Бродник (СИ) - Старый Денис

Догнали… и сейчас беглецов добивали.

— Лавр, Шварн — со своими десятками конно на приступ! — отдал я очередной приказ.

Ратники, которые только что отрабатывали из луков, с радостью побежали к своим коням. Работа лучниками им явно не по душе. А вот ударить копьями с коня — это, как я успел выяснить, им люто по душе. Еще не знают, что я приготовил им, тяжелым русским ратникам «в подарок». Русская конница будет-таки и самой эффективной, смертоносной, и самой красивой, идеологически выверенной. И много изобретений для этого, на самом деле, не понадобится.

Как только часть дружинников отвлеклась и побежала к коням. Количество летящих в монголов стрел резко поубавилось. Часть из них, здраво рассудив, что хоть какой-то шанс есть лишь только в пешем построении, слезли со своих коней. Иные монголы ещё раньше были сбиты стрелами или оказались на земле после взрыва.

Не менее двадцати монгольских ратников относительно целых, хотя я видел, что среди них есть подранки, стали формировать стену щитов. Правда, щиты у них были круглые и небольшие, потому особой стены и не получалось. Но вот плотное построение удалось. Такое прорубить сложно. Тем более, что часть монголов выставили вперед копья. Получалась не фаланга, но рядом с ней.

Причём монголы умудрялись даже своими небольшими щитами прикрывать уязвимые места таким образом, что вскоре стала понятной бесполезность обстрелов. Похоже, что без рубки никак.

— Прекратить стрелять! — приказал я. — Стена щитов, десятками, в малом построении. Брать ворога в коло! [ в круг]

Я выдавал ту базу, которой меня научил Мстислав, когда мы с ним каждое утро занимались. Так что можно было надеяться, что слова глупо не прозвучали. Да и больше уверенности, логики и здравого смысла, и все получится.

Русские ратники обходили сгрудившихся плотным кругом монголов. И уже скоро степные завоеватели были окружены.

— Твой выход, Дюж! — сказал я своему воспитаннику.

— Ума-а! — содержательно ответил он мне.

Дюж схватил большое бревно, при помощи ещё двух ратников поднял его над головой…

— Куда? — закричал я, когда некоторые дружинники рванули на врага раньше, чем в них полетело большое бревно. — Дюж! Кидай!

С рёвом, как он это делает, слегка расставляя колени, будто бы что-то мешает, как тому танцору, мой воспитанники побежал в сторону монголов.

— Уа-а! — с таким криком Дюж метнул большое бревно в построение ордынцев.

Оно тут же рассыпалось. Короткие секунды замешательства дали возможность рязанским ратникам врубиться в уже не столь стройные ряды монголов. Началась рубка.

— Лучан! Прикрывай меня! Мстивой — рядом со мной, Дюж — впереди! — отдавал я приказы.

Размахивая своей огромной дубиной, в которую были набиты гвозди, мой воспитанник прорубал просеку из монголов. Они пытались огрызаться. Уже не раз гнутая монгольская сабля ударяла по кольчуге Дюжа. Дважды наконечник копья проскользил по кольчуге моего воспитанника. Однако прорубить броню великана монгольская сабля была не способна, а копье только чуть порвало кольчугу. По крайней мере, не с одного удара, и то вынужденного, не сконцентрированного.

Следом шли я и Мстивой. Мы чаще кололи, чем рубили монголов по левую и правую стороны. Тоже далеко не всегда получалось достичь нужного эффекта, прорваться через монгольские доспехи, но всё равно врага мы теснили.

С другого конца бывшего монгольского пешего построения русские бойцы взяли себе по индивидуальному противнику. И теперь шла рубка щит-меч. И меня убеждали рязанские ратники, что при таком раскладе они всяко сильнее любого монгола.

То ли монгол нам попался не такой, то ли рязанцы слегка преувеличили свои возможности, но я уже видел и двоих русичей ранеными и, что хуже, троих убитых.

— Вжух! — арбалетный болт пролетел в пугающей близости от меня и попал точно в грудь ближайшему ко мне монголу.

Хотелось обернуться и показать кулак Лучану, погрозить. Слишком он рисковал. Так можно было и меня задеть.

Ещё взмах огромной дубины Дюжа, еще два укола и один рубящий удар по бармице монгола, — и оказалось, что нет рядом с нами больше противников. А на оставшихся монголов приходилось сразу по четыре русича. Так что схватка заканчивалась.

