Никто не хотел идти снова через огненный ад, откуда вырвались еще и русские воины. Это полнейшее безумие.
Наконец-то забрезжил просвет, освещаемый последними лучами заходящего солнца.
В центре, куда мы вышли, между окраиной леса и рвом острога осталось около сотни татарских бойцов. Может, чуть больше. Это самые преданные, самые надежные воины. Костяк. Такое видно сразу и по лицам, и по вооружению. Многие из них в крепких стеганых халатах. Некоторые даже в металлических доспехах. Ощетинились копьями и саблями, бьют стрелами.
Совсем недавно они надеялись прорваться в острог, но напор их иссяк, и теперь уже они стояли в окружении. И среди них в бахтерце и мисюрке я приметил Кан-Темира. Это точно был он, никаких сомнений. Подле этого отлично снаряженного высокого воина еще четверо и прапорщик, держащий в руках истерзанное знамя на копье.
Белое треугольное поле с красным ободом и черный сокол на нем. Оно терялось в дымке, но смогло сплотить вокруг себя остатки татарских сил.
— Сдавайтесь! — Выкрикнул я громко. — Теслим олмак!
У нас во всем воинстве несколько человек знали татарский. Хотя бы в общих чертах и требование о сдаче все мои воины запомнили. По моему распоряжению. Это было важно и нужно. Оказывало мощный психологический эффект.
Сотни русских глоток выкрикнули нестройно, но очень бодро, громко и подавляюще.
— Теслим олмак!
Татары топтались на месте, окруженные нашими отрядами. Где-то дальше, за острогом громыхнула залпом наша артиллерия. Уже обычные пушки. Долго их не было слышно. Видимо, там тоже шел бой, хотя по моим прикидкам начался он с некоторым опозданием. Что, в целом нам только на руку. Долго татарские отряды продирались через лес.
Казаки-донцы в полную силу вступили в бой с правым флангом, посланным в обход всех наших позиций. Им тоже было кое-что припасено. И в лесу, и на выходе из него. Может поэтому так долго и шли.
Уверен, шесть сотен во главе с братьями Чершенскими при поддержке пушек совладают и рассеют эти отряды. Вряд ли там самые стойкие бойцы. Все они, те, кто верен своему мурзе — здесь. А там в большей степени прибившиеся к войску, жадные до грабежа беи и их ополчение.
Но, каждый человек на счету. Покончим здесь и двинем туда. Поможем казачкам!
Остатки центральной группировки были перед нами. Толпились, толкались, держали какое-то подобие строя. Они ощетинились копьями и саблями. Усталые, измученные, загнанные и не имеющие возможности куда-то отступить.
Ту часть, что ушла направо, мы не останавливали. Те, что пытались пробиться слева, возможно, как-то частично просочились между моим отрядом и стрельцами с копейщиками. Ушли через дымку.
Вряд ли они вернутся. Они вкусили горечь поражения, разгрома. Будут выбираться лесом до Поля. А там бегом, пешком, как получится уже до стана Джанибека Герайя. С позором вернутся и будут молить о пощаде. Проклинать русского воеводу, меня то есть. Обвинять в колдовстве и хитрости.
Уверен, количество моего войска в их словах увеличится десятикратно.
Я криво улыбнулся и вновь выкрикнул:
— Теслим олмак!
Мои воины продолжали выкрикивать то же самое.
Кровавый меч, я с трудом видел это в сумерках, вскинул саблю, заорал что-то на своем. Неужели они пойдут на прорыв. Готовность! Полная. Если что — мы залпом аркебуз прорядим их и добьем оставшихся. Но, лучше больше пленных.
* * *
Левый берег Дона. У южной стены острога.
Безумие накатывало волнами. Ничто уже не держало его, не останавливало. Разгром. Полный разгром. Даже часть тельников покинуло его. Они ушли, кто-то налево, кто-то направо. Не вернулись. Предатели. Псы!
Как? Как так могло случиться, ведь он…
Он прошел через огонь, он возродился словно феникс из пепла, но…
Именно он, а не русский воевода сейчас с малыми силами, измотанными тяжелым боем, полузадушенными, кашляющими и еле держащимися на ногах стоит в окружении. Отдай русские приказ и по ним дадут стройный залп из сотни аркебуз. Что потом останется от его людей? Сколько еще?
