Бродник (СИ) - Старый Денис

И ладно бы, если бы гордые горцы бунтовали тихо и постепенно наращивали протестное движение, просто словно бы забывая платить дань. Но гордые аланы заявили во всеуслышание, что они этого делать впредь не будут. Только заплатили и все… Не будут больше. А могли бы выгадать для себя год на подготовку новых воинов, на изготовление оружия.

Наверное, решили использовать момент, когда и в Великой Волжской Болгарии начинаются волнения и основное монгольское войско неизвестно пока ещё насколько завязло в войне с русскими княжествами. Расчет понятен.

— Я уйду в горы, я сохраню наших детей. И ты можешь отправиться вместе со мной, — шёпотом, чтобы никто другой не услышал их разговор, да ещё и на языке аланов говорила Земфира.

— И кем я буду там? Твои родичи и без того считают меня недостойным тебя. А теперь… Земфира, муж и жена в семье есть одно целое, и ты должна следовать за мной, идти за мной и в горе, и в радости, печалиться со мной и радоваться. Не в этом ли ты клялась мне? Так почему же отступаешь от клятв своих? — говорил Лепомир.

Земфира что-то пробурчала неразборчивое, отвернулась, сделала вид, будто бы обиделась. Лепомир прекрасно знал, что, когда у его жены заканчиваются аргументы, и когда он говорит правильные слова, жена часто, не имея возможности дельно возражать, просто делает вид, что обиделась.

И ведь ещё недавно всё было хорошо. Было или всё же казалось? Скорее, это сам русич нарисовал себе картину, в которой у него сложилась жизнь, и всё прекрасно, что рядом есть любимая женщина, двое детей. Но при первой же проверке вышло так, что и жена, скорее всего, его не любит, да и категорически не хочет принимать никакие решения Лепомира.

Правда, что он ей предлагал? Удрать в Трапезунд? Так, скорее всего, правитель этого осколка империи ромеев даже не по просьбе, а по намёку Субэдея, выдаст Лепомира или какую-то часть его тела, скорее, голову. Или бежать в Никейскую империю? Там православные люди, и он мог бы пригодиться со своими знаниями языка, культуры, быта монголов, военного дела. Да если надо, то есть секреты, которые может открыть Лепомир.

— Давай сбежим к никейцам или к латинянам, я даже готов сбежать с тобой к латинянам. Я знаю секрет китайского порошка. Меня будут слушать и мне станут платить серебро, — признался Лепомир.

— И ты хочешь, чтобы тебя взяли в рабы? — вполне дельно заметила Земфира. — Да куда ты не денься — всюду рабство. Ведь ты и сам раб…

— Не смей! — зло прошипел Лепомир, сжимая кулаки до хруста.

— А то что? — с вызовом спросила его жена.

А и ничего. Он не посмел бы и пальцем тронуть свою жену. И думал, как же заставить ее следовать за ним. И не так все плохо. И деньги есть и знания.

У Лепомира были сбережения, причём такие, что он мог бы прикинуться да хоть и боярином, но у него не было силы, которая могла бы помочь сберечь накопления. А у кого нет силы, тот обязательно будет ограблен. Нашествие степи даже в тех регионах, где его сейчас и нет, всё равно поднимает на поверхность множество низменных качеств людей. А были ли добродетели раньше?

Лепомир прекрасно это понимал. Но не мог же он жить без надежды на лучшее!

— Так ты всё-таки не любишь меня? — с суровой решительностью спросил русич.

— Ты хороший, но ты не сильный. Ты заботливый, но ты…

— Опять же не сильный, — усмехнулся Лепомир.

Он прекрасно знал, что Земфира была рождена в таком обществе, где сила — это главный, порой и единственный, критерий, по которому определяют, достоен ли мужчина называться мужчиной или же нет. Для того, чтобы ценились те качества, которыми несомненно обладает Лепомир, нужно, чтобы общество было развитым, чтобы в нём почитались за главное мудрость, образование, знания.

И он уже предлагал Земфире отправиться в Китай. Ибо нет другой страны, где бы так уважали мудрость. Вот только в Китае Субэдея знают хорошо, и там от него точно не скрыться. Темника знают, его боятся, так что мудрым будет тот, кто выдаст Лепомира.

Крытая повозка остановилась. Лепомир отодвинул шторку, чтобы посмотреть, что происходит, причину остановки. Морозный воздух ударил его по щекам, когда тяжёлая шерстяная ткань была отодвинута, как и деревянные ставни.

