Гусар (СИ) - Барчук Павел

— Пан гусар, будьте осторожнее! Паркет — не плацдарм, здесь сапогами не топают, как медведи в берлоге!

Марцевич вспыхнул до корней волос, кулаки сжались сами собой. Провокация была топорной — выставить нас неотесанными хамами.

Но я был начеку и не дал Марцевичу взорваться. Шагнул вперед плавно, как танцор, потом легонько прижал руку к плечу корнета, удерживая его на месте, и посмотрел на шляхтича, расплываясь самой обезоруживающей, солнечной улыбкой:

— Простите великодушно! Мои друзья так привыкли к грохоту пушек и запаху пороха, что в этом облаке изысканных ароматов, свойственных обществу, где мужественность свойственна не всем… — я сделал широкий жест, указывая на зал, — они порой теряют чувство меры и пространства. Обещаем быть учтивее, дабы не омрачать сияние столь блестящего общества! Для некоторых накрахмаленные манишки важнее иных, более значимых вещей.

Эффект превзошел ожидания. По залу прокатился сдержанный, но явный смешок. Несколько дам зааплодировали веерами, с интересом разглядывая меня. Змееглазый побагровел, как рак в кипятке, понимая, что его укол обернулся фейерверком в мою честь. Я не просто отразил атаку — я выиграл первый раунд на глазах у всего Вильно.

И тут распорядитель громогласно возвестил:

— Мазурка!

Словно по сигналу атаки, Гад ринулся к Катажине Ожаровской. Пригласить первую красавицу на главный танец вечера — это был его шанс на реванш.

Внутри у меня все сжалось в ледяной комок. Танцы. Чертова мазурка. Память тела была ненадежным союзником. Провалиться сейчас, после такого начала — верх идиотизма. Но отступать было поздно. Адреналин ударил в виски.

Я опередил поляка буквально на полшага. Поклонившись Катажине с театральным размахом, я посмотрел ей прямо в глаза, стараясь скрыть легкое смятение за маской самоиронии:

— Сударыня, должен признаться с военной прямотой: саблей я владею куда увереннее, чем ногами на этом скользком паркете. Риск отдавить ваши прелестные туфельки — огромен. Но честь пригласить вас на танец стоит любого фиаско. Позволите ли вы этому неуклюжему гусару попытаться не опозорить честь полка?

Её фиалковые глаза блеснули искренним весельем. Она рассмеялась — звонко, заразительно, заставив оглянуться соседей.

— Что ж, поручик, — ответила Катажина, грациозно протягивая мне руку. — Я приму ваше приглашение.

Змееглазый замер, будто вкопанный, в двух шагах от нас. Его лицо исказила бессильная ярость. Это было публичное, унизительное поражение. Я буквально увел у него даму из под носа.

Ржевский, стоявший рядом, еле заметно нахмурился — на его лице мелькнула тень досады, быстро скрытая привычной ухмылкой. Похоже, моего товарища расстроил тот факт, что не ему выпала честь танцевать с красавицей.

И началось… Мазурка превратилась для меня в экзамен на выживание под перекрестным огнем взглядов.

Я путал шаги самым фантастическим образом. Начало танца напоминало попытку слона встать на ходули. Я наступил Катажине на край платья — она лишь грациозно поправила складки. Я двинулся не в ту сторону, едва не столкнувшись с другой парой — выкрутился резким пируэтом, который сам не ожидал от себя, вызвав ее восхищенный вздох.

Спасало только одно: я не пытался скрыть свою неловкость. Я превратил танец в комедийное представление. Беспрерывно болтал, шутил, описывая свои мучения так красочно, что Катажина смеялась до слез, забыв о этикете.

— Поручик, вы… вы совершенно невыносимы! — сквозь смех выдохнула она, когда я, пытаясь исполнить сложное па, чуть не потащил ее за собой в непредусмотренном хореографией направлении. — Но, клянусь, скучнее было бы с самыми искусными кавалерами!

— Это потому, сударыня, — парировал я, ловя дыхание и балансируя на грани падения, — что они танцевали. А я… Горю! И стараюсь, чтобы вам было весело наблюдать за этим процессом.

Когда музыка, наконец, стихла, и я, поклонившись, проводил Катажину обратно к отцу, меня настигла расплата за победу. Змееглазый подкараулил меня у выхода на балкон, где царила полутьма и прохлада ночи. Его лицо было белым, словно меловая стена, от бешенства.

