Гусар (СИ) - Барчук Павел

— Эй, Бестужев, ты завещание написал? Могу одолжить перо!

— Угощайтесь, господа! После первого же поединка вашему поручику понадобится подкрепиться… на том свете!

Ржевский спешился, его лицо превратилось в каменную маску. Он, как мой секундант, направился к группе поляков. Я видел, как он подошел к высокомерному шляхтичу, очевидно, секунданту первого дуэлянта, и, согласно дуэльному кодексу, ровным голосом предложил примирение.

В ответ раздался взрыв хохота.

— Примирение? — издевательски протянул поляк, смахивая с рукава несуществующую пылинку. — С этим… убийцей? Ваш поручик оскорбил честь шести благородных панов! Единственное примирение, которое его ждет, — это холодная сталь. Можете начинать, если готовы. Мы уже заждались представления.

Ржевский вернулся на нашу позицию, его лицо было мрачным.

— Они жаждут крови, граф. Примирение им не нужно.

— Так и думал, — спокойно ответил я, снимая плащ и отдавая его Марцевичу.

Затем шагнул вперед, на импровизированную дуэльную площадку. Мой противник, коренастый брюнет с тяжелой челюстью, уже ждал меня, поигрывая саблей. В его глазах горела тупая, бычья ярость. Он был уверен в своей силе.

Мы скрестили клинки.

Поединок начался без промедления. Поляк ринулся в яростную, сокрушительную атаку. Его сабля свистела в воздухе, нанося тяжелые, рубящие удары, рассчитанные на то, чтобы пробить любую защиту грубой силой. Он дрался как мясник, вкладывая в каждое движение всю свою мощь.

Но я был собран. Абсолютно. Я не пытался отвечать силой на силу. Моё тело, повинуясь инстинктам, которые я до сих пор не до конца понимал, двигалось легко и экономно. Я не блокировал его удары — я уклонялся от них, отводил их легкими, почти ленивыми движениями кисти. Его клинок снова и снова со звоном уходил в пустоту, а сам он тратил силы, все больше распаляясь от собственной беспомощности.

Он ревел от злости, бросаясь вперед, а я отступал, парировал, кружил вокруг него, как волк вокруг неуклюжего медведя. Я видел, как на его лбу выступил пот, как сбилось его дыхание. Он был на грани. И тогда я атаковал.

Это было одно-единственное, молниеносное движение. Я парировал его очередной выпад, но вместо того чтобы отступить, шагнул вперед, сокращая дистанцию. Мой клинок змеей скользнул вдоль его сабли, и прежде чем он успел среагировать, острие «Сокола» глубоко вошло в его правое плечо, у самой ключицы.

Глаза поляка расширились от шока и боли. Его сабля с грохотом упала на землю. Он захрипел, хватаясь за рану, из которой тут же хлынула кровь, пропитывая дорогой кафтан.

— Стойте! Довольно! — закричал его секундант, бросаясь к нам.

Бой был окончен. Я отступил на шаг, спокойно опустив саблю.

На поляну опустилась оглушительная тишина. Все, даже зрители-шляхтичи, смотрели на произошедшее с немым изумлением. Их уверенность в легкой победе рассыпалась в прах.

Однако шок быстро сменился яростью. Вместо того чтобы помочь своему раненому товарищу, они набросились на него с руганью.

— Позор! — крикнул кто-то.

— Слабак! Ты опозорил нас!

Казимир подошел к поверженному дуэлянту и с презрением посмотрел на него. Затем его полный яда взгляд впился в меня.

— Радуйся своей минутной удаче, убийца, — прошипел он. — Твой следующий противник не будет так милосерден. Готовься к смерти!

Второй дуэлянт, высокий и худой шляхтич с фанатичным блеском в глазах, уже сбрасывал с себя одежду, готовясь выйти на поединок. Поляки, оправившись от первого поражения, снова начали отпускать издевательские шутки, предвкушая реванш. Я мысленно готовился ко второму раунду, когда со стороны дороги донесся странный, нарастающий гул.

Сначала это был лишь низкий рокот, похожий на далекий гром. Никто не обратил на него внимания. Но гул не стихал — он рос, становился глубже, мощнее, заставляя землю едва заметно вибрировать. Шляхтичи недоуменно переглянулись. Шутки смолкли. Все взгляды обратились в сторону въезда в балку.

