Последний Герой. Том 3 (СИ) - Дамиров Рафаэль

Палыч сидел на диване, неестественно откинувшись на спинку. В руке его дымился пистолет. Он был ещё жив. Из груди, пропитывая велюровый халат с восточным узором, расползалось большое тёмно-красное пятно крови. Он пытался попасть себе в сердце, но рука его дрогнула, и он промахнулся. В голову он выстрелить не смог — духу не хватило. Сейчас он ещё дышал, тяжело и прерывисто. Увидев меня, он слабо поднял руку и указал куда-то в сторону деревянного столика, выдвижной ящик которого был открыт. Видимо, он достал что-то из него и положил на столик перед тем, как нажать на спусковой крючок.

Я подбежал к Палычу, схватил за плечи, но в этот момент голова его безвольно откинулась на диван, глаза закатились, и дыхание навсегда оборвалось. Кровь больше не толкалась из его груди рваными струями. Потому что сердце его остановилось навсегда.

Мой самый страшный враг и когда-то мой лучший друг был мёртв.

Я медленно поднял голову и посмотрел на то место, куда он перед смертью указал рукой. Увидев то, что лежало на столике, я почувствовал, как ледяной холод сковывает меня изнутри, проникая до самых костей.

Не может быть…

Глава 16

На журнальном столике у него лежал CD-диск в прозрачной пластиковой коробке. Серебристая поверхность его тускло блестела сквозь футляр в свете люстры, а сама коробочка была покрыта тонким слоем пыли и заляпана свежей кровью. Именно той кровью, которая текла сейчас из груди моего бывшего друга.

Я шагнул к столику, внимательно посмотрел на диск, чувствуя, как внутри всё сжимается от мощного предчувствия. На прозрачной крышке коробки была неаккуратно и криво выведена надпись. Писали не маркером — пальцем, испачканным в крови, так что буквы расплылись и стали похожи на кляксы, но слово прочитать всё же было можно.

«Прости» — гласила надпись, и каждая буква её словно кричала и молила об искуплении. Вот чему он посвятил последние секунды своей жизни.

Я взял коробочку в руки, всё ещё не веря своим глазам. Наверняка это и есть та запись, которую я искал всё это время. Запись, которая доказывала правду, запись, из-за которой пролилось уже столько крови.

Я посмотрел на Палыча. Его безжизненное тело замерло, но он словно наблюдал за мной. На миг мне показалось, что это и вправду так. Пригляделся… Нет, голова запрокинута назад, а в глазах застыла пустота — взгляд был устремлён в никуда. Кровь уже не сочилась из груди, она застывала тёмным пятном на халате, покоробив и навсегда испортив дорогую вышивку.

Я вздохнул и тихо проговорил, обращаясь к тому, кто уже не мог меня услышать:

— Пока не могу простить тебя, давний друг. Может быть, потом… Когда-нибудь потом. В следующей жизни, если такая будет. Но за подгон спасибо, Палыч.

Я медленно развернулся, слишком крепко сжимая в руке коробочку с диском, словно больше всего боялся его выронить или потерять. Теперь у меня было всё, что нужно. Уверен, это та самая запись. Иначе быть не могло. И теперь у меня есть доказательства собственного убийства.

Я зашагал прочь, оставляя позади тело человека, которого когда-то считал другом. Я уходил в ночь, в темноту, понимая, что простить пока не могу, но и месть моя уже почти свершилась. Осталось лишь довести дело до конца.

Что ж, Валет, Лютый идет за тобой…

Я ехал в отдел глубокой ночью, почти не глядя на дорогу. Меня тянуло туда, словно мощнейшим магнитом, и я не думал сопротивляться. Надо было срочно посмотреть этот проклятый диск, иначе я бы не смог думать ни о чём больше.

Ноутбук, который достался мне от Максимки, был слишком тонким и современным. В нём не было дисковода. Такой привод сохранился только в старых компьютерах. И один из таких архаичных монстров как раз стоял у меня в штабном кабинете, занимая половину стола и пылясь там уже бог знает сколько лет до Макса.

Когда я подъехал к отделу, улицы были уже совершенно пусты, и только фонари сонно освещали проезжую часть тусклым жёлтым светом. Внутри здания царила непривычная тишина, нарушаемая лишь изредка далёким, едва слышным гулом. В кабинете дежурного следователя горел свет, а из обезьянника доносились пьяные, приглушённые матерки каких-то ночных хулиганов.

