Гусар (СИ) - Барчук Павел

— Безумие, — прошептала она, делая ещё шаг ко мне. — Чистое безумие. Они хотят тебя убить.

— Они попробуют, — повторил я свою фразу, сказанную Ржевскому. Но сейчас она звучала не как бравада, а как мрачная констатация факта.

Антонина подошла вплотную. Я чувствовал обжигающее тепло её тела сквозь тонкую ткань пеньюара, запах её кожи — чистый, без духов, смешанный с лёгким ароматом лаванды от постельного белья. Её рука поднялась, пальцы коснулись моей щеки — лёгкое, почти невесомое прикосновение.

— Петр… — моё имя на её устах прозвучало как-то непривычно, особенно.

В следующее мгновение вдова уже была в моих объятиях. Наши губы встретились в яростном, отчаянном поцелуе, полном страха за завтра, жажды жизни и невысказанных чувств. Наши тела сплелись, и мир сузился до этого мгновения.

Её пеньюар слетел с плеч, как облако. Лунный свет очертил изгиб её шеи, линию ключиц, мягкий контур груди. Я прижимал её к себе, ощущая каждую линию её тела, каждую дрожь, пробегавшую по ней. Она отвечала с такой же неистовой страстью, словно хотела вобрать в себя всю мою жизнь, всю боль, всю неизвестность грядущего утра.

Мы не говорили. Слова были лишними. Были только прерывистое, сбившееся дыхание, бешеный стук сердца, отдававшийся в висках и все.

Когда волна наконец отхлынула, оставив нас лежать в сплетении тел, мокрых от пота, в комнате царила звенящая тишина. Только наши сердца ещё глухо стучали, постепенно успокаиваясь. Её голова покоилась у меня на плече, тёмные волосы рассыпались по моей груди. Её рука лежала у меня на животе, пальцы слегка шевелились, будто проверяя, что я здесь, живой.

— Вернись, — прошептала она. Не просила. Приказывала. — Вернись ко мне завтра. Живым. Я буду ждать.

Антонина поцеловала меня — долго, нежно, с обещанием. Потом опустила голову обратно на плечо, и её дыхание скоро стало ровным, глубоким.

До первой дуэли оставалось несколько часов. Но сейчас, в этой тишине, с теплом её тела рядом, я чувствовал себя не добычей, а воином. Гусаром, у которого есть, за что сражаться. И ради чего вернуться.

Глава 21

Я проснулся задолго до первых петухов, когда ночь еще цепко держала мир в своих холодных объятиях. Антонина спала рядом, её дыхание было ровным и спокойным. Я осторожно высвободил руку из-под её головы, стараясь не разбудить. На мгновение задержался, глядя на лицо этой чудесной — такое безмятежное, такое прекрасное. Ради этого действительно стоило вернуться.

Я встал и начал одеваться. Не как обычно, наспех, а медленно, не торопясь. Это был мой особый ритуал, способ собрать мысли в кучу и загнать страх в самый дальний угол сознания. Потому что, скрывать не буду, страх имелся. Не каждый день маячит угроза быть убитым рукой какого-нибудь шляхтича.

Я сам, без помощи слуг, которых решил пока не звать, доводил свою форму до идеального блеска. Каждый элемент — от начищенных до зеркального состояния сапог до последнего серебряного шнурка на доломане — должен был сиять. Это — моя броня. Мой способ встретить то, что ждало меня впереди.

Закончив с облачением, я направился в конюшню. Захар и Прошка, заметив мое появление, тут же увязались за мной, следуя по пятам.

Там, в полумраке конюшни, пахнущем сеном и кожей, уже собрались Ржевский и остальные гусары. Те, кто был со мной на балу. Они стояли молча, их обычная бесшабашность сменилась мрачной, сосредоточенной решимостью.

Я подошел к стойлу Грома. Конь тихо фыркнул, ткнувшись мне в плечо бархатными губами. Я молча и задумчиво начал его седлать, заодно перебирая в голове обрывки мыслей.

Забавно… Еще месяц назад моей главной проблемой был риск провалить рекламную интеграцию. А сегодня — шанс не дожить до обеда. Интересный карьерный рост. Из блогеров — в добровольные смертники. Хайпово, ничего не скажешь…

— Граф, — голос Ржевского вывел меня из оцепенения. Он шагнул вперед, его лицо было серьезным, как никогда. — Я буду твоим секундантом.