Гул превратился в оглушительный грохот тысяч копыт. И в следующее мгновение на гребне холма показались первые всадники. За ними — вторые, третьи, десятые…

Это была лавина.

В балку въезжал… едва ли не половина всего лейб-гвардейского Гусарского полка. Алая река мундиров, лес сверкающих на утреннем солнце сабель, колышущееся море белых султанов на киверах. Почти двести всадников, если навскидку, как один, заполнили всё пространство, окружив поляну плотным, несокрушимым кольцом. Земля дрожала под копытами их коней.

Во главе этой армады, с абсолютно невозмутимым лицом, ехал «пропавший» корнет Алексин. Рядом с ним, с кривой, предвкушающей усмешкой, гарцевал Орлов.

Поляки остолбенели. Они замерли с открытыми ртами, не веря своим глазам. Их пикник, их самоуверенность, их презрительные ухмылки — всё это мгновенно испарилось, сметено этой чудовищной, молчаливой силой. Кто-то выронил бутылку, кто-то попятился, опрокинув корзину с едой. Их тщательно спланированная казнь превратилась в жалкий фарс. Они были в ловушке.

В наступившей гробовой тишине, нарушаемой лишь фырканьем сотен коней, Алексин спокойно подъехал ко мне. Он остановил коня, по-деловому отдал честь и с невозмутимым видом произнес:

— Простите, поручик, задержался. Пока коня накормил, пока доехали…

Алексин закончил свою фразу и с невозмутимым видом отъехал в сторону. Ржевский, мой друг и секундант направился в центр поляны. Он выпрямился и его голос, громкий и звенящий, как сталь, разнесся по всей балке.

— Панове шляхтичи! — начал он, чеканя каждое слово. — Вы изволили счесть, что можете безнаказанно оскорблять гусар и вызвать на смертный бой офицера лейб-гвардии Его Императорского Величества! Вы ошиблись. Оскорбление, нанесенное нашему поручику, — это оскорбление чести каждого мундира, что вы здесь видите! Оскорбление всего полка! И мы пришли требовать сатисфакции!

Он не договорил. Один из молодых гусар, не в силах сдерживать ярость, выхватил перчатку и швырнул её в сторону опешившего Казимира.

— Я вызываю вас, пан! За подлость!

Это стало сигналом. Словно прорвало плотину.

Начался невообразимый хаос. Гусары ринулись вперед, каждый выкрикивая свой вызов, швыряя перчатки в сторону оцепеневших поляков. Это была буря, шквал, лавина оскорбленной чести.

— И я! За бесчестный сговор!

— Я вызываю тебя, трус!

— И тебя, и тебя! Всех!

На каждого из тридцати шляхтичей — и на дуэлянтов, и на зрителей — обрушился град вызовов. Вскоре у их ног лежала гора из сотен перчаток. Поляки, еще минуту назад чувствовавшие себя хозяевами положения, попятились. Их лица выражали смесь ужаса и негодования.

— Стойте! — закричал кто-то из них, отступая. — Это нарушение! Вы нарушаете дуэльный кодекс!

— Это бесчестно! Так не поступают благородные дворяне! — вторил ему другой, панически оглядываясь на море алых мундиров.

Теперь настала наша очередь смеяться. Из рядов гусар медленно выехал Орлов. Он остановил коня прямо перед сбившимися в кучу поляками и смерил их долгим, язвительным взглядом. На его губах играла ледяная усмешка.

— Что такое, панове? — протянул он с издевательской вежливостью. — Где же была ваша честь, когда вы вшестером вызывали одного? Когда посмели оскорбить весь гвардейский полк?

Слова Орлова повисли в воздухе, как приговор. Поляки, бледные и растерянные, окончательно поняли, что правила игры изменились, и кодекс чести, на который они так рассчитывали, превратился в пыль.

Им не дали времени на раздумья.

— За честь полка, братцы! — взревел Ржевский, и это стало боевым кличем.

Гусары не ждали команды. Они ринулись вперед, как стая голодных волков. Это не было похоже на дуэль. Это было похоже на пир, где каждый выбирал себе блюдо по вкусу. Началось тотальное, веселое и беспощадное избиение. Поединки шли за поединком, не прикращаясь.

Я, окрыленный этой сумасшедшей поддержкой, почувствовал, как по венам ударил чистый адреналин. Страх исчез, осталась только ярость и азарт. Мой взгляд метнулся к главному врагу.