Ювелиръ. 1807 (СИ) - Гросов Виктор

Поликарпов вылил расплав в чугунную изложницу. Через несколько минут он выбил остывающий слиток. Результат был предсказуем. Слиток был уродливым, серого, нездорового цвета, весь в кавернах и раковинах. Скупщик даст за такой в лучшем случае половину цены чистого лома. Лучше бы ложку оставил — она стоила столько же, сколько весь этот лом.

Он смотрел на дело своих рук. На его лице отразилась вся гамма эмоций: от недоумения и разочарования до глухой, бессильной ярости. Он не понимал, почему так вышло. Он же все делал «как надо». И эта ярость начала искать выход. Я нахмурился, ожидая, что сейчас он снова набросится на меня. Но он только с проклятием швырнул испорченный слиток в угол, схватил бутыль с водкой и сел на лавку, уставившись в стену. Он впал в тихое, мрачное отчаяние. И это наверное страшнее его криков, потому что это означало, что дно уже совсем близко.

Поликарпов, привалившись спиной к холодной стене сарая, пил. Пил методично, стакан за стаканом, погружаясь в мутную пучину отчаяния. Он проиграл невидимому врагу — нищете и безработице. Испорченный слиток серебра, валявшийся в углу, был символом его полного и окончательного поражения.

Я смотрел на него и понимал, что это мой шанс. Да, урок был усвоен: слова здесь бесполезны и опасны. Прямой совет будет воспринят как оскорбление, как соль на рану. Но молчаливая демонстрация… это совсем другое. Это не нападение. Это факт. А факты — упрямая вещь, даже для пьяного и отчаявшегося человека.

Я подошел к куче лома и выбрал самый неказистый кусок — старую, почерневшую оловянную ложку. Она была не нужна, ее ценность была ничтожна. Идеальный объект для эксперимента. Я взял другой тигель, маленький, на одну унцию, и, не таясь, принялся его готовить. Сначала я тщательно выскоблил его изнутри. Потом прокалил в горне докрасна, чтобы выжечь всю органику. Поликарпов искоса наблюдал за моими действиями, на его лице была презрительная усмешка.

— Возишься, щенок… — пробормотал он, с усталым безразличием.

Я положил ложку в чистый тигель и поставил его в горн. Начал работать мехами. Плавно, размеренно. Поликарпов кипятил металл, как воду для щей, превращая его в пористую пену. А его нужно было не кипятить. Его нужно было томить, как молоко, чтобы сливки — весь шлак и грязь — поднялись наверх. Я ждал, пока пламя над тиглем не приобрело нужный, соломенный оттенок, а расплав внутри не заблестел, как маленькое, подвижное зеркальце. Время.

Я снял тигель. Быстрым, точным движением бросил в расплав щепотку растолченного древесного угля. Расплавленный металл дышит, как человек, вдыхая в себя порчу из воздуха. А уголь — как губка, он забирает эту порчу на себя, очищая серебро. Угольный порошок вспыхнул россыпью ярких искр, выгорая и забирая с собой кислород. Еще несколько секунд я аккуратно снимал с поверхности тонкую пленку шлака. Затем взял изложницу, предварительно прогретую, и тонкой, ровной струйкой вылил в нее металл.

Все.

Я выбил остывший слиток. Он был маленьким, не больше моего мизинца. Зато он был идеальным. Гладкая, блестящая поверхность, без единой поры. Он тяжело лег на ладонь, радуя своей плотностью и чистым, светлым цветом.

Я не сказал ни слова, просто подошел к верстаку и положил свой маленький, совершенный слиток рядом с большим, уродливым куском металла, который отлил Поликарпов. Контраст был убийственным.

Поликарпов перевел мутный взгляд с одного слитка на другой. Его пьяная ухмылка сползла с лица. Он медленно поднялся, пошатываясь, и подошел к верстаку. Он долго, в упор смотрел на два куска металла. В его глазах я увидел целую бурю. Сначала — недоверие. Потом — зависть. Потом — жадность. И, наконец, — животная ярость от собственного унижения. Он, Мастер, был только что посрамлен своим подмастерьем.

Да, не такого я ожидал. Хотя мог бы предугадать и такое.

Его рука дернулась, он замахнулся, чтобы ударить меня. Я отшатнулся. Краем глаза я прикинул сколько времени займет схватить молоток.

