Бастард Александра 2 (СИ) - Емельянов Дмитрий Анатолиевич "D.Dominus"

Закончив с высшим командованием, я разбил каждую гипархию на три агемы по пятьсот всадников, а агемы, соответственно, на илы (сотни) и десятки, где тетрархами и илархами встали мои бывшие десятники, а десятниками — парни из рядовых. Чтобы полностью закрыть потребность в командирском составе в семи с половиной тысячах «варварской» конницы, пяти сотен моих парней не хватило, и чуть ли не половину десятников пришлось черпать из прежнего состава.

Такая реорганизация понравилась далеко не всем. В особенности остались недовольны те, кто раньше верховодил этими бактрийцами, мидийцами и прочими. Племенные вожди, что до этого держали в кулаке национальные подразделения, подняли такую бучу, что мне самому пришлось ехать и наводить порядок.

Начал я с лагеря бактрийской конницы. Прибыв в первую агему Бактрийской гипархии, я приказал немедленно построить всех на плацу в полной боевой выкладке, но в пешем строю. Когда моим парням кое-как удалось-таки собрать из этой вольницы какое-то подобие прямоугольника, я дал знак своей охране оставаться на месте, а сам тронул Аттилу вдоль строя.

Медленно, собирая на себе взгляды стоящих воинов, я доехал до середины построения и только тогда начал говорить.

— Вы все принесли мне клятву верности! — выдал я на полную силу своих легких. — Дали, но проявляете непокорность первому же моему приказу! За такое неповиновение вас следует строго наказать!

В ответ на это по рядам бактрийцев покатился ропот недовольства, но я не дал ему набрать силу.

— Следует, но я не буду! — усмехнувшись, я поднял Аттилу на дыбы, демонстрируя свою безукоризненную посадку и стать жеребца. Бактрийцы, как прирожденные всадники, оценили и то и другое одобрительным гулом.

Дав им наораться, я поднял руку вверх, призывая к тишине.

— Я не буду вас наказывать в первый раз, а дам вам еще одну возможность выбрать! Либо вы служите мне беззаветно, выполняя любой мой приказ и отдавая право судить и миловать в мои руки, либо я вас не держу — убирайтесь туда, откуда пришли!

Моя краткая речь вызвала бурю эмоций и взрыв негодования! Они ждали угроз, возможно, уговоров, но чтобы вот так — убирайтесь обратно! — этого они не ожидали и оттого распалились еще пуще.

Я же, словно не слыша недовольного ропота, подал знак, мол, можно начинать. По нему два стрелка тут же притащили стол и три увесистых мешка. Затем из повозки вышел специально приглашенный для этого случая эпитроп (нотариус) и жрец эламской богини Пиненкир, что для бактрийцев было равносильно их богине Нана, защитнице плодородия, скотоводства и, что немаловажно, царской власти.

Когда все четверо собрались у стола, строй бактрийцев заинтриговано замолк, а я, наоборот, продолжил тем же суровым тоном.

— Здесь, — я указал на мешок, — ваше жалование за три прошедших месяца и за месяц вперед! Тот, кто здесь и сейчас клятвенно примет мое право судить и казнить любого, ослушавшегося царской воли, бежавшего с поля боя или не выполнившего приказ назначенных мною командиров… — Я беру паузу и обвожу строй решительным взглядом. — Тот будет зачислен в Первую Бактрийскую гипархию царской конницы, и тому будет выплачено жалованье сполна!

Еще одна пауза, и мой взгляд вновь прошелся по лицам первой шеренги.

— Тот, кто откажется, мне не нужен! Пусть собирает свой скарб и отправляется обратно, в Бактриану! Там сатрап Филипп рассчитается с ним так, как он этого заслуживает!

Последние слова я сказал таким тоном, что даже те, кто подумывал, а почему бы и нет, тут же передумали.

После этого над полем повисла такая тишина, что стало слышно тяжелое сопение полутора тысяч людей. Выждав пару мгновений, я довесил им еще для пущего раздумья:

— Я царь суровый, но справедливый! Под моей рукой всегда так! Тот, кто мне верен и служит истово, кто живота своего за царя не щадит, — тот беды не знает, и дом его — полная чаша! А кто трус, кто предатель, кто слова своего не держит, — тому пощады от меня не будет!

