Инженер Петра Великого 5 (СИ) - Гросов Виктор

В зале зашумели. Багровые лица моих недоброжелателей исказились, а Меньшиков что-то гневно прошептал соседу. Я продолжил, повысив голос:

— Далее. Карельский перешеек с Выборгом — наш. Земли же, что лежат за ним до самого Або, — я очертил контур будущей Финляндии, — должны стать ничейным княжеством под нашим покровительством. Нам не нужна эта бедная, скалистая земля. Нам нужен вечный замок на северных границах Петербурга. Пусть шведы сами кормят это княжество, коль захотят, а мы будем лишь гарантировать его нейтралитет.

Выдержав паузу, чтобы дать им переварить масштаб территориальных претензий, я перешел к самому главному.

— Теперь о контрибуции. Уважаемый князь-кесарь предлагает взять деньгами. А я спрошу: что есть деньги? Пыль. Золото можно занять у лондонских банкиров, переплавить церковную утварь или, в конце концов, ограбить собственных подданных. Деньги — ресурс возобновляемый. А вот промышленную мощь за год или два не восстановишь.

Мои слова удивили. Меньшиков даже прищурился.

— Посему я предлагаю: никакого золота. В течение пяти лет Швеция будет платить нам дань металлом. Их лучшая медь пойдет на наши пушки. Их железо — на наши станки. И главное, — я поймал взгляд Петра, — они отдадут нам все оставшиеся запасы данеморской руды и весь уцелевший станочный парк со своих верфей в Карлскруне. Мы обескровим их военную промышленность, превратив ее на годы в наш сырьевой придаток.

И, наконец, последний удар.

— А за унижение, за разорение наших земель и за то, что их король посмел ступить на нашу землю с оружием, — за него лично пусть платят. Золотом. Сумма рассчитана, — на стол лег лист бумаги. — Она такова, что им придется либо обложить своих подданных тройным налогом, либо залезть в вековую кабалу к английским ростовщикам. Пусть выбирают.

Когда я закончил, в зале воцарилась тишина. Мой план был жестким, тотальным, нацеленным на полное и окончательное уничтожение Швеции как великой державы. Генералы растерянно переглядывались, Брюс нахмурился, явно просчитывая реакцию Европы. Самое время было разыграть мою «алексеевскую карту».

— Впрочем, господа, — я сменил тон на более примирительный, — все это — лишь грубые наброски. Облечь их в изящную, не оскорбительную для монарших ушей форму — дело тонкое, дипломатическое. Ваше высочество, — я повернулся к Алексею, который с с легким интересом слушал мою «немецкую» речь. — Вы, как человек, постигший премудрости европейской словесности, смогли бы составить преамбулу к сему договору лучше, чем кто-либо. Написать ее так, чтобы наши справедливые требования выглядели актом милосердия просвещенного монарха к заблудшему соседу. Эта задача требует знания языков и понимания души европейских государей.

Алексей замер. Я предлагал ему стать творцом самой важной, самой «европейской» части документа. На его лице недоверие ко мне боролось с соблазном утереть нос этому «выскочке-механику» на его же поле, показав, что он, наследник, разбирается в высокой дипломатии лучше любого барона.

— Что ж… — хмыкнул он, силясь сохранить надменное выражение лица. — Если Государю будет угодно, я готов приложить свои скромные познания на пользу Отечества.

Петр, с легкой ухмылкой бросил.

— Угодно! Условия барона — принять за основу. Брюсу — возглавить делегацию. Смирнову — быть при нем главным советником. Царевичу — готовить преамбулу. Всем остальным — молиться, чтобы у шведов хватило ума согласиться.

Через неделю в одной из палат Адмиралтейской крепости-верфи, с видом на строящийся флот — лучший символ новой России, — начались переговоры. Вопреки моим ожиданиям яростного торга, шведская делегация во главе с графом Арвидом Горном держалась на удивление сдержанно. Вместо дипломатических уловок я столкнулся с усталой и методичной сдачей позиций. Они оспаривали второстепенные детали, сроки поставок и формулировки, однако ключевые, убойные пункты моего плана — территории, контрибуцию металлом и выкуп за короля — принимали с минимальным сопротивлением. Такая готовность к капитуляции выглядела неестественной и требовала объяснения.