Но рука «родственника» замерла в воздухе. Жадность победила ярость. Он опустил кулак. Покалечить меня сейчас — значило убить курицу, которая, возможно, несет золотые яйца.

Он медленно протянул руку, взял мой маленький слиток. Повертел его в пальцах, ощущая его гладкость и вес. Его лицо исказилось.

— Как? — прохрипел он. — Как ты это сделал?

Я смотрел на него снизу вверх, играя свою роль забитого щенка.

— Говори, тварь! — его голос сорвался на крик. Он схватил меня за рубаху. — Это колдовство? Говори!

Если сейчас боднуть его аккурат в переносицу, то он умоется так, что долго в себя не придет. Вдох-выдох. Держись, Толя, держись.

Я знал, что любое слово сейчас будет ошибкой. Он тряхнул меня и отшвырнул в сторону. Он снова посмотрел на слиток, затем на меня. На его лице отражалась отчаянная работа мысли. Он не понимал, но чувствовал, что я — его единственный шанс выбраться из той ямы, в которой он оказался.

«Дядя» подошел к двери, вышел, и я услышал, как снаружи лязгнул тяжелый железный засов. Он запер меня.

Странно.

Я остался один в наступившей тишине. Я не чувствовал ни страха, ни обиды. Только холодное удовлетворение и растущую тревогу. Я выиграл интеллектуальную дуэль. И перестал быть для него просто обузой, которую можно продать в рекруты. Я стал ценным, непонятным активом. Чудом, которое он запер в клетке, чтобы научиться им пользоваться. Раньше меня могли выкинуть. Теперь меня будут пытаться «доить», выжимая из меня секреты. И убьют, как только я перестану быть полезным.

Времени на побег оставалось все меньше.

Да, нужно бежать. Это решено.

В углу, в куче мусора, лежал мой маленький, идеальный слиток — доказательство моей правоты и причина моего текущего положения. Я не чувствовал триумфа, только холод от осознания того, насколько сложнее стала моя задача.

Поликарпов вернулся через час, еще более пьяный и мрачный. Он швырнул мне кусок меди и старый резец.

— Точи. И чтобы остро было.

Я взял инструмент и пошел к точильному камню. Монотонная, физическая работа была именно тем, что нужно. Она успокаивала нервы и давала время подумать. Пока руки двигались, выводя идеальную кромку, мозг анализировал произошедшее, отсекая эмоции и оставляя только факты.

Факт первый: моя демонстрация силы сработала не так, как я ожидал. Я думал показать свою ценность, а вместо этого показал свою опасность. Он испугался и запер меня. Вывод: любая открытая демонстрация превосходства — это самоубийство. Отныне — только мимикрия. Нужно стать тенью, притвориться бестолковым, но исполнительным.

Я специально сделал угол заточки чуть более тупым, чем нужно. Отдал резец Поликарпову. Он провел пальцем по лезвию, хмыкнул, сам подправил его на бруске и бросил мне обратно.

— Учись, щенок.

На его лице промелькнуло подобие удовлетворения. Он снова был Мастером, который учит нерадивого ученика. Ясно. Нужно кормить его эго, давать ему возможность чувствовать себя главным. Это — цена моей безопасности.

Факт второй: он запер меня. Это означало, что разговоры кончились. Он не собирается меня отпускать или продавать. Он собирается меня использовать. Я стал его ресурсом, который он будет держать в клетке. Вывод: из этой системы нет цивилизованного выхода. Из нее можно только сбежать.

Вечером, когда Поликарпов, напившись, завалился спать, я подошел к двери. Осмотрел засов, потом замок. Замок был простой, но надежный, амбарного типа. Взломать его силой я не смогу. Несмотря на всю свою простоту, имел немного сложную конструкцию, что удивительно (остается только гадать откуда у «дяди» недешевый, в принципе, замок). Но его можно было вскрыть. Для этого нужна была отмычка. Точнее, набор из двух-трех тонких стальных щупов определенной формы. Я мысленно представил их. Чтобы изготовить такой инструмент, нужна была точность, недоступная при работе «на глазок». Нужна была обработка металла на уровне десятых долей миллиметра. Нужна была способность видеть то, чего не видел обычный глаз.