Бродник (СИ) - Старый Денис

Пробормотав что-то на непонятном мне языке, странный человек славянской наружности громко провозгласил:

— Я принимаю предложение Ратмира преломить с ним хлеб и поговорить. И пусть дадут нам лучшее из еды, для разговора и пресыщения нашего!

А между тем, сигнал в Островное был дан. Я уверен, что помощь к нам уже спешит. Первый случай, когда нужно решаться и исполнять свои намерения? Похоже, что так. Но пять десятков монголов! Нужно что-то, чтобы минимизировать наши потери.

Глава 17

Береговое.

21 января 1238 год.

Мы сидели всё в той же мазанке, где ранее я уже вёл переговоры с представителем бродников Перстом. Вряд ли можно было это место назвать удачным для переговоров, но за неимением чего-то другого приходилось ютиться и здесь.

На столе были кушанья, которые я в этом времени себе ещё не позволял. Пласкиня, как верный слуга ордынцев, всё лучшее берег для них. Я, после ревизии, не соблазнился на еду. Пригодилось.

Так что мы отрезали ножом куски от копчёного окорока, заедали всё это дело кашей, причём, гречневой, в этом мире не так чтобы и повсеместно употребляемой. Гречка была с мясом. Были на столе и лепёшки. Их испекли буквально перед самым прибытием монголов. Ну или кого-то другого, что мне сейчас нужно было выяснить.

Сидели по-богатому. И это сильно отвлекало. Голова немного кружилась от полноценной еды в большом количестве. Однако, нужно приходить в себя и разговаривать. Собеседник еще более интригующее явление, чем сытная еда.

— Ты меня знаешь, я тебя не знаю. И это несправедливо, как я считаю. Ну да прямо сейчас исправим сие, — начал я разговор.

Говорил я таким тоном и с таким видом, чтобы не показывать ни своего смущения, ни толики раболепия. Напротив, беседу начинал, как словно я тут доминантный самец. Впрочем, так и есть. Собеседник не казался сильным и уверенным в себе человеком.

Может быть, такая модель поведения и была опасной. Вот только не мог себя перебороть, и не хотел. Передо мной был предатель. Если этот человек явно славянской наружности занимает какое-то высокое место в ордынской иерархии, а, судя по всему, это так и есть, то пусть хоть казнит меня, но я не смогу выдавить из себя уважение к существу, которое явно же видит, что творят монголы, и при этом продолжает им служить. Но четкого отвращения пока не было. Нужно послушать, что скажет.

Конечно, если он, подобно мне, с одной стороны готов служить, с другой — уничтожать врага, тогда вопросов никаких. Это мой побратим. Но что-то я сомневаюсь.

— Невежлив ты. Я Лепомир, писарь самого темника богатура Субэтея, — заметил мой собеседник. — С чего это? Разве же не боишься, что я кликну охрану свою и…

— Задавал приказы русичей убивать? — решил я дальше гнуть свою линию, перебивая Лепомира.

Я специально сел на лавке так, чтобы заграждать выход своему собеседнику. Так что, если дело дойдёт до реального обострения ситуации, буду его убивать.

— Нет, таких приказов я не отдавал. Я не убивал никого, — отвечал, как на допросе Лепомир.

— Ты показал уже свою слабость. Сильно беспокоишься за жену. Я понял, что она приехала с тобой. Не хочу угрожать, но ты служишь врагам земли моей, — сказал я, не слишком-то и завуалированно все же угрожая.

— Так и ты служишь им, если бродник, а не решил бессмысленно воевать. Ордынцы сейчас столь сильны, что я не знаю, кто их сможет остановить, — сказал Лепомир.

Очень интересное заявление. И если внимательно к нему отнестись, то можно немало почерпнуть. Во-первых, этот человек не ассоциирует себя с ордынцами. Мол, «они», не «я». А ведь если он предатель, то тут своя психология.

Почти каждый, кто предаёт свой народ ради другого народа, хочет считать себя частью тех, в пользу кого он предал. Они ищут и находят оправдание своей низости. Редко можно встретить людей, которые однозначно будут относиться к себе, как к подонкам. Это уже какая-то психологическая аномалия. Чаще всего человек будет оправдывать свои действия чем-то хорошим, коверкать понятия, стараясь рассмотреть яркий свет в тёмной комнате.

