Симбионт (СИ) - Гуминский Валерий Михайлович

Огонь как будто впитывался в поры кожи, постепенно затухая и исчезая. Наступила гнетущая тишина. У чародея подогнулись ноги — он, как подломленный, сел на холодный пол, держа в руках ритуальный нож, на котором не осталось и капли крови. Охранники так и застыли с мертвым телом, не решаясь его отпустить.

— Если мой сын сейчас не встанет, я скормлю тебя Огню, — зловеще произнесла Евгения Викторовна.

Марк Ефимович поднял голову и устало произнёс только одно слово:

— Смотрите…

Сначала у Михаила дернулись пальцы рук. По телу пробежала судорога, на левом виске запульсировала жилка. Как будто получив разряд тока, Михаил выгнулся раз, другой — и снова застыл.

Мать напряглась, жадно вглядываясь в розовеющее лицо. Наклонившись ниже, чтобы удостовериться, так ли это на самом деле, она вдруг резко и с коротким криком отшатнулась.

Михаил оперся руками в пол, сел, с удивлением и непониманием оглядывая застывших в ужасе и надежде людей. А потом хриплым, каким-то незнакомым голосом спросил:

— Вы кто такие? Что за хрень здесь происходит?

Хорошего дня не бывает много

Я проснулся от собственного крика, когда яркий и образный сон с чёткой детализацией происходящего затянул меня в глубины мрачных переживаний. Кровь, льющаяся в чашу Алтаря, низкий вибрирующий голос родового чародея Марка Ефимовича, бледное лицо матери — все эти кусочки странного сна сложились одновременно в удивительную и жуткую картину происходящего. Но больше всего меня испугало собственное тело, лежащее на полу под белой простыней, да ещё в окружении какого-то магического знака. Откуда мне известно, что бренное тело моё? А во сне много чего осознаётся чётко и ярко.

Например, что сейчас происходит ритуал, идущий корнями из жутких времен, где властвовала чистая магия.

Я захотел закричать матери, что это неправильно, есть же клон, в который можно без всяких дурацких ритуалов вдохнуть жизнь, и не надо ради этого убивать несчастного, лицо которого показалось знакомым. Но где я его видел, вспомнить никак не мог.

Когда мертвец, тот самый, под простынёй, поднялся с пола и что-то прокаркал, я — настоящий — грохнулся с кровати на тёплый от заглядывающего в спальню ласкового солнца пол, захлёбываясь криком. В раскрытое окно тянуло речной прохладой, которая спешила насытить белокаменный особняк свежестью перед наступлением дневной жары.

— Ты чего, Миша? — заспанная физиономия миленькой девицы появилась на краю постели и склонилась вниз, рассматривая меня с нескрываемым страхом. — Ты так кричал, что, наверное, весь дом перебудил!

— А ты кто? — хрипло вытолкнул я из себя, проползая на четырех костях к столику, на котором громоздились бутылки с минеральной водой. Вот что мне у Дубенских нравилось, так это безупречная работа прислуги. После двух десятков ящиков выпитого шампанского, белого сухого и полусухого, всяких там ликёров и наливок вкупе с водкой всегда хочется пить, пить и пить. Я даже не сообразил, что выгляжу весьма пикантно в таком положении, да ещё с голым задом, но было плевать. Вода манила куда сильнее, чем красотка, обёрнутая простыней.

— Кто я? — неуверенно рассмеялась девушка. — Я же Лиза! Алеева Лиза! Миша, не шути так, пожалуйста!

— А-аа! — вытолкнуло моё осипшее горло. Я с хрустом свернул крышку с маленькой стеклянной бутылки, и, запрокинув голову, жадно присосался к живительной и чуточку тёплой водичке. Настоялась, а значит, я слегка «переспал». Обычно домработницы выставляют холодненькие бутылки часов в восемь-девять. Знаю, не первый раз гуляем здесь. Молодежь после бурной вечеринки может спать и дольше, но к полудню все выползали в каминный зал, которым славился особняк Дубенских. — Лиза, Лизонька! Извини, пожалуйста, сон поганый приснился.

Сон и в самом деле поганый. Какой-то пророческий. И ведь точно знаю, что события, показанные в нём, ещё не произошли. Холод пронёсся по позвоночнику. Врата преисподней, не иначе, начали распахиваться.

