Родная гавань (СИ) - Старый Денис

— С чего изволите любоваться мной? — в неизменной язвительной манере спросила Анна Леопольдовна у своего мужа.

Антон, действительно, смотрел на свою жену. Он ждал, надеялся, что Анна возмутится словами своей тётушки. Но, как же так! Ведь только что государыня практически оскорбила её. Намекая на связи великой княжны. А ее ли только оскорбили?

И почему-то было невдомёк молодому принцу, что, может быть, сейчас был единственный шанс, чтобы его жена обратила внимание на мужа, как на мужчину. Он должен был, как лев, ринуться на защиту чести своей жены. Принц понял это, не был глуп настолько, чтобы не понять. Но время упущено. Не защитил жену.

Мало того, что жену, так ещё и возлюбленную. Антону то ли внушили, что он непременно влюблён в Анну Леопольдовну, то ли девушка и в самом деле приглянулась ему. Или одно на другое, как и влияние долга перед своей родиной заручиться поддержкой России. И он поистине любит свою жену. Какая нелепица… Любить свою жену!

Вот только и без того стеснительный и нерешительный принц терялся в присутствии своей супруги и не мог поддержать даже светскую беседу.

Аннушка же, та самая, которая, как считали некоторые, рождена лишь для того, чтобы произвести потомство, внутренне рыдала. На её лице застыла улыбка: она обещала быть приветливой к гостям и не позволять себе чудачеств. Мысли мелькали в девичьей головы вплоть до того, чтобы отравиться, или отравить мужа. Или… Ну государыню ей не простят никак.

Девушка невольно сравнивала своего нынешнего мужа — худощавого, нерешительного, с непропорционально большой головой и ушами, нездорово выпуклыми глазами и… видела в нём еще превеликое множество недостатков.

Анна сравнивала его, прежде всего, с Александром Норовым, и, порой, даже с Морицем Линаром. Сегодня, ставшая женой, Анна Леопольдовна не находила ни одного качества, по которому её муж мог бы сравниться с познанными ею любовниками.

Как бы сейчас Анна хотела видеть рядом с собой Александра. Как же она корила себя, что не поставила условие, не настояла на том, чтобы Александр непременно имел возможность быть с ней. Она жалела, что не была в одной постели с Александром. Не была… Будет! Так решила женщина, этим она подпитывала себя.

А в это время все подходили и подходили гости. Все поздравляли и тут же решали некоторые свои политические задачи. Появился новый австрийский посол, заверял, в том, что точно, вот-вот, скорее всего… И Австрия вступит в войну. Был еще один гость на свадьбе. Этот и вовсе всего два дня в России, но уже активничает так, как никакой иной посол.

— Дозволия здравствовать вам! — с натугой произнёс выученную фразу французский посол де Шетарди.

Этого молодого, почти что юнца, если сравнивать привычный зрелый возраст политика, буквально недавно прислали во Франции в Россию. Лещинский отправился во Францию, а французы посчитали, что близится время больших игр. И не стоит игнорировать Россию, которая так смачно дала пощечину Франции недавно.

— Моя племянница и мой зять благодарны вам, французский посол, за то, что вы нашли время и посетили наше празднество, — любезно обратилась к нему Императрица.

— Не мочь инач! — ответил де Шетарди.

— А ещё мы благодарны вам, — добавил на немецком языке герцог Бирон, — что подарили столь удивительный напиток, который добавил красок к великолепию свадьбы племянницы моей государыни.

Француз поклонился, бросив взгляд на Анну Леопольдовну. Этот взгляд Шетарди можно было сравнить с таким, как кот смотрит не на сметану, а на кошку в брачный мартовский период. А после француз отошел.

Другой в очереди с поздравлениями был остановлен. Государыня стала уставать от поздравлений.

— Эрнестушка, — удивлённым тоном обратилась императрица к своему фавориту. — Видал, как зыркает француз? Чай, решил тоже испытать удачу с моей племянницей?

Императрица рассмеялась так, как не каждая лошадь умеет ржать. Герцог, Ушаков, Остерман и другие, кто находился рядом, нехотя, но тоже засмеялись. При этом все понимали, насколько нелепо и оскорбительно ведет себя государыня. Но кто же станет ее в этом упрекать?