— Ты не только убийца, Бестужев, — прошипел он, подойдя так близко, что я почувствовал запах дорогого вина и ненависти. — Ты еще и шут гороховый! Ты унизил меня дважды за вечер. Это не сойдет с рук.

В его глазах горело нечто безумное. Он был пьян не только вином, но и злобой. Стало понятно — это не пустые слова. Но прежде чем я успел открыть рот, чтобы принять вызов (отказаться — значило опозорить себя и полк), за спиной шляхтича бесшумно, как тень, выросла фигура седовласого поляка– того самого, из приемной министра.

— Не здесь, Казимир. И не так, — произнес он тихо, но с такой железной властностью, что молодой шляхтич вздрогнул. Глаза Седого, лишенные всякого тепла, впились в меня.

Я не успел ничего умного вставить в ответ, а поляки уже развернулись и растворились в темноте балкона, оставив меня наедине с леденящим ночным воздухом и неоформленной угрозой. «Нечто более интересное…» Это звучало как приговор, отложенный для более изощренного исполнения.

— Чёрт бы их всех побрал с их панскими выкрутасами! — раздался за спиной знакомый голос. Ржевский подошел, хмуро глядя вслед удаляющимся полякам. — У этих панов на лицах написано, что они с удовольствием станцевали бы мазурку на наших могилах. Ты как, Бестужев? Цел? Не вызвал?

Я повернулся, заставляя себя расслабиться, и усмехнулся. Внутри все сжималось от дурного предчувствия, но паника была роскошью, которую сейчас позволить себе не могу.

— Я? — фыркнул, делая вид, что поправляю манжеты. — Цел и невредим, поручик. Просто размышляю, что шампанское в зале, наверное, уже теплее парного молока. Негоже заставлять его ждать. И нет, не вызывал. Старичок увел его, как щенка. Интересно, кто такой этот седовласый пан…

— О, я уже выяснил. Это и есть сам князь Радзивил. — Ответил поручик.

Он вгляделся в мое лицо на секунду, затем его собственную физиономию озарила привычная бесшабашная ухмылка. Легкая тень ревности из-за танца с Катажиной, видимо, ушла, сменившись жаждой действия.

— А насчёт шампанского, друг мой, самая здравая мысль за весь вечер! К дьяволу поляков и их интриги! Мы — гвардия! А гвардия должна блистать! И пить!

С этими словами Ржевский подхватил меня под руку и потащил обратно в жаркий, шумный водоворот зала.

Мы действительно блистали. Наше возвращение стало сигналом к началу веселья. Нас тут же окружила плотная толпа гостей — мужчин, жаждущих услышать байки, и дам, привлеченных скандальной славой и только что продемонстрированной «победой» на танцполе.

— А вот и герои! — прогремел добродушный бас. Расталкивая толпу, к нам протиснулся тучный генерал, мундир которого сверкал огнями из-за большого количества орденов. — Позвольте, господа, лично засвидетельствовать свое почтение! Слыхал, слыхал я про вашу словесную дуэль, поручик Бестужев! Ну-ка, просветите, как вы этого зазнайку Орлова на место поставили? Говорят, стихами!

Мы оказались в эпицентре всеобщего внимания. Отступать было некуда, поэтому я сделал то, что у меня получалось лучше всего в этом теле — превратил историю в захватывающее шоу.

— Что вы, ваше превосходительство, — начал я со скромной улыбкой, тут же переходящей в озорную. — Просто господин Орлов был так уверен в остроте своей сабли, что совсем позабыл про остроту ума. Мне лишь пришлось ему об этом деликатно напомнить… в рифму, да с изяществом.

Я вкратце, с живыми жестами и самоиронией, пересказал историю поэтического баттла. Зал взорвался смехом и одобрительным гулом.

— А история с изменниками⁈ — не унимался кто-то сбоку. — Говорят, вы вшестером семерых вооруженных до зубов шляхтичей скрутили, как цыплят!

Тут я стал серьезнее. Я рассказал о ночной вылазке, но подал ее не как личный подвиг, а как гимн гусарскому братству, расписав, как храбро дрались Ржевский, как Марцевич прикрывал спину, как Алексин бился против двоих.

— Нас было немного, — закончил я, обводя взглядом своих товарищей, чьи лица засияли от гордости, — но за спиной каждого из нас стояла вся мощь и честь нашего полка. И враг это почувствовал на своей шкуре.