Я быстро отомкнул дверь и вошёл в свой кабинет, щёлкнул выключателем и запустил старый компьютер. Он заурчал, зажужжал вентиляторами, медленно оживая после слишком долгого сна. Я уселся перед монитором, вводя пароль и тупо уставившись в экран, на котором блекло светилась заставка старой операционной системы. Несколько минут я сидел, просто глядя на эту всем современникам надоевшую картинку и размышляя о том, что же сейчас увижу.

Потом вздохнул и нажал на кнопку дисковода. Лоток выехал с протяжным, тревожным жужжанием. Я вставил диск в лоток, аккуратно придерживая его за края, словно боялся, что он сейчас выскочит у меня из рук, будто у старого деда, и разобьётся о стол. Нажал кнопку — лоток шустро проглотил диск с таким же громким жужжанием.

На мгновение мне захотелось вырвать диск обратно. Он был слишком ценным для меня, и одновременно мне совершенно не хотелось видеть то, что на нём сохранили. Ведь там была записана моя смерть. Не каждому выпадает шанс посмотреть на собственную гибель. И я никогда не думал, что увижу.

Я вздохнул ещё раз, кликнул по компьютерному проигрывателю. Диск зашумел, завертелся внутри привода, все быстрее и быстрее. Казалось, ещё немного — и он вылетит обратно, разлетевшись вдребезги. Но изображение на экране появилось чёткое и ясное.

По коже пробежали мурашки. На экране был тот самый заброшенный завод, на территорию которого въезжал кортеж Валета из шестисотого «мерина» и джипа «Гранд Чероки». Я видел себя, ещё живого, на записи, где-то там, среди развалин, чуть ниже уровня камеры. Ракурс был выбран идеально, видно было всё и всех, словно кто-то заранее всё рассчитал.

Рядом со мной Сёма. Не Морда, а худой и рыжий стажёр. Еще не сбежал.

Но внезапно я почувствовал, что не могу смотреть дальше. Слишком тяжело было увидеть самого себя идущим навстречу гибели. Я резко поднял руку, дёрнул мышку и щелкнул по крестику, выключая проигрыватель, а потом откинулся назад и протяжно выдохнул.

Нет, пока я не готов смотреть эту запись. Мы сделаем это вместе. Оксана. Кобра мне поможет. Она должна это увидеть и сказать мне, что именно там записано, если я так и не смогу посмотреть.

Я набрал её номер, и она ответила сразу, словно ждала моего звонка:

— Макс, что случилось? — голос её звучал встревоженно, но остатки сна в нем еще чувствовались.

Но она явно нутром ощутила, что дело серьезное.

— Можешь приехать в отдел? — спросил я тихо, почти шёпотом.

— Что случилось? Убийство?

Обычно ночью начальника уголовного розыска поднимали только на убийства, особо тяжкие преступления. Она даже не сообразила, что я пока ещё не перевёлся в розыск и не должен был поднимать её посреди ночи на такое происшествие.

— Хуже, — тихо сказал я. — Приедешь, всё объясню.

— Хуже? — Оксана встревожилась, следы сна из её голоса моментально пропали.

— Это, в общем, как посмотреть, — вздохнул я, передернув невольно плечами от самого слова «посмотреть». — Скорее, это хорошие новости, но очень тяжёлые.

— Я сейчас приеду, — решительно ответила она и сразу отключилась.

Я снова посмотрел на чёрный экран монитора, чувствуя, как внутри тяжело и болезненно ворочается ледяной ком. Скоро я узнаю… действительно ли сохранилась запись, видно ли лицо моего убийцы… Но пока мне оставалось только ждать, глядя в глубь кабинета и думая о том, как сильно изменилась моя жизнь.

Ради чего? Ради вот этого момента.

Кобра приехала быстро. Даже слишком быстро. Я к её приезду только успел стереть кровавую надпись с коробочки. Просто влажной салфеткой, так, чтобы не оставалось следов. Она не должна была знать, что Палыч просил у меня посмертно прощения.

Когда Оксана вошла в кабинет, я уже сидел, пытаясь сохранять внешнее спокойствие, и лишь коротко кивнул ей в знак приветствия: