"Святые" 90-е Пионер. Том III (СИ) - Ветров Клим

Я оторвался от тетрадки, которую уже на автомате открыл, и медленно поднял голову. В висках стучало.

— Кого? — спросил я, хотя уже понял.

Миха шмыгнул носом, вытирая ладонью щетину на подбородке:

— Леху со Стасом.

— Точно, вылетело из головы… — пробормотал я, вставая. Пол под ногами слегка качнулся. — Денег хватило?

Он кивнул, доставая из внутреннего кармана смятую пачку купюр. Банкноты были мокрыми у краев — то ли от дождя, то ли от пота.

— Остались еще. Думаю, бате его отдать… и Стаса родителям.

На подготовку к похоронам я выделял две тысячи, сумма по нынешним временам огромная, но экономить нельзя, парни не поймут. Всё же, как ни крути, Леха для многих был как брат, а некоторым вообще заменил отца.

— Похороны послезавтра, в среду? — спросил я, хотя уже знал ответ.

— Угу. Получается так. — Миха потянулся за сигаретой, но передумал, сжав пачку в кулаке. Его кадык дернулся, когда он сглотнул.

Я подошёл к окну, распахнул штору. Солнце било в глаза, но вдалеке уже клубились свинцовые тучи.

— Надо разобраться с Абхазом до похорон, — сказал я больше себе, наблюдая, как ветер гонит по улице пластиковый пакет. — Чтобы мужиков проводить спокойно.

Миха фыркнул.

— В идеале, — пробормотал он.

Когда дверь за ним закрылась, я уронил голову на ладони. В ушах звенело. Раньше, перед пиздецом, всегда ныли старые раны или сводило живот. Сейчас же — пустота. Как будто кто-то выключил внутренний радар.

А время шло. Я сидел, уткнувшись в тетрадь с кривыми столбцами цифр, разбирая каракули, похожие на следы пьяного таракана. Получалось плохо, но я честно продержался до половины третьего, и когда сил уже не оставалось, дойдя до дивана, вырубился.

Спал без снов, и показалось так быстро, что когда зазвенел будильник, сначала решил что даже не засыпал.

Но когда поднялся и сходил умылся, всё же почувствовал себя отдохнувшим. Поставил кофе на плитку, — ее притащили с кухни, и когда в жестяной турке зашипело, выбрасывая пузыри черной жижи, перелил содержимое в кружку. Если не знать что проспал почти пять часов, словно ничего и не изменилось. Плотные шторы, лампа на столе, тетрадки. Думал продолжить вчерашнее, но отвлекли.

Дверь с треском ударилась о стену.

— Там тебя мужик какой-то спрашивает, — Соня ввалился в кабинет, опираясь рукой о косяк. — Позвать, или сам подойдёшь?

Но подходить никуда не пришлось, Борисыч ворвался, как ураган. Его выгоревшая телогрейка болталась на худых плечах, а глаза бегали, как у загнанного хорька.

— Беда, Дима! — он схватил меня за рукав, оставив на ткани жирный отпечаток. — Мастерскую… станки… всё вдребезги!

Я резко встал, задев кружку. Кофе разлился по бумагам, превращая цифры в коричневые пятна.

— Блядь! — вырвалось, но взяв себя в руки, спросил, — Пострадавшие есть?

— Петьке глаз подбили! — Борисыч тыкал пальцем в воздух, будто бил невидимого врага. — Сам полез, дурак! А так… — он махнул рукой, и вдруг его лицо исказилось: — Станки поломали, продукцию всю… неделя работы…

— Когда это случилось?

— Да вот, минут сорок тому, они только ушли, так я к тебе сразу!

Закон подлости, или ещё что-то, но явно не случайно.

— Что хотели, сказали?

— Нет, приехали человек десять на двух машинах, с автоматами, молча поломали, и так же молча уехали.

Лосев обещал поставить своих людей возле мастерской, но если нападавших была толпа, они вряд-ли полезли бы. Это я понимал. Но ментов хотя бы вызвать могли? Тем более ОВД там рядом, опорник опять же, да и на заводе охрана есть. Странно?

Не то слово.

Выпроводив Борисыча, я вытер разлившийся кофе, и усевшись в кресло, едва не подпрыгнул от резкого телефонного звонка.

— Пионер? — голос в трубке был мягким, почти ласковым. — Ты получил моё послание?

Человек не представился, но я сразу понял что это был Абхаз.

