Инженер Петра Великого 6 (СИ) - Гросов Виктор

Взглянув на карту, я определил наше положение: примерно полпути к Торжку, моему «запасному аэродрому» — городу купцов и ремесленников, где я рассчитывал пополнить запасы угля. До него, однако, оставалось верст сто пятьдесят, а топлива в тендере — хорошо если на двадцать. Неожиданно возникший на пути скит был призрачной надеждой избежать унизительного возвращения или броска к Торжку налегке, оставив «Лешего» замерзать в лесу.

Когда наша машина выскочила к воротам, на стене тут же появились люди. Встречали нас с оружием наперевес. Заглушив двигатели, я погрузил поляну в тишину, которую тут же разорвал щелчок взводимых курков. Орлов за спиной напрягся.

— Спокойно, Василь, — сказал я. — Непрошеные гости — мы. Будем вежливы.

Из ворот нам навстречу вышел старик: высокий, сухой, с седой бородой до пояса. Голос властный.

— С чем пожаловали в нашу обитель, люди добрые?

— Идем по государеву делу, отец, да вот машина наша без угля встала, — ответил я, спрыгивая с платформы. — Ищем, где бы прикупить топлива.

Старик окинул меня долгим, изучающим взглядом.

— Государевы люди к нам редко захаживают. Не жалуем мы их, да и они нас. И машины такие диковинные у нас не в чести.

— А ружья-то, гляжу, в чести? — спокойно парировал я, кивнув на СМ-1 в руках стражника на стене. — Работа знатная. Игнатовская. Дорогая, поди. Не всякому по карману.

В глазах старика мелькнул острый интерес — такой осведомленности он явно не ожидал.

— Петр Алексеич, а может, ну их? — глухо пробасил Орлов за спиной.

Старик услышал. В его глазах мелькнуло узнавание.

— Вижу, человек ты сведущий, — произнес он уже другим тоном, внимательно глядя на меня. — Слыхали мы о тебе, барон… — На этом слове он сделал паузу, отслеживая мою реакцию.

Я молчал. И чего тут скажешь? Откуда в такой глуши обо мне известно — вот что по-настоящему странно.

— Доходили и до нас слухи, — продолжил Елисей. — Говорят, построил ты у себя свою вотчину, и ни царю, ни патриарху не кланяешься. Говорят, самого антихриста слуга.

— Много чего говорят, отец, — усмехнулся я. — Я человек дела. А ружье, что ж… в руках праведника — добро, в руках разбойника — зло. Само по себе оно — лишь кусок железа, который я, грешным делом, и выдумал.

Слова, похоже, попали на благодатную почву. Старик долго молчал, что-то взвешивая.

— Меня Елисеем кличут, — наконец представился он. — Я тут за старшего. Что ж, раз с миром пришли, не гоже гостей на морозе держать. Заходите. А шайтан-арбу свою тут оставьте.

Ворота распахнулись. Внутри поселение оказалось еще больше и богаче, чем казалось снаружи. Нас провели в просторную трапезную. Пока мы отогревались, Елисей наблюдал за нами, и это меньше всего походило на гостеприимство — скорее, на допрос.

— Ушли мы от мира, чтобы душу спасти, — ответил он на мой вопрос о причине их уединения.

— А торговать с миром, я смотрю, не грех? — я кивнул на яркий синий сарафан проходившей мимо женщины. Такой краситель, будто индиго, стоил целое состояние.

Елисей нахмурился.

— Честным трудом живем, барон. Бог дал нам ремесло, мы им и кормимся.

И тут в голове сошлись все шестеренки. Этот скит основали опальные купцы-староверы, принесшие сюда веру и капиталы с торговыми связями. Здесь, вдали от государева ока, они строили свою маленькую экономическую империю.

Что-то в обстановке, однако, не давало покоя, цепляло глаз знакомыми деталями. И тут до меня дошло. Я усмехнулся. Проныры. Уж больно характерные клейма на здешней утвари, ох, характерные. Ничего, в Игнатовском с кое с кем состоится очень толковый разговор.

— Труд-то честный, да товар знатный, — заметил я как бы невзначай. — Такую краску по хорошей цене только верные люди возьмут. Люди, что слово держат. Вроде Бориса Морозова. Как, кстати, поживает его приказчик, хромник Степан? Все так же на ногу припадает?

От этой детали, известной лишь узкому кругу, Елисей вздрогнул и впился в меня взглядом. Проверка пройдена. Теперь он знал, что перед ним не случайный путник.

