Тверской баскак. Том Шестой (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Смотрю как вслед за ним грузно поднимается Константин Брячиславич Полоцкий. В чьи паруса он будет дуть, я даже не сомневаюсь. Все его доводы против, я только что слышал от Смоленского князя.

Не удивляя меня, Константин заводит ожидаемую песню:

— Когда ты, консул, в союз нас звал, условия одни были, а сейчас стало быть уже другие. Получается что⁈ Обманул ты нас…

Он еще распинается на эту тему, но я его уже не слушаю. Все, что он скажет, я знаю наперед, и мой взгляд скучающе скользит по раскрасневшимся от духоты княжеским физиономиям, пока не останавливается на единственном в этой зале бледном женском лице. Это княгиня Александра Брячиславна — вдова умершего прошлой осенью Киевского князя Александра Ярославича.

Несмотря на мое вторжение в это время и происходящие из-за этого события, судьбы отдельных людей, к моему удивлению, остаются неизменными. Безжалостный рок неуклонно гнет свою линию!

Александр умер в Городце точно четырнадцатого ноября прошлого года. Это печальное событие дает мне основания думать, что и в других ближайших случаях подобного рода сбоя не будет.

Княгиня — родная сестра выступающего сейчас полоцкого князя Константина, но на брата даже не смотрит. Она и раньше его презирала и в упор не видела, а сейчас и подавно не до него. Она до сих пор в трауре. Черный платок вычерчивает в желтом свете свечей ее бледное лицо и гордую прямую осанку. Рядом с ней сидят ее сыновья: старший Василий, что сейчас княжит в Новгороде, и средний Дмитрий.

Мне известно, что вдова хочет, чтобы Василий остался в Новагороде, а на стол в Киеве сел Дмитрий. Хотеть она может сколько угодно, но решать это не ей! Ныне такие вопросы решаются в Орде ханом Берке. А поскольку Киев уже вошел в Союз городов, то прежде, чем ехать в Орду, ей еще нужно заручиться одобрением большинства Палаты князей.

Тут-то как раз и закавыка! Смоленскому Мстиславичу и Черниговский Роману Старому тоже Киевский стол глянулся. Им сыновей своих надо пристраивать, и для этого они тоже в Орду собрались. Как доносит разведка Калиды, дары богатые хану Берке и его ближникам уже приготовлены. Так что по окончании съезда они собираются мчать в Орду прямо отсюда, с Твери.

К Берке этой зимой собирается еще и наш дорогой Тверской князь Ярослав Ярославич. У него другая печаль. Брат его старший, Великий князь Владимирский Андрей, помирает, с постели уже давно не встает. Все ждут, что со дня на день представится.

Я точной даты смерти Андрея не знаю. Насколько помню, точной даты в летописях не зафиксировано, есть только год 1264. Стало быть, правильно ждут. Великий князь Владимирский Андрей Ярославич действительно скоро умрет.

Князь Тверской Ярослав собрался не на похороны родного брата, а в Орду, дабы просить у Берке Великокняжеский стол в обход сына Андреева, а стало быть, своего родного племянника — Юрия Андреича. Такова у Рюриковичей братская любовь и привязанность!

Хотя у Ярослава своя правда, он ныне старший в роду остался, и по лествичному праву ему и пристало наследовать Великокняжеский стол. Только вот у владимирских бояр, что за наследником Андреевым, двенадцатилетним княжичем Юрием, стоят — другое мнение. Они хотят малолетнего князя на стол, а не сурового Ярослава, и потому боярин Григорий Весло уже все пороги мои обил с челобитной за господина своего Юрия. Грамота та составлена от имени всего боярства владимирского, обещая, что ежели пойду им навстречу, то вся Владимиро-Суздальская земля, включая и Ростов Великий, и Переяславль, пойдут своей волей в Союз городов Русских.

Спросите, почему ко мне посла прислали, а не в Орду снарядили. Так все по той же причине, что и с вдовой Александра Ярославича. Стольный град Владимир хоть в Союз и не входит, но Тверь-то в Союзе, и ежели Палата князей примет решение, что хочет видеть Великим князем Владимирским сынка Андреева, то как потом Ярославу Тверскому в орду за ярлыком ехать? Ведь получится, что он против Палаты князей, то бишь против Союза и законов его пойдет. Ярослав хоть и Рюрикович, и нравом суров, и кровью горяч, но не дурак. Союз сейчас в такой силе, что идти против него чистейшее самоубийство. Рыпнется, и дня в Твери не усидит! Тоже и с Киевским столом! Если Палата выберет сына покойного Александра, то и Смоленскому князю, и Черниговскому путь в Орду заказан. Пойти против коллективной воли всего Союза они не решатся, чревато! Можно остаться с татарским ярлыком, но без штанов!

