Учитель. Назад в СССР 5 (СИ) - Буров Дмитрий

— Я… заберу это? — не глядя на меня, уточнил Свирюгин.

— Зачем? — из чистого любопытства поинтересовался я.

— Дома еще посмотрю… У меня там… оборудование… — Володя кинул на меня короткий смущенный взгляд и снова уставился на самодельный пульт.

— Хорошо, — согласился я.

— Степан Григорьевич, вы чего застыли? — удивился я, обнаружив завхоза с замком в руках.

— А? — отмер Борода. — Да вот все голову ломаю, какой такой паршивец ключ подобрал… Или взломал…

— На взлом-то не похоже, — встрял со своим экспертным мнением Митрич. — Тут бы бороздки шли, царапинки… Помнишь, у Валерьяна вскрывали, Варька его все ругалася, что мы новый замок поцарапали… А тута вона… чисто, как в больничке!

— Вот и я гляжу — чисто… — проворчал Борода. — Вы ступайте, я еще тут покумекаю, поломаю голову, — отмахнулся Степан Григорьевич. — Может обнаружу чего важного.

— Ну, бывай, — махнул Митрич и остался стоять на месте, поглядывая на нас со Свирюгиным.

— Володя, идем, — окликнул я.

Заметил я за Свирюгиным такую странность: когда задача увлекала парня, он словно выпадал из нашей реальности в какую-то свою, другую, и не проявлялся в настоящей жизни, покуда не решал задачу. Точно так же было и с пультом. И вот сейчас, похоже, Володя уже раскладывал в голове схему повреждений по полочкам и прикидывал, как починить.

— А? Да… До свидания, — пробормотал Свирюгин, бережно сложил части пульта и осторожно уложил в портфель. — До свидания, — еще раз попрощался парень и покинул мастерскую.

— Вовк ну ты как починишь? Справишься? — загомонила за дверями парни, поджидавшие Володю.

Ответа Свирюгина я дожидаться не стал, переключился на дядь Васю.

— Василий Дмитриевич, у меня к вам дело.

— А? Ну давай, свое дело, — прищурился Митрич.

— Пойдемте, по дороге расскажу. Степан Григорьевич, мы ушли.

— Да-да… Да-да… — рассеянно отозвался Борода, развернулся и пошел в сторону своего рабочего стола.

Оглянувшись у самого выхода, я заметил, что завхоз внимательно разглядывает замок через большое увеличительное стекло. Надеюсь, врезной замок товарищ Борода не будет вынимать, чтобы убедиться в отсутствии следов взлома. Уж не знаю, отчего так повелось, но мастерская школьная запиралась на огромный амбарный замок, который прикрывал обычный врезной.

— Так чего хотел-то, Ляксандрыч?

— А вот чего, Василий Дмитриевич… — и я рассказал Беспалову старшему свою идею.

Праздничное утро вторника выдалось морозным. Мороз щипал щеки, веселил душу предвкушением праздника. Я бодрым шагом торопился в школу по плохо освещенным улицам села, время от времени зябко ежась и зевая. Все-таки не хватало мне в новой жизни вкусного хорошего кофе.

Накануне в понедельник после уроков во всех классах прошли генеральные уборки. Старшеклассники украшали школу транспарантами, красными гвоздиками, созданными девочками на уроках труда из гофрированной бумаги. Цветов навертели целую кучу, и маленьких, на лацканы пальто, и больших, на демонстрацию и для школьных коридоров. Прошли репетиции под присмотром строгой Зои Аркадьевны. Как ни странно, ни одно приготовление не вызвало гнева и недовольства нашего завуча.

С момента собрания мы с товарищем Шпынько почти не пересекались. Извинений я от завуча не ждал, но Зоя Аркадьевна и тут смогла меня удивить: умела признавать свои ошибки. Впрочем, я не был уверен, что товарищ Шпынько до конца поверила в мою непричастность к мифической беременности Бариновой. Эту тему мы с завучем более не затрагивали. Но, к моему удивлению, заместитель директора приняла деятельное участие в моей подготовке к выступлению на общем районном собрании учителей, где мне предстояло выступить в роли докладчика. И отстаивала меня в РОНО, куда пришлось ехать по поводу салюта, устроенного семиклассниками.

