Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— Мда…

Придется воевать пехотой.

И как одолеть медленными пешими, да еще и не опытными, необученными людьми быструю конную рать? Еще же надо учесть, что татары, это те, кто в седле родился и с луком на ты. Противостоять им в открытом бою — шансов мало. Только хитростью.

Но, где наша не пропадала. Мысли у меня были на сей счет.

— Как съездил, боярин? — Григорию было интересны итоги.

— Хорошо. Узнал кое-что. Кстати, как француз?

— Какой — Подьячий не понял моего вопроса.

— В подвале, в тереме сидит, песни поет.

— Ааа, лях. — Хмыкнул Григорий. — Да, а что? Сидит.

— Пойду, гляну. А ты здесь давай, дальше. Чтобы списки были, а то я как с атаманами воронежскими поговорю, зайду с просьбой.

— Хорошо, боярин, жду.

Мы распрощались. Вышел, двинулся к терему. На двор в этот момент въехало двое. Я их видел на службе, что утром по моей просьбе здесь организована была. Первые гости, сотники. Хорошо.

Я вида не подал, пускай воевода встречает, размещает. Сам чуть позднее буду.

Они на меня глядели недобро. Ну как смотрят на того, кто со своим уставом в чужой монастырь пришел, как-то так. Двинулись к терему, к парадному входу, где Фрол Семенович встречать вышел.

А мне в подвалы надо. В темницу, если это, конечно, она.

Подошел. Там, чтобы наблюдать за пороховым складом и входом в погреб, стоял на посту один из служилых людей, верных воеводе.

— Ключ у тебя?

— Бог с тобой, боярин, какой ключ. Под засовами он.

Пожал плечами, подошел. Поднял деревяшку, сунулся внутрь, вниз. Повеяло холодом, спустился по ступенькам. Было темно, маленькие окошки у самого потолка освещали пространство довольно плохо. Слева и справа стояли какие-то кадки, бочонки, пахло кислятиной, но достаточно приятно. Капуста, что ли, или может квас?

Напротив входа дальше вглубь виднелась пара дверей. Одна частично открыта, и там тоже хранился какой-то съестной припас. Запах привычного погреба. Овощи, лежащие здесь давно, с осени слегка начали подгнивать, преть, прорастать. Что давало те самые ароматы.

А вот от другой двери, закрытой на засов так, что еще и петля его держала, не подденешь изнутри никак, не откроешь — слышалось человеческое дыхание. Пахло неприятно — грязным, давно, очень давно не мытым телом, мочой и дерьмом. Как часто у заключенного выносят срамное ведро? Судя по тому, что ведет он себя плохо, буянит, а также по запаху — раз в неделю, в лучшем случае.

Мда, условия содержания лютые.

Ну ничего, поговорим. Военные специалисты мне нужны до зарезу. А этот француз мог быть как раз таким.

— Рано идти, рус. Ждат смерт?

Этот голос принадлежал усталому, истощенному человеку, но чувствовались в нем некие нотки непокорности. Акцент тоже говорил сам за себя, гнусавый французский слог.

— Пришел поговорить с тобой, пленник. — Я перешел на знакомый мне французский.

За дверью замолчали. Не ждал пленник гостей, что обратятся к нему на родном.

Глава 20

Ну что, француз, поговорим.

Владел я их языком не в совершенстве, да и изменился он за четыреста лет прилично. Но все лучше, чем слушать обрывки поломанных фраз на русском и догадываться о том, что имеет в виду. Плюс эффект единения с человеком. Вряд ли он здесь часто встречал тех, кто знал его говор.

За дверью послышалась возня.

— Кто ты? — Донеслось спустя несколько секунд. — Ты дьявол? Пришел искушать меня. Или эта страна свела наконец-то меня с ума? А может, я мертв, и ты ангел господень? Пришел забрать меня отсюда.

— Я, русский. Я знаю твою речь. — Давать ему надежд я не планировал. — Как твое имя, пленник.

— Франсуа. Франсуа де Рекмонт. Святая дева, я схожу с ума. — Голос его стал звучать более надрывно. — Как, здесь, в этих бескрайних, безлюдных лесах? В этой северной стране? Как?

— Франсуа, мое имя Игорь Данилов, и я могу освободить тебя.

— Что есть свобода, если я не волен распорядиться ей. В этой земле все немы. Я сам здесь нем. Даже господь отвернулся от меня. Здесь он говорит на их наречье — языке холода и страданий. Дева Мария, помилуй меня.