— Никого в живых не оставляем! — велел я.

Были среди рязанцев бойцы, которые очень хотели взять себе в рабы монгола, издеваться над ним, тешить своё самолюбие, мстить за убитых товарищей. Но подобное удовольствие я доставлять рязанцам не собираюсь.

Если можно не рисковать, то рисковать не нужно. Нельзя и в пленных оставлять ордынцев, ибо сбегут ещё ненароком, и тогда точно наши враги узнают, кто это осмелился нападать на их, судя по всему, элитный отряд.

Ещё минута — и всё закончилось. Оставалось самое неприятное — контроль. И напоминать мне об этом не пришлось. Ратники с невозмутимым видом ходили по узкому месту боя и прокалывали копьём раненых монголов. Да и тех, кто уже точно был мёртв, если только во лбу не торчала стрела, тоже не ленились и тщательно протыкали копьями. Лишь только могли снять шлем, чтобы не испортить трофейный доспех.

— Раздеваем их всех — и в яму! — напомнил я, что никаких следов не должно было оставаться после нас. — Коней израненных добить, тоже в яму.

Ямы были выкопаны загодя. Более того, через полчаса, как были раздеты ордынцы, на дорогу стали набрасывать песок и снег, чтобы засыпать пятна крови и следы от копыт.

После спешно стали пробираться через лесную чащобу. Лисьяр, бывший в отряде только лишь для того, чтобы разведать при необходимости пути отхода через лес, вёл наш отряд. Благо, что леса здесь были небольшими, не чета тому, в котором на реке строилось Островное поселение. Так что через два часа мы вновь вышли в степную зону и ускорились.

— Теперь у меня пути назад нет, — сокрушался Лепомир.

— Ты сомневаешься в своём выборе? Не этого ли ты хотел? — задавал я вопросы русичу.

— Я не воин, я не такой, как вы…

— Ты более ценный, чем мы. Вот придём на Островное поселение — увидишь, как мы уже добываем железо, и наладим с тобой производство бумаги. И наберись мужества хотя бы ради своей жены и детей. Она хочет видеть рядом с собой сильного мужчину, — сказал я, пришпорил коня, нагоняя компанию из Андрея Колывановича, Глеба и Храбра Вышатовичей.

Слышать стенания со стороны мужчины не самое приятное занятие. Так что я к тем, кто рыдать не станет.

— Ну, а вы-то, довольны ли вы боем и добычей? — спрашивал я ратных, добавив в свой тон немного иронии.

— С чего не быть довольными? — с интересом спросил Храбр.

— Четверо у нас загинули, трое пораненных, ещё, может, кто из них и преставится. А могли биться так, кабы ни одного не было загинувших, — сказал я. — Пошто полезли на ордынцев, пока Дюж не бросил в них бревно?

Молчали. Явно увлеклись боем, посчитали, что и без каких-то уловок могут справиться с ордынцами, которых было меньше.

Это, конечно, неправильно так говорить, и я, конечно же, ценю жизнь любого русского человека, но эта ошибка рязанцев мне даже на руку. Ведь я во время боя, не отдавая ни одного глупого приказа, реагировал на изменение обстановки быстро и своевременно. Не растерялся. И сам пошёл в бой лишь только тогда, когда это было нужно.

Так что власть моя несколько укрепилась. Оставалось только как-то договориться с главным моим соперником за лидерство, с Евпатием Коловратом.

— Теперь мы должны слушать меня во всем, ибо я не ошибся и я не обманул вас, — пользуясь чувством вины, которое, как видимо, всё-таки у ратников присутствовало, говорил я. — Возводим сильную крепость, и не только деревянную, но и земляную. Самострелы ладим и будем, коли придет ворог, так и оборону держать.

— А ты что удумал — обороняться супротив всей Орды? — удивлённо спросил Андрей.

— Вся Орда разом к нам не придёт. А вот отбить один тумен мы должны, — спокойно и уверенно отвечал я.

Конечно, я не собирался вдруг вступать в бой с целым туменом монголов. Как можно больше нужно было продержаться в мнимых союзниках Орды. Вот таких выходов, как сейчас, да хотя бы с десяток, а лучше два десятка. Потом можно будет собрать уже более-менее достойную дружину и тогда при крайней необходимости замыкаться в обороне, конечно, имея пути выхода из крепости, чтобы не сидеть в осаде долго.