Боярышня Евдокия 4 (СИ) - Меллер Юлия Викторовна

— Ах ты!.. — не нашла слов Евдокия, смотря на потупившую глазки Еленку.

— Змеище! — хихикая над вытянувшимся лицом сестры, подсказал Ванюшка, с удовольствием пялясь на разодетую на польский манер боярышню.

— Да как она… — задохнулась Дуня и тут её взгляд перекрестился со взглядом Еленки. Глаза Оболенский сверкнули победой и вокруг неё словно бы все засияло.

— Это же ляшское платье? — уточнил брат. — До чего ж Еленка хороша! — восхитился он, одобрительно прицокивая языком. — А ты ворона, — бросил он в сторону Дуни.

— Я не ворона, — не отрывая глаз от Оболенской, возмутилась она. — Я серьёзная честная боярышня и, между прочим,исполняю княжью службу!

— А Еленка чудит, — провокационно заметил брат, подмигивая сияющей превосходством девушке. Оболенская одарила его снисходительным взглядом, но мальчишке и этого было достаточно.

— Болтун, — толкнула его Дуня, но лёгкая перебранка с братом не помешала ей заметить, что люди отвлеклись на Еленку, и на их лица вернулись самые разные эмоции. Благость с их лиц слетела, как ни бывало. А вот Юрий Васильевич остался отрешённым и витающим в облаках.

Первая и пока единственная версия Евдокии о том, что Пафнутий всех тут окуривает чем-то непотребным, оказалась несостоятельной.

***

Гаврила неохотно уезжал из Дмитрова, оставляя Евдокию. Он сердился на князя, отправившего её по своим делам, но вспоминал волнение боярышни из-за поездки, саму поездку и понимал, что она всем довольна. А когда её глаза сияют, то всем вокруг хорошо. Гаврила невольно улыбнулся, как наяву представив сосредоточенное личико Евдокии, заслужив неодобрительный взгляд своего дядьки.

— Бориска, чего хмуришься?

— Так погода какая? Будем зады в лесу морозить, — буркнул дядька.

— Не боись, не пропадем! — задорно воскликнул боярич, понуждая коня шевелить копытами.

— Ага, как же, — вздохнул дядька, поспешая за подопечным и всматриваясь в нависающие тучи. — Может, поживём недельку - другую у воеводы?

— Вряд ли, — качнул головой Гаврила. — Доложим ему о нападении на караван боярышни Лыко-Оболенской, о своём участии в уничтожении татей и поедем на границу.

— Чего туда торопиться? Мёдом намазано?

Боярич хмыкнул, похлопал по шее коня, и погрузился в свои мысли. Ему не давал покоя рассказ Евдокии о заряженном электронами воздухе. Ему хотелось как можно скорее удостовериться, что крошечную молнию можно получить самому, а дальше… дальше мысли шли вскачь, и никак не хотели выстраиваться в чёткий план.

Думало обо всем сразу. Он вспоминал, как решительно Евдокия влезает в самые разные дела и начинает их делать ;  размышлял, как Кошкинские розмыслы подобно богам создают новое сырьё и вещи, и ещё думалось о том, что в далеком прошлом люди не боялись познавать мир. И над всем этим сумбуром парил вопрос: какое отношение ко всему этому может иметь сам Гаврила?

Во двор воеводы они с дядькой въехали вечером того же дня, доложились, отдохнули, потратили денег на заказ деталей для той штуки, что по словам Евдокии могла заряжать воздух и выдавать крошечные молнии, и продолжили путь.

— Стой! Гаврила Афанасьевич, ты что ль? — крикнули откуда-то сверху при подъезде к месту несения службы.

— Я! Алексей, ты ли это! — улыбнулся Гаврила, услышав голос знакомого служивого.

— Я, — чуть в стороне на дереве мелькнула тень и начала медленно спускаться по стволу.

— Приехал тебе на смену, — пояснил Гаврила, когда Алексей подошел к нему.

— От это ладно! — обрадовался воин, поправляя на себе сбившееся снаряжение. — Уж не чаял до весны домой вернуться.

Потом он повернулся в сторону леса и заорал:

— Яшка, Пантелеймон, идите сюда! С бояричем Гаврилой Афанасьевичем зимовать будете.

Гаврила с любопытством смотрел на служивых воинов и их холопов. Все постарше его, но не так, чтобы очень. Опытные вои не любят кости морозить и исхитряются миновать зимние месяцы службы.