Он произнес какой-то речитатив на латыни. Я не настолько хорошо знал этот язык, но фраза, уверен, имела религиозный характер.

— Франсуа, ты же наемник? Мне нужны люди. Оттого, что ты сейчас скажешь, будет зависеть твоя жизнь и судьба. Ты же хочешь жить, хочешь выйти на свободу?

— Любая тварь хочет жить. Не исключение. Слушаю тебя, друг. Что я должен сделать?

— Что ты умеешь?

— Я неплохо владею мечом. Бог свидетель, я умею убивать людей и учить одних убивать других. Но, мой друг, есть одна загвоздка. — Мне показалось, что я расслышал смешок. — Ты верно подметил, я наемник. Я работаю за деньги. Только так.

То есть ты не считаешь оплатой — твое освобождение? Хорошо, деньги вроде какие-то у меня были. Надо понять, что он хочет, на сколько полезен, и что стоит. Заплатить одному опытному человеку, это мне по силам, полагаю. Оплачивать наемную армию… Конечно же, нет. Пока нет!

— Это хороший, все мы работаем ради чего-то. Мне нравится твой честный ответ, Франсуа. Скажи, почему Жук оставил тебя здесь?

— Проклятая навозная тварь. — В голосе француза я слушал злость. — У него нет чести. Он дал мне слово и не выполнил его. Он обманул меня. Он высмеял меня.

— Конкретнее, Франсуа. Мне нужны детали.

Деньги, игры, лож. Он должен мне. Мы договаривались, но он не заплатил в срок. Мы часто играли, и его долг рос. Он кормил меня завтраками, я верил. Но, я не работаю бесплатно. Это мой обед, мой зарок. Я поклялся Святой деве в этом. Я терпел, верил ему, ждал. Но… — Француз сделал паузу. — В один из коротких холодных дней мы остановились здесь, в корчме. Мы выпили, чтобы согреть наши промерзшие кости. Мы сыграли в очередной раз, и он проиграл. Опять. Я потребовал платы, тогда он высмеял меня. Сказал, не заплатит, и что я не выберусь отсюда живым. Никогда. Что мой дом далеко, а здесь на краю света, я либо буду работать на него, либо умру.

Знал бы ты, что это далеко не край света, француз. Сейчас русские люди идут все дальше на восток. И вот там… Там ты бы по-настоящему понял, что такое фронтир и конец цивилизации. Холод, промерзшие кости и бескрайние, безлюдные пространства дикой первозданной природы. Здесь — все на должном уровне.

Я усмехнулся, продолжил с вопросами.

— И что ты сделал, Франсуа?

— Я выбрал смерть. Я не работаю бесплатно.

Чудной человек. Хотя в его словах была логика. Наниматель обманул его, отказался платить, зачем работать на такого. Наемники готовы выполнять работу за деньги. Воевать, убивать, грабить. Но иных стимулов выполнять свои обязанности у них нет. Они не служилые люди. Это не их земля, не их страна. Они не строят здесь будущее для людей, которые придут после. Не думают об этом.

Они выживают, зарабатывают деньги для себя. Вполне честный эгоизм.

— Азартные игры и вино до добра не доводят, солдат. — Проговорил я.

— Еще женщины. Они тоже. Из-за одной такой я здесь. — Мне показалось, что за дверью человек посмеивается. — Но, я поклялся святой деве Марии, что не буду работать без оплаты. Никогда. Ты сможешь мне заплатить, Игорь? Тридцать рублей в месяц, если я только учу, и пятьдесят, если еще и бьюсь сам за тебя.

Черт знает, насколько это ощутимая цифра. В кошельке денег у меня было, помнится, не так уж много. Но, под боком арсенал и трусоватый воевода. Выбить у него денег на наем специалиста, уверен, получится. А если нет, я точно знаю, кто мне сможет в этом помочь — кабатчик. Он же должен налог государству. Вот пускай и оплачивает.

— Да. — Подумав, ответил я и произнес. — Уважаю твой выбор, за деньги так за деньги. Хочешь расквитаться?

— С Жуком? У тебя с ним счеты. Если наймешь, заплатишь, помогу.

— У него твои деньги. Я предлагаю тебе помочь забрать их.

Он помолчал, потом произнес.

— Но тогда я сделаю для тебя работу бесплатно. И нарушу обет. Так не пойдет.