Поначалу я как-то напрягся, ожидая подвоха. Но все прошло гладко и в образовании, и с моим докладом. В конторе завуч грудью встала на мою защиту. В докладе Зоя Аркадьевна четко и понятно разложила по полочкам, как писать речь, расписать цели и задачи, на что обратить внимание, куда расставить акценты. Спокойно и деловито внесла правки. Точнее, отметила красным спорные места, предложила переформулировать, не более того. Я удивился, но виду не подал. Посмотрим, что дальше будет. Может, не такая она и вредная, наша завуч?

Школьные артисты благополучно отстрелялись, сдали реквизит не менее строгой пионервожатой Кудрявцевой и отправились по домам. На экстренном совещании, созванном в понедельник, мы с Юрием Ильичом и Степаном Григорьевичем обсудили самый сложный момент: когда устанавливать конструкцию на машину. Путем коллективных споров пришли к общему знаменателю: седьмого числа утром лампочка Ильича будет водружена на грузовик, который будет участвовать на демонстрации от нашей школы.

— А то ишь, чего удумали! Ночью на улице с конструкцией! Тогда охрану усиливай! — возмущался нашей безалаберностью товарищ Борода. — Мало вам диверсии с пультой? Решили лампу туда же? То-то же.

— Так отчего ж на улице, — удивился я. — В колхозном гараже оставим. Машина все одно оттуда с утра прибудет.

— Да ладно вам, Степан Григорьевич! — устало отмахивался директор. — Утром так утром. Тогда и транспаранты приколотим. И выставку вашу… Вот насчет выставки, товарищ Зверев, вы уверены? — обратился ко мне Свиридов.

Ниночка Кудрявцева таки успела провести конкурс и рисунков, и плакатов в честь Великого Октября, и теперь лучшие изобразительные работы планировалось разместить по бортам грузовика, надежно укрепив в специальных подставках. Рамки для рисунков сделали наши школьники на уроках труда.

— Уверен, — подтвердил я. — Ребята старались. Кроме того, главный приз конкурса — участие рисунка в демонстрации. А вы говорите, отменить.

— Да не отменяю я, — поморщился уставший директор. — Ну, хорошо. Значит, завтра в шесть утра наряжаем, готовимся.

— Без опозданий мне! — сурово приказал Степан Григорьевич.

— Так точно, — не сговариваясь, ответили мы с директором и через секунду дружно рассмеялись.

Завхоз хмыкнул, покачал головой, махнул на нас рукой и потопал в мастерские. Я попрощался с директором, вернулся в класс, еще раз напомнил своим ученикам, кто приходит украшать машину, а кому можно и попозже в школу.

В результате выяснил, что весь класс собирается придти к шести утра и дружно потрудиться над преображением грузовика для выезда на демонстрацию.

И вот наступил вторник. Праздничное утро на школьном дворе встретило меня открытыми воротами, грузовиком с сонным водителем, что сидел за рулем и неторопливо пил чая из термоса. И тихим женским поскуливанием, переходящим в рыдания. Странные звуки доносились из распахнутых настежь дверей в мастерскую. Девушка пыталась сдерживать плач, но ей это плохо удавалось.

Неприятное предчувствие кольнуло затылок, я почти бегом ворвался в помещение и обнаружил, что весь мой класс во главе со Степаном Григорьевичем, над чем-то столпился. По всей видимости, наша дружная команда стояла вокруг конструкции. Самой лампы почему-то не было видно, хотя от входа изделие обычно заметно прекрасно.

— Что тут происходит? — резко бросил я. — Полина, почему ты плачешь? — уточнил у Гордеевой, которая стояла за спинами ребят, обхватив себя за плечи, и навзрыд плакала.

Десятый класс обернулся, затем ребята расступились, и моим глазам предстала удручающая картина.

— Твою… — выругался я вслух.

От нашей лампочки Ильича остался только короб, который старательно разрисовала Полина и выжигал Федор. Посреди осколков сидел на корточках угрюмый Свирюгин, прижимая к груди починенный пульт.

Глава 18

— Его-о-ор! А-а-але-е-екса-андры-ы-ы-ы-ы-ы… — еще горше зарыдала Полина, не в силах сдерживаться, словно я стал последней каплей, которая поломала плотину.

— Так, спокойно, товарищи, всё под контролем, — спокойно заявил команде.