— Если ты про погром в мастерской…

— А это чтобы ты не принял меня за телефонного хулигана, — он рассмеялся.

— Адрес знаешь. Приезжай, поговорим… — я подошёл к окну, приподняв край шторы. Во дворе курили двое пацанов.

— Ты смешной, Дима, — в голосе появились стальные нотки. — Встретимся послезавтра. В семь. В монастыре на Никольской. Приезжай один.

Убедившись что идут гудки, я положил трубку на место.

Как там в том кино говорили? — Лед тронулся? Ну да, может и тронулся, но толковых идей не прибавилось. Идти на встречу?

Бред.

Ещё раз допросить бородатого, только уже с применением спецсредств?

Можно, правда даже если тот расколется, толку не будет, Абхаз наверняка в курсе что его дружок у нас, и спрячется в таком месте, про которое тот не знает.

Но тогда каким образом его искать?

Попытаться через телефонную станцию узнать номер с которого звонили? Идея нормальная, но Абхаз не идиот чтобы связываться со мной из своего логова. Скорее всего откуда-то из ресторана, может быть с вокзала, или вообще, с телефонной будки.

Задумавшись, задремал, и не заметил как пролетело почти три часа, спал так крепко, что даже постоянный шум за дверью не помешал. Парни хоть и не буянили, да и дом большой, но постоянное присутствие такой оравы не могло проходить бесшумно. Кто-то громко спорил, кто-то чихал, гремел оружием, хлопал дверьми, топал ногами. В общем, дружно создавали те самые лишние децибелы которые называются шумом.

Еженедельник «Аргументы и Факты» № 9. 21/02/1991

СОЮЗ ОБНОВЛЕННЫЙ

По данным Госкомстата, на 1 января 1991 г. население СССР составило 290,1 млн. человек.

Лиц старше 18 лет — 200,5 млн.

Из них право голоса имеют около 196 млн. граждан. В их число не входят лица, находящиеся в заключении и недееспособные.

111,3 млн. ответили «да» на вопрос референдума о сохранении союза (около 57% граждан СССР, имеющих право голоса).

34,5 млн. сказали «нет», или их бюллетени были признаны недействительными.

В референдуме 17 марта 1991 г. не участвовало большинство жителей Литвы, Латвии, Эстонии, Грузии, Армении, Молдовы.

Глава 3

Хоронили парней по высшему разряду — даже с оркестром. Погода только подкачала, мороз — так что дыхание перехватывало, да поднимающий поземку ветер, разбрасывающий мелкое крошево над головами собравшихся.

А народу — тьма. Честно сказать, не ожидал, что так много придет. Пока гробы стояли возле пятиэтажки где жил Стас, пришлось в спешке искать ещё четыре автобуса к уже поджидавшим трём. Водители курили у обочины, пряча лица в воротники, а старухи из соседних подъездов крестились, шепча: «Царствие небесное…» В числе носильщиков заметил Виталика — он стоял у края толпы, в потёртой вельветовой куртке, и хотя узнал меня, подходить не спешил. Видно, стеснялся своего вида: стоптанные и совсем не зимние сапоги, спецовочные штаны, скатавшаяся шапка-гондон, ну и куртка не самая презентабельная.

Минут сорок, если не больше, жители пятиэтажки прощались с парнями. Бабки-плакальщицы, нанятые за бутыль самогона, завывали так, что мурашки по коже бежали. Их крики сливались с гулким плачем родственников, а мужики, пряча слёзы за рукава, поминали водкой из гранёных стаканов. Дети, словно воробьи, толклись среди толпы — заглядывали в открытые гробы, охали, пугались и убегали обратно к матерям.

Первым подняли Леху. Его гроб, тяжёлый, из лакированного дуба с бронзовыми ручками, несли шестеро. Казалось, сама смерть налилась свинцом. Впереди шли две женщины в чёрных платках, разбрасывая заледеневшие гвоздики. За ними — плакальщицы с распущенными из-под вязаных шапок волосами, человек с портретом в траурной рамке, носильщики… Оркестр заиграл «Похоронный марш» Шопена, но фальшивил — трубач, видно, с перепоя, путал ноты.

Гроб Стаса был проще — чёрный, без изысков, его несли четверо. Когда процессия тронулась, из-за угла выползли два ржавых ПАЗа, исполнявшие роль катафалков. Один, тот что шел первым, заглох прямо на дороге, окутав всех сизым выхлопом. Водитель, ругаясь матом, полез под капот, а народ замер в неловкой тишине.