Разгадка пришла поздним вечером накануне решающего раунда, вместе с Брюсом. Он явился с несколькими письмами, полученными из Любека. В руках он держал переписку своего доверенного лица с немецким купцом, имевшим обширные связи в Стокгольме. Под видом обсуждения цен на пеньку и лес в письмах эзоповым языком излагалась вся подноготная шведской внутренней политики.

— Ты думаешь, мы их ломаем, барон? — улыбался Брюс, раскладывая бумаги. — А на самом деле мы лишь помогаем им затянуть ошейник на шее их собственного короля.

Поначалу его слова показались мне какой-то иезуитской логикой. Я же ведь предполагал, что запросив большее, я получу желаемое, а главное, больше тогол, что было в моей истории (по крайней мере, как я ее помнил).

— Постойте, Яков Вилимович. Мы требуем с них три шкуры, а они этому только рады?

— Не они, барон, а их аристократия, — терпеливо пояснил Брюс. — Риксдаг. Они смертельно устали от войн Карла, от абсолютизма, истощившего страну и лишившего их реальной власти. Его плен для них — уникальный шанс вернуть себе контроль над государством. — Брюс указал на строку в письме. — Смотри. Больше всех за мир на любых условиях ратует партия графа Горна, нашего главного переговорщика. Они понимают: продолжение войны — это гарантированное поражение. Зато возвращение на трон побежденного, униженного и обремененного гигантским долгом короля — идеально. Они получают управляемую марионетку, которую всю оставшуюся жизнь будут держать на коротком поводке, попрекая «Котлинским позором» (так, кстати, сам обозвали в Европе битву с пленением Карла). Наш выкуп — цена, которую они платят за собственную власть.

Циничный, абсолютно логичный расклад начал проясняться. Мой план, нацеленный на внешнее ослабление Швеции, идеально совпал с внутренними интересами их элиты.

— А контрибуция металлом? — спросил я, все еще пытаясь найти изъян в этой схеме.

— А контрибуция металлом, — подхватил Брюс, — позволит им запустить простаивающие рудники и мануфактуры, чтобы выполнить наши условия. Они сохранят промышленность и дадут работу людям, списав все тяготы на проигравшего войну короля. Мы для них — идеальный инструмент для решения их внутренних проблем. Да и мнится мне, что им выгоднее торговать излишками железа, чем вливать их в затеи Карла. Последние несколько лет шведская казна не пополнялась, все шло на убыль, а тут еще и плен.

Вооруженный этим знанием, на следующий день я действовал безжалостно и уверенно. Я требовал, знал, что они согласятся. Одновременно я решил использовать ситуацию для продвижения своего самого сложного проекта — воспитания Алексея. Понимая, что Государь во многом сам запустил воспитание сына, я видел свою задачу не в том, чтобы сломать царевича, а в том, чтобы примирить его с отцом.

Алексея спровадил Петр, считая, что и так много его сын выполнил — аж в цельном договоре текст написал. Я же был другого мнения. Перед финальным раундом переговоров, когда оставалось согласовать лишь выкуп за Карла, я решился на рискованный шаг. Дождавшись момента, когда мы с Государем остались одни, я завел разговор о царевиче.

— Государь, — я осторожно обратился к нему, — мы стоим на пороге великого мира, который изменит лик России. Наследнику престола крайне важно увидеть своими глазами, как она куется. Увидеть нашу волю и слабость противника. Это станет для него лучшим уроком государственной науки, чем сотня книг.

Петр хмуро посмотрел на меня, однако в его взгляде мелькнул интерес. Виноватый в том, что запустил воспитание сына, он, казалось, был готов ухватиться за любую возможность наверстать упущенное.

— Что предлагаешь? — буркнул он.

— Позвольте ему присутствовать при подписании. В качестве моего помощника и эксперта по европейскому церемониалу. Пусть он увидит, как шведские вельможи склоняют головы перед мощью России. Пусть почувствует себя частью этой мощи. Пусть поймет, что величие страны не в прошлом, а сейчас, перед его собственными глазами.