Родная гавань (СИ) - Старый Денис

Россия ещё узнает имена тех героев, которые делали всё, чтобы Крым стал русским.

— Ваше высокоблагородие! Вестовой от фельдмаршала! — с южной части нашего гуляй-поля, где меньше всего ощущались последствия огня, кричал солдат.

Я видел, что он, расставив руки в стороны, не пускал какого-то офицера. Выполнял приказ не пускать никого. А тот офицер уже хлестал по щекам солдата, видимо посчитав, что к нему проявлено неуважение. Как может офицер не понимать, что есть такое приказ. И что солдат никогда не виноват, если исполняет приказ другого офицера.

— Токмо сдержись, Александр Лукич, Богом заклинаю! Не чуди! — испуганно сказал Иван Кашин, когда увидел, как я решительно направился в сторону солдата и присланного офицера.

Да, нужно бы сдержаться. Сдержаться… нужно сдержаться…

— Сударь, кто бы вы ни были, вы свинья! — выкрикнул я.

Сдержался… Итить твою мать! Ну как мне безэмоционально наблюдать за чистеньким офицериком, капитаном, который, пока я шёл, брезгливо переступал через тела убитых башкир? Да он пинал их! И в тот момент у меня не было никакого желания оправдать жалкий поступок русского офицера, способного спутать башкир с татарами.

— Да как вы… Да я… Меня фельдмаршал прислал… Сударь, немедленно извинитесь! — офицер явно растерялся.

Мне извиниться?

— Вы только что хлестали по щекам геройского гвардейца. Вы только что споткнулись о тело геройского башкирского воина, который отдал жизнь за величие России, русского оружия и государыни нашей… Свинья! Тварь!

— Не смейте! — выкрикнул офицер, но голос его дал петуха.

Наблюдавшие за нашей ссорой гвардейцы, да и башкиры, засмеялись от всей души.

И я понимал, как это всё выглядит. Насколько же сейчас этот капитан, имени которого я даже не удосужился узнать, унижен. Этот смех… Но это ничто иное, как реакция на стресс. Воины смеялись не с чистенького офицера. Им явно не было смешно от того, что они видели вокруг. Смеялись их организмы, чтобы не сойти с ума. Откат от адреналинового потока.

— Дуэль! Только дуэль! — кричал капитан.

— Представьтесь! — потребовал я.

— Гвардии капитан Владимир Семёнович Салтыков, — горделиво произнёс офицер.

Твою же мать! Это же нужно так вляпаться! Салтыковы — царственная родня. Я немного о них уже знал. Салтыкова, генерал-майора, в иной реальности героя Семилетней войны, я знал даже в лицо. И нал, что у него есть младший брат — Владимир Семёнович. Но что он не служит в армии [ Владимир Семенович Салтыков поступил на службу в армию в 1735 году и сразу в чине гвардии капитана].

В гвардии уже просочился слух, что ещё один Салтыков вливается в наш коллектив. Но почему-то он не в гвардейском мундире.

— Почему вы не в гвардейском мундире? — задал я напрашивающийся вопрос.

— Поизносился мундир. Пришлось облачиться в пехотный. Но это никоим образом не должно вас беспокоить, — ответил Салтыков. — Вы теперь узнали моё имя. Ваше я уже знаю. Извинитесь прямо сейчас, а после ещё и в офицерском собрании при скоплении офицеров.

— Нет! — жёстко ответил я, стараясь сдерживаться от новых оскорблений в его адрес. — Вы повели себя бесчестно. Стоит ли мне прояснить ситуацию с вашим неподобающим поведением?

— Не утруждайтесь! Стало быть, вы настаиваете на дуэли? — явно растерявшись, спросил Салтыков.

Понятно, что он рассчитывал, что, как только я узнаю его имя, сразу же дам заднюю. Все-таки родственник императрицы. И все знают, что Салтыковы нынче в большом фаворе. Возможно, именно к такому поведению он уже привык, когда иные лебезят.

— Я от своих слов не отказываюсь. Решение о дуэли — ваше! — не удержавшись от ответной насмешки, сказал я.