— И я! — тут же вылез вперед Марцевич, сжимая кулаки.

— Мы все его секунданты! — хором, как один, отозвались остальные гусары, двинувшись ко мне. Их поддержка ощущалась почти физически, как надежный щит.

Я окинул их взглядом и почти сразу заметил:

— Корнета Алексина не вижу.

Ржевский загадочно усмехнулся:

— Он еще появится, не сомневайся.

Захар, до этого момента тихо страдавший в углу, недоуменно захлопал глазами. До него, наконец, дошла серьезность происходящего.

— Батюшка, к чему секунданты? Разве дуэль какая?

Один из молодых гусар, не подумав, выпалил прямо и без обиняков:

— Да, дуэль! И не одна, а целых шесть у поручика Бестужева!

Воздух будто треснул от напряжения. Захар схватился за голову, его лицо исказилось от ужаса.

— Шесть⁈ — взвизгнул он. — Убийство! Это ж чистое убийство! Они его на куски порубят! Надо к полковнику! К Давыдову! Срочно! Он остановит это безумие!

Старик уже было метнулся к выходу, но я его опередил. Прошка, стоявший рядом, наоборот, выпрямился, глядя на меня с немым, фанатичным восторгом. В его глазах я был абсолютным героем, бесстрашно идущим навстречу своей судьбе. Он был горд за своего барина.

Я преградил Захару путь. Мой голос прозвучал жестко, обрывая причитания старика.

— Стоять.

Захар замер, испуганно глядя на меня.

— Если ты, — я посмотрел ему прямо в глаза ледяным, не терпящим возражений взглядом, — посмеешь вмешаться и побежишь жаловаться, клянусь, я, поручик Бестужев-Рюмин, лично позабочусь о том, чтобы ты отправился доживать свой век в Сибирь. Ты меня понял?

Угроза подействовала. Захар замолчал, будто его ударили. Он смотрел на меня широко раскрытыми, полными отчаяния глазами, но больше не произнес ни слова.

Мы выехали из ворот, оставив за спиной окаменевшего от ужаса Захара и гордо выпрямившегося Прошку. Утренний туман цеплялся за плащи, а цокот копыт по пустым улицам отдавался гулким, тревожным эхом.

Молчание длилось недолго. Первым его нарушил, конечно же, Ржевский.

— А что, господа, скисли? — зычно крикнул он, поворачиваясь в седле. — У нас славная утренняя разминка, а у вас лица, будто вам долги к оплате предъявили! Ну-ка, Марцевич, расскажи, как ты вчера на балу чуть канделябр не снёс, пытаясь изобразить полонез!

Гусары, оправившись от первоначального, не самого радостного настроения, подхватили его тон. Они начали шутить, громко смеяться, травить байки. Их бравада была напускной, но она работала — напряжение понемногу спадало, сменяясь привычной гусарской удалью.

Я не участвовал в их веселье. Я ехал молча, глядя, как на востоке небо из свинцово-серого становится перламутровым, а затем по его краю разливается робкая, кроваво-красная полоса. Рассвет.

«Может, это мой последний рассвет…» — мысль была холодной и ясной, без страха, лишь с ноткой философской тоски.

Вся моя прошлая жизнь — Москва, блог, лайфхаки, подписчики — показалась вдруг далёким, нереальным сном. Единственной реальностью был этот холодный воздух, тяжёлая сабля у бедра и шесть поединков, ждущих меня впереди.

Меланхолия схлынула так же быстро, как и нахлынула, сменившись злой, холодной решимостью.

«А, к чёрту! Ни хрена. Всех порву».

Мы прибыли к Каменной Балке. Это было унылое, зажатое между двумя пологими холмами место, усыпанное серыми валунами. Идеальная декорация для убийства. Но картина, открывшаяся нашему взору, ошеломляла.

Поляков было не шесть, а целая толпа, человек тридцать. Они вели себя не как участники дуэли, а как зрители на ярмарочном представлении. На траве, в стороне от места поединка, были разложены скатерти. Слуги суетились, расставляя бутылки с вином и корзины с закусками — настоящий пикник.

Поляки громко смеялись, отпуская издевательские шутки в нашу сторону, которые эхом разносились по балке. Они были настолько уверены в исходе, что пришли насладиться зрелищем моей смерти.

— Смотрите, прибыли! Не проспал свою казнь!