Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Я выпрямился на паперти, встал повыше, на ступенях. Заговорил громко:

— Люди добрые! Всех разбойников схватим! Всех осудим! Никто за просто так в петле не окажется! Закон! Только по закону! Это мое слово!

Шум успокоился, народ унялся, чувствовал, что власть в городе теперь переходит в крепкие руки. А во время смуты и всяких разбродов и шатаний оно всегда ясно: если крепкая рука есть, то будет лучше.

— Порядок будем наводить! Я строг, но справедлив! Все по закону!

Люди кивали. В глазах их появлялась надежда. Устали местные от творившегося беспредела. Главное, не перегнуть. А то десятки, если не сотни сейчас потянуться со своими малыми просьбами. Кого рассудить, как жить дальше, кому помочь и так далее. Все как обычно. Какой-то Васька межу на вершок сместил, какой-то Петька в лавке на унцию обвесил. А Евдокия, в край распоясалась, влепила мужу давеча скалкой.

Это все сейчас начнет валиться как ком на голову.

Но, такое дело не мое. Этим пусть воевода занимается. Но, к гадалке не ходи, жалобы пойдут сразу. Народ у нас такой, любит он это дело. А как только власть крепкая становится, порядок наводить начинает, то за счет нее некоторые отдельные элементы начинают желать порядок этот в свою сторону перетянуть.

Без этого не обойдемся. Но на это иные люди есть.

Я набрал в грудь побольше воздуха:

— Господа сотники и атаманы! Прочие важные люди служилые! К обеду жду всех! В тереме у воеводы! Говорить будем! Кого нет, тому передайте! Всех жду!

Операция завершалась успешно.

Ворота кремля открылись, людей стали выпускать. Я выдохнул.

— Ну что, Григорий, скольких задержали?

Подьячий стоял рядом, смотрел на меня с чувством глубокого уважения.

— Боярин, ты не только с саблей, ты еще и на кулаках. — Он покачал головой. — Я-то думал, ты броню специально надел, чтобы не порезали тебя. И с ног сбить в ней же сложнее. Уже готов был караул кричать, когда понял, что их подле тебя аж четверо. Пацана этого, вообще не уловил. Татя хитрого. А ты…

— Умею. — Улыбнулся я. — Так сколько?

— Четверо здесь. Еще двое особо шумных и ретивых. И семеро, которые просто шумели больно. Толпу заводили.

— Ясно, допросить бы их. Думаю, последние ни в чем не виноваты. Монетой им заплатили или едой.

Служилый человек кивнул, соглашаясь, добавил.

— Но плетей выдать надо бы. По закону.

— Если по закону, то выдадим. — Я хлопнул его по плечу.

— Как дальше действуем, боярин. — Подбежал разгоряченный, возбужденный Ефим.

— Человек шесть, ты и я едем в кабак, что у дороги донской. Там еще шуму наведем.

— Понял.

— А ты, Григорий начинай с самых смирных допросы. Убийц мне оставь. Сам поговорю. Пока всех связать и сторожить.

— Исполним, боярин.

В кремле все завертелось.

А через минут пять, по моим подсчетам времени, мы выдвинулись малым отрядом на север. В броне был только я. Ефим красовался на лошади в толстом просоленном тегиляе с высоким воротом и плотной шапке. У него была аркебуза, чуть попроще моей, с фитильным замком. Чего он ее взял, неясно. Разжечь и подготовить такое к стрельбе, дело не быстрое. А у нас оперативный рейд. Быстро и по делу.

Остальные были налегке. Вооружены короткими копьями, саблями и луками.

Пронеслись по улице. Вроде бы маленький городок, а храмов… Справа два и вдали у самих крепостных стен еще один и слева церковь. Людей вокруг прилично. Все возвращались с утренней службы, смотрели на нас с опаской. Вооруженный отряд торопится куда-то, конный — видоно ли.

Да и слухи уже по городу шли. Это было видно. Люди собирались кучками, обсуждали новости. На меня в железе смотрели с удивлением, опаской, а порой уважением.

Троица совсем бедно одетых мужиков, встреченных на дороге, даже шапки сняли и кланялись в землю.

Чудно у них здесь. То обвинить хотят и порвать, а то челом бьют. Молва людская она такая. Но ее заслужить надо.

Ворота были открыты. Люди проходили внутрь и наружу. Какой-то бедно одетый мужичек с пареньком только-только ввезли внутрь телегу. Лошадь выглядела совсем скверно, с трудом волочила ноги. Мужик понукал ее, просил, делал все возможное, чтобы она двигалась дальше.