— Здрав будь, Гаврила Афанасьич, — поприветствовали его Яшка с Пантелеймоном, а остальные вои с любопытством поглядывая на него, молча склонили головы.

— Я сам покажу наше житьё-бытьё, — захлопотал вокруг боярича Алексей. — И сегодня же домой поеду.

Гаврила согласно кивал, когда Алексей показывал ему устроенные сторожки вблизи тракта, землянку для дворян и холопов, незамерзающий ручей и речку. Объяснял про припасы и рассказывал последние новости. Новичком Гаврила уже не был, но без старших оставался впервые и немного волновался. Яшка и Пантелеймон должны будут подчиняться ему, но всё же они служили поболе его,и значит, были опытнее.

— Прощай, Гаврила Афанасьич, — поклонился Алексей и лихо вскочив на коня, помчался в родную сторонку под светом звёзд.

— М-да, — высказался Бориска. — Хорошо, хоть дрова есть.

— Так мы сами их заготавливали для тех, кто зимой тут службу нести будет.

— Ох, чует моё сердце, что помёрзнем мы здесь.

— Не ворчи. Завтра обустройством займёмся.

— Это как же?

— Первым делом печку сложим, потом стены в землянках укрепим и баньку бы хорошо поставить.

По мере перечисления у Бориса глаза открывались все шире и шире.

— Это как же? — выдохнул он. — Сами, что ль?

— А почему нет?

— Не принято, — почесал голову дядька. — Да и как? Из чего?

— Всё у нас есть, — хмыкнул Гаврила, обводя лес рукой.

На следующий день боярич взялся за дело. На него и его дядьку посматривали с настороженностью, но когда поняли, что молодой воин знает, что делает, то стали помогать.

Первой на расчищенной площадке появилась печка, а вокруг неё выросла банька. Маленькая, и дерево на неё пошло не просохшее, но служивых из неё было не выгнать.

Гаврила всё сделал, как видел в доме Дорониных. Труба выводила дым наверх, а уложенные вокруг печи камни держали тепло. Без боярича смастерили скамьи, заткнули щели мхом и двойное окошко затянули бычьими пузырями, а он уже приступил к обустройству землянок.

Гаврила решил расширить землянки, разделить их на две части: входную и тёплую. Стены он предложил закрыть жердями, если из-за морозов не успеют сплести циновки и пройтись по ним глиной. Сделали и так, и так. Получилось аккуратно, красиво и даже лучше, чем в избах.

Боярич же вновь занялся печами. Несмотря на то, что все за ним наблюдали и помогали по мере сил, никто не решился сам взяться ставить печь. А Гаврила размахнулся, устроил тёплые лежанки и место для подогрева воды организовал. Оставалось только обжечь большие глиняные чаши, чтобы было в чем воду греть и вообще не было недостатка в утвари, но и за этим дело не стало. Что-то вои вырезали из дерева, а остальное обожгли у реки, где брали глину. Там как раз получилась подходящая выемка, из которой сделали печь для обжига. А дров было вдосталь.

О службе тоже не забывали, но теперь она шла веселее. И дел было полно, которые хотелось сделать, и Гавриле всегда было что рассказать служивым. А вскоре он получил заказ, который оставлял в городе — и время вообще полетело вскачь, а вои стали считать себя особенными, потому что они оказались причастны к великому делу.

Глава 18.

Евдокия шла завтракать и думала о наличие при дворе Юрия Васильевича заговора. А он определенно был! Вот только она никак не могла сообразить, как браться за расследование. Её смущало, что Иван Васильевич послал сюда её, а не Семёна Волка. Она не сомневалась в чуйке князя на мутные дела, но, похоже, что ему никто не докладывал ничего конкретного, а вот поползновения боярина Лыко-Оболенского в отношении брата сразу зацепили Ивана Васильевича.

Дуня остановилась, пытаясь мысленно встать на место князя. О чём думал, когда ухватился за повод послать её сюда? Действительно ли его интересовало, как далеко зайдёт Еленка в приручении Юрия Васильевича? Но его вряд ли будет заботить дочь Лыко-Оболенского.

Или князю важно знать, как сам Юрий отреагирует на провокацию со стороны девушки? Скорее это. Но любая жёнка, как с княжьего двора, так и из круга Еленки,могла доложить ему обо всём во всех подробностях.