— Почему мы остановились? — спросил Лепомир, когда к кибитке подъехал сотник охраны.

— Господин, мы подошли к одному из поселений бродников. В прошлый раз мы проходили через него, здесь можем обогреться, поесть горячей еды и…

— Я запрещаю больше насиловать женщин! — решительно сказал русич.

Командир его охранения, не скрывая недовольства, посмотрел на Лепомира. Монголу и без того претило прислушиваться к какому-то русичу, человеку из того народа, который сейчас покоряется Степи и в большей степени уже считается монголами рабами.

Но авторитет богатура Субэдея был настолько велик, что сотник не решался даже намекнуть Лепомиру, что он одного рода с рабами. Пока этот русич служит темнику. Но появится возможность… Сотник уже не раз думал о том, как именно он будет убивать Лепомира, столь ему ненавистного.

Посланник монгольского темника посмотрел на свою жену. Земфира всё ещё демонстрировала свою обиду и сидела, отвернувшись. Злость и решительность обуяли мужчину. Разве же он не может быть сильным? Разве же он не повелевает целой сотней, ну пусть всего лишь полусотней, великих завоевателей степи? А она всё считает его рабом.

— Понял ли ты, чтобы никого не насиловали⁉ Мы пробудем здесь до утра, поедим горячей еды и отправимся дальше. У главы бродников, атамана Тура, и отъедитесь, и у него девок продажных полно. Я оплачу вам столько женщин, сколько вы пожелаете, — сказал Лепомир, как это было в его духе, найдя компромисс.

Скоро небольшой караван дипломатической миссии темника Субэдея подъехал к поселению.

Лепомир сидел в своей кибитке и не выходил наружу. И не потому, что боялся морозного воздуха. Напротив, он бы освежился и размял ноги. Но слишком много условностей существует для тех, кто хочет, чтобы его уважали, и чтобы ему кланялись.

А ещё были такие правила, что глава поселения должен сам подойти, поклониться, предоставить пайцзу. Документ, табличку, которая скорее сохраняет жизнь служке монголов, чем наделяет преференциями. И уже после посланник темника должен въехать внутри своей кибитки на территорию поселения.

Только так и никак иначе. В противном случае сопровождающие русича монголы могут указать даже тому, кого называют господином, на нарушение правил. Он может быть представителем любого рода племени, но, если он представляет интересы великих монголов, то должен соответствовать правилам и традициям этого великого степного народа.

— Господин, облачитесь в броню! — то ли посоветовал, то ли приказал сотник.

— Что случилось? — Лепомир подобрался.

— Заметил у бродников этих, боярские, лучшие доспехи. Два месяца назад, когда мы здесь проезжали, в лучшем случае они были облачены в кожаные доспехи с наклёпками, — поделился своими наблюдениями сотник. — И вовсе, что облачены… Нужно будет указать им, чтобы в следующий раз голыми встречали. Ну и с женщинами… Голыми.

Лепомир ничего не ответил. Следующий раз… Это сильно резало по сознанию русича, вдруг так сильно вспомнившего о своих родовых корнях.

Те пятьдесят монголов, которые входили в охрану посланника темника, не то, чтобы были робкого десятка, они были лучшими. Из тех, кому удалось выжить в единственной злой сечe, которую устроил степнякам некий колдун, шаман Евпатий Коловрат.

У сотника была своя миссия, кроме того, чтобы защищать посланника темника. Кроме всего прочего, он должен был на стойбищах степняков, что располагались недалеко от генуэзской фактории, набрать полсотни достойных тяжёлых конников.

— Почему мы так долго стоим и почему никто не выходит ко мне кланяться? — после того, как кибитка Лепомира уже въехала на территорию поселения, не прошло и пяти минут, как посланник богатура Субэдея резонно задал вопрос.

— Я бы советовал тебе, господин, всё же уйти за стены этого городка. Вижу лучников. И они мне не знакомы. Но рядом стоит новый глава поселения, который держит в руках серебряную пайцзу, — говорил сотник, и в его голосе звучало удивление. — Серебряную? И с ним рядом тот великан. Исполин в броне и с огромной дубиной в руках. Если бы ранее бродники не выказывали покорности, если бы они не открыли ворота, то я мог подумать, что с нами собрались воевать.