— Откуда тебе, барон, такие тайны ведомы? — тихо спросил он.

— У нас с Морозовыми общее дело, отец Елисей, — ответил я так же тихо. — Мы с ними в одном промысле ходим. И теперь, похоже, наши пути пересеклись здесь, в вашем лесу.

Он долго молчал, переваривая услышанное. Затем его суровое лицо медленно разгладилось, и впервые за все время нашего разговора на нем появилась едва заметная улыбка.

— Что ж, — произнес он. — Раз так, разговор у нас пойдет другой. Добро пожаловать, Петр Алексеич. Гостем будешь.

Признание сработало ключом. Ледяная настороженность в глазах Елисея тут же сменилась сдержанным радушием хозяина, принимающего человека своего круга. Нас с Орловым проводили в горницу самого старейшины, где на столе вместо постной похлебки уже стояли печеная рыба, соленые грибы и ледяной квас. Почувствовав перемену, Орлов расслабился и с аппетитом налег на угощение. Я-то, однако, знал, что настоящие переговоры только начинаются.

— Уголь у нас есть, Петр Алексеевич, — начал Елисей, когда мы остались одни. — Выручим. Только и ты уважь старика. Покажи, как машина твоя устроена, какое оно.

Просьба была предсказуемой. Передо мной стоял промышленник, который увидел в «Лешем» инструмент. Приняв его правила игры, на следующее утро я уже устраивал экскурсию для Елисея и нескольких старцев. Я говорил на языке ремесла. Они осторожно трогали холодный металл, цокали языками, на их лицах читалось профессиональное уважение к мастерству. Прежде чем окончательно доверится мне, Елисей задал последний, ключевой вопрос:

— Скажи мне, барон. Ты вот машины строишь, железу душу даешь. А в Бога-то веруешь? Или для тебя, как для царя-антихриста, одна лишь польза на уме?

— Я верю, что Бог дал человеку разум не для праздности, а чтобы мир вокруг себя устраивать, — ответил я. — Моя машина — тот же плуг, только железный. А уж на доброе дело ее пустить или на злое — то воля человека.

Ответ его, видимо, устроил.

— Что ж, пойдем, мастер. Покажу тебе нашу сокровищницу, — удовлетворенно кивнул он.

Елисей повел меня на задний двор, к длинному строению, от которого исходил странный, кисловато-травяной запах. Внутри, в полумраке, стояли огромные деревянные чаны, наполненные мутной, пузырящейся жидкостью.

— Вот тут все и рождается, — произнес Елисей. — Трава «синиль». Деды наши, когда с персами торговали, вывезли оттуда и семена, и секрет. Долго бились, пока не научились ее в наших парниках растить. Теперь вот, сушим, толчем и сюда, в теплую воду.

Слушая его, я неотрывно смотрел на пузырьки, лениво поднимавшиеся со дна чана. Брожение. Ферментация. Это же чудо какое-то! На моих глазах вершилось биологическое производство. Эти люди, веками передавая секреты от отца к сыну, интуитивно, методом проб и ошибок, научились управлять целой колонией микроорганизмов. Они не знали слова «бактерия», но были, по сути, гениальными биотехнологами. Для своих невидимых работников они создали идеальные условия — тепло, влагу, питание, кислород, — заставляя их производить сложнейшее химическое соединение. Производство, основанное на управлении самой жизнью.

— А дальше — самое главное. Она должна «забродить», «перекиснуть», — Елисей пытался найти слова. — Неделю стоит. Главное, чтобы тепло было, да чтобы мешали почаще, воздухом питали.

Орлов, до этого молча разглядывавший чаны, хмыкнул.

— У нас в деревне так же брагу ставят, отец Елисей. Дело знакомое, — заметил он. — Только у вас на выходе краска, а у нас — душевное спокойствие.

Елисей строго посмотрел на него, но в глазах его блеснул смешливый огонек.

— И то, и другое дух крепит, служивый, — проворчал он.

Взгляд выхватил в углу несколько крепких дубовых бочек. На их боках было выжжено клеймо, которое я узнал бы из тысячи, — стилизованная буква «М».

— Хорошее ремесло, — сказал я, указывая на чаны. — Только, поди, требует не только травы, но и селитры доброй, да щелочи. А такой товар в лесу не сыщешь. Его из Москвы везти надо, от людей верных.