Стрельцы на башне, завидев нас, высунулись.

— Кто такие и куда?

Вопрос был больше для порядка. Остановить нас они могли бы, если только выстрелом из пушки. Но смысла в этом никакого не было. Мы же из города, а не в него. Да и видно, что местные. Здесь населения не так много, чтобы не запомнить всех хотя бы примерно.

— Игорь Васильевич Данилов! Разбойников бить!

В ответ ничего не последовало. Лица тех, кто входил в город через ворота вытянулись.

Мы вышли в предместья. За воротами раскинулся посад, за которым вдаль уходили холмы, поля, луга. За ними, уже на горизонте к небу поднимался лес.

Здесь, под стенами, дома стояли не так плотно, как внутри. Крепостная стена отделялась еще и рвом, а также врытыми надолбами. Естественные овраги были расширены и использовались как часть укреплений для пущей неприступности. По правую руку, чуть вдали виднелась еще одна церковь. Простенькая, уже больше похожая на ту, что я видел в Чертовицком.

Слободка там какая-то значит. Крупная. Не хутор.

Кабак стоял недалеко от стен, на перекрестье двух дорог. Донская в Москву, на север выглядела чуть получше, пошире. И еще одна, совсем уже напоминающая направление — на запад. На Оскол.

Питейное и постоялое заведение не было просто домом. Целый комплекс, обнесенный с правой стороны плетнем. Слева, за конюшнями ограждений не было. Вся та часть двора упиралась в естественный овраг.

Внутри размещался крупный терем с пристройками. Там же стояло несколько распряженных телег, у откоса стояли и бродили стреноженные кони. Двое мальчишек приглядывали за ними. Справа вздымалось крупное строение — сеновал. Еще была видна несколько подземных сооружений, служащих для хранения пищи погребов.

Ворот не было. Проездом служило пространство, разделяющее край оврага и начало плетня. Туда-то мы и въехали. Шли конно, прямо к главному зданию.

С сеновала на нас выбежали смотреть люди. Одетые бедно, если не сказать нище. Какие-то кожушки, жилетки, накидки. Это были те, кто не мог заплатить за нормальный постой внутри терема. Слуги, возницы и прочий подобный люд.

— Ефим со мной. Ты и ты, расспросить вот тех. — Я махнул рукой на толпящийся народ. — Кто с севера. Важно узнать, видели ли они боярина, молодого, хорошо одетого. Ну, типа меня, но другого. Ясно.

Бойцы закивали.

Мы спешились и быстрой походкой двинулись вперед. Я выпятил грудь колесом, положил руку на эфес сабли. Племянник воеводы с трудом поспевал следом.

Сейчас мы здесь шороха наведем!

Глава 18

На крыльцо терема выбежал невысокий, но крепкий мужичок. Рубаха, порты, сапоги. Сверху жилетка овчинная мехом наружу. На голове какая-то бесформенная шерстяная шапка. Спустился быстро по ступеням к нам.

— Чего изволите, господари? Откуда будите, гости дорогие? — Тараторил он свои вопросы. По лицу видно было, что боится.

— По твою душу мы. — Зыркнул я на него злобно.

Он опешил, икнул, отступил под моим напором на два шага. Вжался всем телом в опорную конструкцию навеса над крыльцом.

— Меня-то. Да за шо?

— Говорят, людей добрых спаиваешь. Бандитов на порог пускаешь. Сговорился с писарем, что воеводе служит, Савелием. В казну отчисления не платишь. А еще. — Я сделал паузу, буравил его взглядом, стоя в метре. — Письма в Москву пишешь.

— Против уклада атаману казацкому вина хлебного налил! — Добавил Ефим, застывший рядом. — Закон же есть, поить тебе можно только приезжих, посадских и крестьян.

Интересная у них здесь практика. Не всем наливать оказывается можно. Учту на будущее.

— Я-то… я… — Кабатчик занервничал.

— Что я? Поил? — Поддержал я Ефима.

— Так он это… Как не поить-то, коли требуют.

Кабацкая душонка. Знаю, такой как ты, в таком месте как уж вертится. Все знает, все сплетни собирает, уши греет и желает всем угодить. Красного петуха биться до ужаса и расправы людской. Но в то же время уважаем, поскольку не уважь владельца, так он тебе и не нальет.