Кан-Темир задыхался, чувствовал, как тошнота подступает к горлу, его мутило. Он озирался, но не видел почти ничего. Ничего хорошего, никакого просвета или решения. Хрипло дышал, пытаясь глотнуть свежего воздуха, но в легкие шел только проклятый дым. Пот заливал ему глаза. За воду он убил бы, не думая. Но, ее не было.
Он перестал что-то соображать. В голове яростными ударами отзывались крики русских.
— Сдавайтесь! — Кричали они, глумились.
Что… что делать⁈ Шайтан!
Перед глазами всплыл образ того атамана, труса, предателя, что корчился у копыт его лошади. Кричал что-то про бесов, турецкого хана, короля немцев, Рим… может быть он был прав? Этот воевода — сущий шайтан. Он превратил холм в геенну.
— Сдавайтесь! — слышалось отовсюду.
Позор! Какой позор, но…
Вон он, этот пес в ерехонке. Стоит в первых рядах, смотрит на него. Лицо закрыто тряпкой, как и у всех них. Они насмехаются над нами!
— Алга… — прохрипел Кровавый меч и сам не узнал своего голоса. Вместо крика, призыва в бой прозвучал сиплый хрип. Язык распух, подступающий кашель и тошнота душили его. Губы двигались с трудом.
Но, он феникс! Это его победа.
Он сделал шаг вперед, вновь просипел…
— Алга.
* * *
Кан-Темир двинулся ко мне навстречу. Окружающие его телохранители переглядывались, шли за ним, но медленно, как-то отставая все больше и больше. Они не понимали, что происходит. Хочет ли мурза попытаться прорваться. Повести их за собой. Но тогда почему в этот ад, а не куда-то еще.
Я видел нерешительность в их глаза, непонимание на их лицах.
Что говорить о простых бойцах. Они, видя, что их лидер идет мимо, дергались, расступались, озирались. Начинали переговариваться. Вся сгрудившаяся, оставшаяся в живых кучка в сто с небольшим бойцов, начала перешептываться, подергиваться. Она бурлила все сильнее, словно болотная пучина. И из нее мне навстречу шел сам мурза.
Что он хотел?
Рваться вперед? Глупо. Поединка… Что за бред?
Бросил бы саблю, сдался и дело с концом. Да, я думал о том, чтобы отправить его голову Джанибеку Герайю, но это было необязательной частью завершения сражения. Сын хана сам разберется с тем, кто строил против него заговоры. Сам решит судьбу своего подчиненного.
Тем временем ряды расступились и передо мной. Буквально в семи шагах, разделяющих наш строй и сгрудившихся татарских бойцов появился Кровавый меч. Вид его не был бравым. Вовсе нет. Это оказался измученный, изможденный, постаревший лет на десять за этот вечер татарин. Он покачивался слегка из стороны в сторону, ноги держали его еле-еле. Горло хрипело, он что-то бубнил себе под нос, словно безумный. Глаза слезились от дыма.
Он покачнулся, чуть не упал. Дернулся, устоял, уставился на меня пустым взглядом безумца. Это я сделал с ним такое? Что-то уже двое сошедших с ума за последние дни. Жук и этот, татарин.
Победа над таким в поединке — не великое достижение, но… что же он задумал?
Рука с саблей медленно поднялась.
— Рус… — Прохрипел он на русском. — Я, Кан-Темир. Судьбой мне начертано сегодня возродиться фениксом и сжечь все вокруг…
Что он, черт возьми, такое несет? Какой феникс? совсем татарин кукухой потек от поражения. Надышался, что ли? Какое-то легкое разочарование было в моей душе.
Он еле ворочал языком, хрипел.
— … Сжечь все вокруг. Я вызываю тебя! Бейся!
Истерический крик безумца, перемежающийся с хрипом.
Глупо, с его стороны. С моей? Даже если все они сейчас ринутся на меня, в прорыв, думаю, мои люди, что за спиной ударят в ответ. Сойдемся, аркебузы пальнут и им всем конец.
Сейчас сотни пар глаз следят за нами в сгущающейся вечерней темноте.
Я сделал шаг вперед, смотря налево и направо от Кан-Темира.