Во-вторых, он говорил о том, что ордынцы сильны, с некоторой грустью. Или Лепомир очень открытый человек и не умеет скрывать свои эмоции, что вряд ли — не смог бы он подняться хоть сколько-нибудь в обществе абсолютно чуждом ему, было бы это так. Или эмоции настолько сильны, что их скрывать сложно, и всё равно они вылезают наружу.

— Ты хотел бы, чтобы положение изменилось, и ордынцы проиграли эту войну? — я задал ему более откровенный вопрос.

Мой собеседник посмотрел мне в глаза, усмехнулся каким-то своим собственным мыслям.

— А мне надоело бояться, устал я трястись от страха каждый день. За себя устал дрожать, за семью свою. Я уже сделал много того, что могло бы помочь русичам, сильно больше, чем многие русские люди. Я предупредил боярина Евпатия Коловрата, что его ждёт засада… — казалось, что Лепомир не моргает, строго смотрит прямо мне в глаза. — Знаешь ли ты такого боярина?

— Я из Рязани. Там все знали Евпатия Коловрата. Но слухи доходят и к нам на реку. Он всё-таки попал в засаду и был разбит. Ты видел смерть его? — говорил я, не отводя глаз.

— Я видел лишь то, что хотели показать темнику Субэдею. Многие верят, что колдун Коловрат не умер, и что то тело, которое было облачено в его доспехи, — это не он, — сказал русич на службе у монголов.

Да, похоже, что мне с Коловратом будет сложно, если я собираюсь претендовать на лидерство. Всё-таки лидером сопротивления должен быть тот, о ком уже слагают былины и кого искренне боятся ордынцы. Но еще посмотрим, чье кунг-фу сильнее.

Кое-что я уже слышал о том, как проходил бой у горы Плешивой. И, возможно, рязанские ратники не приукрашивали то, с каким страхом ордынцы, имея колоссальное численное преимущество, всё-таки лезли в бой.

— Как расходится станем? Ты выдашь меня? — спросил я.

При этом, не хотелось убивать Лепомира. Уже не хотелось. И не потому, что потом придется отдавать приказ резать всех монголов и это чревато. Он может быть очень полезным. Он знает реалии, служит Субэдею, значит может подсказать на какую-нибудь слабость ордынцев. Ну не может у них не быть слабых сторон.

— Я разумею твой замысел. Тут, на поселении, никак не можно тебе убить монголов. По-первое, эта полусотня сильна и умела. Многих своих ратных потеряешь, если и вовсе сдюжишь. По-другое, никак не можно привлекать внимание ордынцев к поселению. Если они просто узнают, что это твои воины изничтожили лучших монголов, сюда придёт тысяча, — удивлял меня Лепомир.

— Ты так говоришь, будто бы не против того, чтобы я напал на этих монголов, — сказал я, не признаваясь, что это и есть моя цель.

— А, может, сие мне и нужно? — сказал собеседник, не моргая, и установил на меня тяжёлый взгляд.

Я не спешил отвечать и старался не выдать своего недоумения подобному повороту разговора. Оставалась вероятность того, что меня раскручивают на признание, чтобы потом…

А что может быть потом? Бой, и русич, находящийся на службе у завоевателей, первым отправится к праотцам. Играть ва-банк мне не хотелось. С другой же стороны, Лепомир увидел, что серебряная пайцза поддельная. И у него уже были возможности для того, чтобы отдать приказ охране и начать действовать активно и против нас.

— Жировит всё мне рассказал. И не всё из этого я рассказал Субэдею. Я не хочу больше быть рабом, пусть даже одетым в шелка. Я не хочу, чтобы моя жена считала меня трусом. Сейчас её родичи начали бунт против ордынцев… — русич замолчал и всё-таки отвернул взгляд. — Она из племени аланов. И когда до темника дойдут сведения, что аланы вновь скинули власть монголов, он, не задумываясь, прикажет её убить. Либо я отпущу свою жену на её родину, либо у неё не будет никаких шансов куда-то уйти, если станет свидетелем расправы над монголами.

— Ты со мной сильно откровенен. Что, если я сейчас твоим охранникам расскажу о твоих словах? — сказал я, изучая реакцию собеседника.