» просьбе и трубку бросил. Брату пришлось сдаться. В итоге, через два дня я получил, что хотел. Три учебные гранаты, очень похожие на настоящие, если, конечно, их не брать в руки и не рассматривать. И камеру «Электроника» с кассетой внутри.

Дело оставалось за малым — организовать знакомство деда с наташкиным дядькой.

«Запорожец» с характерным подвыванием двигателя подкатил к дому Деевых аккурат в тот момент, когда из подъезда вышел сам объект нашего спектакля — дядя Андрей. Он что-то нес в руках — мусорный пакет, кажется.

Мы с Наташкой уже сидели в густых кустах справа от подъезда, пригнувшись. Именно Деева заранее сообщила время, в которое ее дядька собирался уйти из дома.

Увидев «горбатый», который несколько раз громко фыркнул и начал дымить, дядя Андрей нахмурился.

В этот момент, дед Иван, не теряя ни секунды, выскочил из машины. С таким выражением лица, будто «Запорожец» только что предал его самым подлым образом. Он хлопнул ладонью по капоту, закашлялся от дыма и обреченно посмотрел на дядю Андрея.

— Эх, беда-то какая! — запричитал он с неподдельным (или очень убедительным) огорчением. — Только выехал, на природу собрался, глянуть на зорьку… а он, гад, и сдал! Видать, безнадежно! Эх, механики нынче… сами ничего не смыслят, а с тарантасами разбираться — золотых дел мастера!

Дядя Андрей отложил пакет, медленно спустился с крыльца, подошел к машине. Его взгляд был осторожным, оценивающим.

Однако, дед Иван, как я и предполагал, оказался просто неподражаем. Через полчаса они уже вместе с Андреем, как старые знакомые, поносили отечественного производителя, обсуждали какие-то технические характеристики автомобилей и вообще вели себя едва ли не как близкие знакомые. Вот что дед умеет, так это без мыла влезть любому под кожу.