Вот и получается сейчас такая хитрая штука. В теории, вроде как, Золотоордынский хан по-прежнему решает, кто из русских князей и где будет править, а на деле хода в Орду без одобрения Палаты князей нет. Теперь и подумай, кто главнее, хотя де-юре на власть Орды никто не покушался.

Не без гордости скажу: моя идея! Этот закон я сразу после возвращения из Западного похода протащил. Поначалу его необходимость я объяснял защитой интересов законных княжеских наследников, дабы никто из второстепенных родов или со стороны их право подвинуть не мог.

Большинство князей со мной согласилось, ибо междоусобная вражда действительно была и есть серьезной проблемой. Закон приняли, порядка и правда, стало больше, а кровопролития меньше. Это, конечно, хорошо, но моя главная цель состояла не в этом, я смотрел в будущее. И вот, вуаля, как говорят французы! Не прошло и пяти лет, как Тверь, а не Сарай-Берке, действительно решает, кто из князей где будет править.

Ныне поездка в Орду за ярлыком превратилась в формальность. Там, конечно, могут отказать, но таковое случается редко. В Орде главное, чтобы бакшиш привезли, а ежели претендент один и спора нет, то и решать нечего.

Нечего им в Сарае решать, потому как все уже в Твери, в Палате князей, решено!

Только ведь в Палате при желании я всегда могу получить решающее большинство, а раз так, то, как ни крути, выходит, что именно я сегодня решаю, кто из князей поедет в Орду за ярлыком.

Видимо, об этом знаю не только я, но и другие догадываются, потому и обивают мои пороги, как посол владимиро-суздальского боярства, так и доброхоты князя Ярослава. Роман Черниговский и Ростислав Смоленский тоже норовят пронюхать мой настрой и выяснить, на чьей я стороне в их споре. Я же твердо стою на своем и убеждаю всех в своем полнейшем нейтралитете, мол, как Палата решит, так оно и будет. Только никто в это не верит, и правильно делают!

Закончив перечисления всех моих прегрешений, Константин Полоцкий вопрошающе уставился на меня.

— Так и скажи нам, консул, зачем нам идти у тебя на поводу и казною своей трясти, коли у нас веры тебе нет⁈

Задумавшись о своем, я не слышал большей половины упреков Константина, но это и не важно. Я и так знаю их все наизусть.

Пробурчав про себя, что Константин не даром хлеб свой ест, поднимаюсь со своего кресла и обвожу глазами почтенное собрание.

— Уважаемые господа князья, позвольте мне ответить на брошенные в меня обвинения. — Останавливаю театрально-ледяной взгляд на Константине. — Тебе, князь Полоцкий, нет нужды мне верить, ты должен своим умом жить!

Под разнесшийся ехидный смешок продолжаю:

— Вот ты и Ростислав Мстиславич Смоленский говорите, что расходы ваши возрастут, коли сбор на армию вырастет, а давайте-ка, чтобы голословно слова не тратить, просто посчитаем. Возьмем для примера Полоцк! Княжество сие уже двадцать лет в Союзе и каждый год оплачивает кормление сотни стрелков. То бишь, в год тратит сотню новгородских гривен, а за двадцать лет княжество Полоцкое потратило две тысячи.

— Ух ты, немало! — Общим выдохом пронеслась по скамьям реакция на сумму, и я соглашаюсь.

— Да, вроде бы много, но ведь за эти двадцать лет на земле Полоцкой не было ни одной войны, ни одного набега литовского или ордынского. Ни разу князь Полоцкий не собирал ополчения всенародного!

Даю собранию осмыслить сказанное и выкладываю свой самый убойный аргумент:

— А ежели бы было! То во сколько бы обошлось⁈

Тишина встречает мой вопрос, и я медленно со всей торжественностью достаю заранее заготовленную грамоту. В ней данные по Полоцкому княжеству еще в бытность князем Брячислава, отца нынешнего Константина. За ней специально ездили в Полоцк мои люди и шерстили там княжеские и церковные «архивы». По всем княжествам такую информацию собрать было бы тяжеловато, потому с последними, самыми яркими обвинениями и было поручено выступить Полоцкому князю.