Тогда на поле я действовал не экспромтом и не по наитию, а с четким расчетом. Экзарм, как человек, лучше других разбирающийся в душе кочевника-степняка, уверил меня, что наемнику, ушедшему в войско, возвращаться некуда. Дом, если и был, то давно уже в руинах, имущество разобрала родня, жену — и ту, чтобы не померла с голоду, — взял к себе брат, дядя или еще кто из близких. В общем, никто его возвращению не обрадуется, и каждый наемник это знает.

Поэтому я спокойно ждал, считая про себя:

«Раз, два, три…!»

На счет «пять» из рядов бактрийцев вышел первый. Растолкав товарищей, он вскинул голову в мою сторону:

— Готов служить тебе, царь Геракл!

На это я лишь повел глазами в сторону жреца и нотариуса. Тот понял меня правильно и подошел к столу. К этому времени там уже выстроились все командиры агемы вместе с гипархом Клитом.

Сидящий за столом эпитроп поднял на воина усталый взгляд и спросил:

— Имя?

— Мунджан, сын Тарика из Экдора! — произнес тот, и нотариус записал в папирус.

После этого жрец воззвал воина к клятве, дважды повторив его имя, номер десятка и сотни, а также то, что в случае трусости и бегства с поля боя будет казнен не только он, Мунджан, но и весь десяток его!

Бактриец повторил все за жрецом, а вышедший из строя его десятник поклялся в том, что принимает на себя ответственность перед царем и клянется разделить наказание, коли его подчиненный струсит в бою!

Затем бактриец приложил большой палец к папирусу напротив своего имени, а секретарь отсчитал ему десять тетрадрахм. Это была плата за четыре месяца, поскольку по договору рядовой бактриец получал два обола в день.

Два столбика серебра выросли на столе, и Мунджан, не особо задумываясь, радостно сгреб их широкой ладонью. К этому времени уже выстроилась небольшая очередь из желающих присягнуть и получить жалование.

Так один за другим бактрийцы подписывались под круговой порукой, а я сидел в седле и, несмотря на скуку, терпеливо ждал окончания.

Кроме того, что мое присутствие повышало статус мероприятия, у меня было еще одно дело. Гуруш недаром больше недели терся в лагерях бактрийцев, парфян и прочих. Его талант оставаться незамеченным даже на виду и тут сыграл свою роль. Так что у меня был полный список главных заводил мятежа.

Прошло, наверное, уже больше сотни воинов, когда я услышал имя Стаксиарх. На память я не жалуюсь и потому кивнул на него охране.

Возмутителя спокойствия тут же схватили и отвели в сторону. К моему удовлетворению, большинство постаралось не заметить арест, но в некоторых местах строя все же поднялся недовольный гул.

Подъехав туда, я указал рукой на арестованного Стаксиарха:

— Он мне в войске не нужен! Пусть убирается домой! Если кто-то хочет отправиться с ним, то пусть выйдет из строя!

Дав недовольным несколько мгновений на решение и увидев, что никто не вышел, я махнул жрецу, мол, можешь продолжать.

В общем, в тот день, потратив больше шести часов личного времени и около четырех талантов казенного серебра, я точечно удалил нездоровую ткань из организма и привел первую агему в божеский вид. Дальше пошло легче и частично без меня, но сегодня вновь пришлось ехать разбираться самому с третьей парфянской агемой.

Поскольку механизм был уже отлажен и в каждом подразделении понимали, что́ кого ждёт, то многие прежние возмутители спокойствия начали срочно отрабатывать назад. Так и из этой парфянской агемы прислали ко мне выборных послов с просьбой оставить им прежних вождей. По сути, это был тот же бунт, только тихий, ибо в армии никаких делегаций и прошений быть не может. Поэтому сегодня процедура присяги прошла несколько иначе.

С самого утра построенную парфянскую агему взяли в плотное кольцо две тысячи аргираспидов, и все под палящим солнцем дожидались моего появления. Я же специально не торопился, а по приезду решил проблему по старому доброму принципу — разделяй и властвуй.

Перво-наперво всех прежних вождей, что были в моем списке, вывели из строя, зачитали им приговор об изгнании, а потом наименее виновную половину из них я простил и вернул обратно в строй. Таким образом, вроде бы и жесткость проявил, и жаловаться парфянам особо не на что!