— Еще француза не бывало у нас, да, Аннушка? — продолжая веселиться спрашивала императрица.

— Как вы смеете! — со слезами на глазах, противореча самому себе, своему естеству, характеру, выкрикнул Антон Брауншвейгский.

Обе Анны — Леопольдовна и Иоанновна — с удивлением посмотрели на принца. Да и не только они: гости были шокированы. Казалось, что все теперь смотрели в сторону, где находилась императрица, ее вельможи, ну и молодые.

Андрей Иванович Остерман даже слегка прищурился. Так он делал, когда начинал продумывать интриги. Не стоит ли брать в расчёт и Антона? Вон как умеет перечить! Но об этом он подумает позже, наедине.

— А ты на меня не рыкай! — грозно сказала Императрица, осадив принца.

А потом вновь рассмеялась. Ведь тайных сил у Антона хватило лишь на то, чтобы выкрикнуть эти слова. Он снова сел на стул и осунулся.

— Ступайте, молодые! Нечего больше тут делать, да и фейерверки закончились. И как бы сегодня ночью же с Божьей помощью заделали наследника Российского престола! — повелела Императрица.

Здесь же подхватился герцог Бирон, взял подмышки принца, поднял его. На миг фаворит остановился, посмотрев в сторону Юлианы Норовой. Жена геройского гвардейца поняла намёк и взяла за руку свою подругу Анну Леопольдовну. Тоже повела ее к комнате, что отрядили для брачной ночи молодых.

Муж и жена шли к брачному ложе так, будто их вели на казнь. Как минимум, для Анны Леопольдовны это было подобно изощрённой казни.

Глава 19

Я не одобряю дуэлей. Если человек пришлет мне вызов, я мягко и уважительно возьму его за руку и проведу в тихое место, где смогу беспрепятственно его убить.

Марк Твен

Северо-западнее Бахчисарая

15 июня 1735 года

Я понимал, что, как только капитан Салтыков отправился в расположение Второй русской армии, я должен был скакать следом. Не стоит уповать на честь и достоинство кого бы то ни было. Салтыков наверняка озвучит такую версию событий, в которой я в мгновение ока превращусь в героя во вредителя или даже преступника.

А также нужно было быстрее высказать положенные слова благодарности фельдмаршалу Петру Петровичу Ласси. Ведь именно он, как только прибыл в расположение Второй русской армии, и принял командование, собрал все относительно готовые к выходу войска и при небольшом, относительно задействованного количества войск, обозе выдвинулся мне на помощь.

Понятно, не чай не дурак я. Не столько на помощь мне спешил Фельдмаршал, а, чтобы закинуть себе в копилку разгром вражеской Крымской армии. Между тем, сказать «спасибо» я обязан. Мне ещё просить фельдмаршала о его содействии по вывозу награбленного в Бахчисарае.

И здесь я немножечко лукавлю. Не мне помочь награбленное перевезти, а башкирскому старшине Алкалину. Ведь с меня можно было бы взять налог, может быть, даже в размере ста процентов. А вот в отношении иррегулярных войск, будь то инородцы или казаки, действовало непреложное правило: что в бою взято — то свято.

Но, когда на кону стоял выбор отправиться к фельдмаршалу либо ещё часа четыре поработать помощником нашего врача, я предпочел возможность спасти хотя бы десяток братьев по оружию. Поэтому я отправлялся к командующему армией уже в полной темноте. Ехал даже не верхом.

Те десять вёрст, что разделяли укрепрайон и квартирмейстерство Второй армии, преодолевал в телеге. Возлегал на мягких коврах из ханского дворца. И даже удалось чуток подремать в дороге. Но всё равно пред светлые очи, а точнее тёмно-карие, командующего, я предстал усталым, да ещё и в потрёпанном мундире, пусть и максимально очищенном, но с пятнами крови.

А негде мне было взять новый мундир. В Гизляре должен оставаться второй мундир. Но его я бы использовал уже только при переходе в Петербург. Ну или нужно было найти портного и пошиться. Хотя… Обратиться бы к интендантам.