Я мог и не извиняться. Девушка, делившая со мной постель, была из обычной семьи. Она прекрасно понимала, что в нашей компании она сугубо по моему желанию. Мать Лизы — преподаватель в детской музыкальной школе, отец работает на одном из предприятий нашей Семьи. Мой папаша, да и все те, кто находился на верхней ступеньке пищевой цепочки, старались дистанцироваться от «плебса», женить и выдавать замуж детей только в своём кругу. Банкиры, промышленники, сенаторы, приближённые к императору сановники — вот с чьими детьми нужно дружить, чтобы в будущем продолжить дело предков.

Барышни из аристократических семей (да, таковыми нас и считали обычные люди) не позволяли себе легкодоступных взаимоотношений, даже если пылали огнём любви к своему избраннику, так как за ними пристально следили старшие родственники или специально приставленные телохранители — «дядьки». Поэтому юноши вроде меня и моих друзей, чтобы сбить накал бушующих гормонов, искали себе партнёрш для любовных утех среди вот таких простушек вроде Лизы. Я, как и большинство подобных мне мажоров, тоже не чурался подобных отношений. Не рыжий, чай! С Лизой — студенткой медицинского техникума — познакомился прошлым летом на танцах в городском парке (открытые танцевальные площадки в парках привлекали большое количество молодежи) и предложил встречаться.

Девушка осознавала, что ей не светит выйти замуж за богатенького парня, да ещё сына влиятельнейшего на Урале человека, но охотно согласилась на отношения. По негласной традиции, когда придет время расстаться, я должен сделать ей подарок. Очень хороший подарок. За этим тоже пристально смотрят, оценивают щедрость и степень благодарности. На будущее, так сказать.

Поэтому Лиза так легко согласилась на роль «подруги». Заиметь ребенка от человека из «благородной» семьи ей всё равно не позволят. Да-да, за этим тоже смотрят и бдят. Лиза бы не удивилась, если бы узнала, что специально приставленные люди даже могли назвать точное число раз, когда мы занимались любовью. Стыдно ли было мне перед девушкой за откровенное потребительство? О, это ещё нужно доказать, что Лизе не нравилось её нынешнее положение!

А для меня девушка в качестве доступной, жаркой и неугомонной партнерши подходила как нельзя кстати. Мне нравилось, что она никогда не черпала полной поварешкой мой мозг своими требованиями, капризами и желаниями, принимая мир таким, каков он есть. Зато с Мишкой Дружининым, то бишь со мной, ей было хорошо как в материальном, так и в физиологическом плане, надеюсь.

Поплотнее закутавшись в простыню, девушка сползла с кровати и встала на колени рядом со мной, обхватила за шею, прижала к себе, поглаживая короткий ежик волос на моей голове.

— Ну что ты, миленький? Это же только сны, их не надо воспринимать буквально! Вот увидишь, через полчаса ничего в голове не останется, только смутные образы. Пойдём в постель! Займём у жизни часик!

А если это предупреждение? Что там говорили? Попал в какую-то аварию, в машину влетел то ли грузовик, то ли внедорожник…

Отказаться от предложения Лизы, когда молодой организм требует разрядки, пусть в голове до сих пор стоит предсмертный крик жертвы Ока Ра, равносильно побегу от действительности. Чёрт возьми, я же знаю этого человека!

Но через пару минут все эти мысли вылетели напрочь. Лиза умело увела меня от опасной пропасти.

Вечеринка была знатной, надо признать. Листвяная — поместье Дубенских, находившееся в тридцати километрах от Оренбурга на юго-восток, давно не испытывало такого нашествия «золотой» молодежи. Около тридцати машин, от стандартных заводских моделей, до эксклюзивных, ручной сборки, заполонили асфальтированную стоянку перед двухэтажным особняком, считавшимся даже не домом, а обычной дачей, построенной на правом берегу Урала, таком высоком, что даже голова начинала кружиться в попытке постоять на скалисто-песчаном утесе больше пяти минут. Как будто неодолимая сила тянула спрыгнуть вниз в желтовато-зелёные воды и навсегда пропасть в её глубинах. О какой только чертовщине, творящейся там, под белесым утесом, не болтали люди, но лично я зарёкся стоять на самом его краю пьяным. Стрёмно. Действительно, есть какая-то гнусь, нашептывающая в мозг о бренности бытия, о тщетности задержаться на белом свете чуть больше положенного.