Стоит ли говорить, что дуэли запрещены? Стоит ли уточнять, что во время боевых действий они запрещены вдвойне? И не я вызвал на дуэль, но меня. Вряд ли это сильно поможет. Но все же…

Однако в России наступило то время, когда воспитанная на западных принципах и заветах Петра Великого молодёжь полностью перенимала все те правила и нормы поведения, что присущи офицерам европейских армий. И честь стояла выше правил.

— Я пришлю секунданта! — зло сказал Салтыков. — Но следует мне исполнить свой долг. Я прибыл сообщить, что вас ожидает фельдмаршал Ласси.

Сказав это, Салтыков надменно окинул взглядом и поле боя, и героев, всё ещё оставшихся на месте. А потом развернулся, сел на коня и спешно ускакал.

— Умеете вы, Александр Лукич, и врагов наживать, и великие победы одерживать! — заметил капитан Саватеев.

— А и по делом! — сказал я, не уточняя, кому именно: мне или Владимиру Семёновичу Салтыкову.

* * *

Петербург

13 мая 1735 года

Фейерверки освещали вечер, лучше, чем солнце днем. Да и пасмурно было почти весь день. Но теперь распогодилось и ракеты взмывали ввысь, рассыпаясь там на множество огоньков. Такого великолепного представления Петербург уже давно не видел. Даже на именины императрицы Анны Иоанновны торжество было скромнее.

Бочки с пивом выкатывали горожанам, жарили быков, в трактирах раздавали мясо сразу после выпитой чарки за… за тот праздник, который праздновала вся Россия. Ну или почти вся.

В Петергофе же, где и происходило основное торжество, вино лилось рекой. Лакеи не успевали наливать в бокалы венгерское, чаще всего венгерское, как тут же кто-нибудь выхватывал наполненную тару и радостно опрокидывал содержимое внутрь.

Что же говорить про шампанское, которое было игристым. Не имея сноровки, уже половина лакеев была облита вином. Не умели открывать такое вино. Не хватало сменной одежды у прислуги. Недоработка.

Пока многие смотрели на огненное представление, устроенное в Петергофе, иные без меры пили, пользовались моментом, когда не обязательно придерживаться этикета. Можно быстрее залить бокал вина внутрь, взять новый, и его осушить, искоса посматривая на представление.

Сегодня и дворец на горе будет переполнен, там будут спать вельможи империи. И другой — Монплезир — точно пустовать не станет. А немалое количество дворян и вовсе переночует где-нибудь: одни прямо тут, в парке, хорошо бы ещё на скамейках, благо уже нет дождя и вполне тепло; иные же — в своих каретах. Комары… Но кто же на них обращает внимание, если столько вина внутри?

Когда было объявлено, что каждый желающий может разделить праздник с её императорским величеством, в Петергоф началось такое паломничество, который этот дворцово-парковый ансамбль узнает лишь в будущем, в самые жаркие туристические дни.

Тут же не только нужно было отпраздновать непосредственно повод, по которому собиралась русская элита. Еще и засвидетельствовать свои верноподданнические чувства государыне, которая «исцелилась».

И почти все присутствующие на празднике были преисполнены счастья и радости. Все, кроме лишь двух человек.

Казалось бы, зачем и вовсе вспоминать о мнении и настроении двоих, когда сотни радуются? Всего лишь небольшая погрешность в цифрах.

Так оно и было бы, если только не один нюанс… Эти двое — муж и жена. И именно их венчание празднует Петергоф, Петербург, а также событие приказано праздновать в Москве и иных городах империи. Для чего губернаторам следовало выделить немалые средства.

— Что, Антон, нахмурился? — игриво, под воздействием немалого количества шампанского, спрашивала Императрица.

Анна Иоанновна нашла такой напиток приятным. В нос пузырьки приятно отдавали.

— Дас ист есть хорошо! Я гуд! — на, до крайности, ломаном русском отвечал Антон Брауншвейгский, законный муж Анны Леопольдовны, великой княжны, которой предстояло родить Российской империи наследника.

— Ты, Антоша, не робей! Аннушка наша любит решительных мужей! — сказала государыня и залилась смехом. — Она еще та озорница!

А вот Антону было не до смеха. Он всё понимал. Он знал… Нашлись те, кто рассказал, что Анна Леопольдовна уже познала мужчину. И жену Антон себе берёт ту, которая может и дальше… Да и не это волновало принца Брауншвейгского. Он хотел для себя счастья, он хотел быть мужем.