Жуков. Халхин-Гол (СИ) - Алмазный Петр

«Эмка» медленно пробиралась по изрытой воронками степи. Колеса вязли в грунте, смешанном с осколками и гильзами. Воздух был густым, пах гарью, бензином и порохом. Ветер шелестел, колыша обгоревшие лоскуты формы на телах, усеявших землю.

Я стоял, прислонившись к машине, и смотрел. Без эмоций. Просто фиксировал. Черные остовы БТ-7 и «Ха-Го», слитые в мертвых объятиях. Длинные ряды тел, которые похоронная команда складывала для погрузки. Работа была методичной, без суеты. Дело сделано. Теперь надо было убрать.

В стороне, на фоне подбитого японского танка, стоял молодой человек в кожанке с блокнотом. Увидев меня, он направился ко мне, походка твердая, но в глазах — сосредоточенность. Вытянулся, приложил руку к козырьку, доложил:

— Товарищ комкор? Константин Симонов, корреспондент газеты «Красная звезда». Разрешите обратиться?

Я кивнул. Он посмотрел на поле, на санитаров.

— Страшная картина, — констатировал писатель.

— Обычная картина после боя, — так же ровно ответил я. — Бывает хуже.

— Вы так спокойно говорите об этом.

— Что изменится, если я буду кричать? — я повернулся к нему. — Они сделали свою работу. Мы сделали свою. Теперь нужно делать следующую.

— А какая следующая? — спросил Симонов, доставая карандаш.

— Закончить войну. Чтобы это не повторилось. Все остальное — слова. Не думаю, что, даже если бы на Халхин-Голе дела японцев пошли удачно, то они бы развернули дальнейшее наступление. Возможно, что в их далеко идущие планы и входил захват восточной части Монголии, выход к Байкалу и к Чите, к тоннелям, на перехват Сибирской магистрали. Однако практика сразу показала, что им придется ставить перед собой гораздо более скромные задачи. Японские генералы, видимо, полагали, что из-за отдаленности района боев от железных дорог и жизненно важных центров СССР мы не пойдем на дальнейшую эскалацию конфликта, а согласимся принять их, японскую, версию начертания монголо-маньчжурской границы. И вот они просчитались.

Симонов скрупулезно записал мои слова в блокнот. Четким, быстрым почерком. Потом проговорил:

— Я полагаю, то люди должны знать, какой ценой даются победы.

— Люди должны знать, что война — это работа, — поправил я. — Грязная, тяжелая работа. Не геройство, а труд. Вот это, — я обвел рукой все поле, — это не подвиг. Это результат. Результат плохой работы их командования и хорошей — нашей.

Симонов смотрел на меня, стараясь понять.

— Вы не думаете о них? — он кивнул в сторону японских трупов.

— Думаю. Думаю о том, что их командующие зря положили здесь своих солдат. Ошиблись в расчетах. Больше я о них не думаю. Некогда.

Я сделал шаг к машине.

— Пишите правду. Только без лишних слов. Боец сделал свое дело. Остальное — наша задача.

Я сел в «эмку». Симонов остался стоять с блокнотом в руках. Он смотрел на поле, на дым, на санитаров. Потом снова начал что-то писать. Надо будет сказать Воротникову, чтобы принес мне номер «Красной звезды», когда в ней появится материал Симонова.

Харбин

Синтаро Ватанабэ откинулся на спинку стула, делая вид, что изучает скучные графики перевозок. Внутри него было холодно и пусто. Нет, капитан Танака больше не сомневался в сделанном выборе, но от этого легче не становилось.

Известие о разгроме под Халхин-Голом витало в воздухе Харбина и отдавало тяжелым, унизительным запахом поражения. По офицерскому клубу катился шепоток: «Камацухара… отрезан… потери катастрофические…»

Именно этот шепоток и заставил Танаку-Ватанабэ действовать. Разгром — это не конец. Это начало паники, неразберихи, а в этой мути всегда плавают самые ценные документы. Его шансом стал визит полковника из штаба Квантунской армии.

Лицо Накамуры представляло собой маску сдержанного ужаса. Он требовал срочно подготовить варианты эвакуации «раненых и пострадавших частей». Майор Осима кивал, нервно и бессмысленно перекладывал бумаги. Вызвал своего подчиненного.

Прибыв в кабинет начальника транспортного отдела, Ватанабэ стоял навытяжку и ел начальство глазами. А оно в суете не замечало, что преданный взгляд подчиненного порой рассеянно скользит по развернутому на столе плану.

Это был не просто план, а приказ по армии за подписью самого Уэды. «Операция 'Угасающий ветер». Эвакуация остатков 7-й и 23-й дивизий через перевал Хунт с последующей переброской в район Хайлара. Маршруты, график, пункты прикрытия.

Танака запомнил все. Каждый поворот, каждую цифру, каждую задействованную роту. Пятнадцать минут стоического напряжения, пока полковник, хрипя, диктовал поправки. Потом Ватанабэ так же спокойно удалился, извинившись за беспокойство.

Передать это означало пойти на смертельный риск. Старый способ — записка в условном месте — был отменен после провала. Оставалось одно. Прямой контакт. Ночью, в заброшенном районе у железнодорожного депо, где по данным Масато, должен был появиться связной.

Ватанабэ вышел с работы как обычно. Сделал круг, проверив «хвосты». Казалось, чисто, но тревожное предчувствие не оставляло советского агента. После такого разгрома кэмпэйтай будет рвать и метать, ища козлов отпущения. И внутренних врагов.

В тени огромного, ржавеющего вагона он увидел условный сигнал — меловую черту на балке. Он подошел, чувствуя, что сердце колотилось где-то у горла. Этот знак мг быть частью ловушки, если связной попался.

— Погода меняется, «Сокол», — прямо за спиной Ватанабэ прозвучал тихий голос.

Он обернулся. Незнакомец в рабочей робе.

— К ночи обещают грозу, — отозвался Ватанабэ.

— Есть что от непогоды спрятать?

Он быстрым движением сунул связному сложенный в плотный квадрат листок — свою рукописную копию плана, сделанную по памяти, но с точными координатами и указанием времени.

— Укрытие найдется. Уходи.

Связной растворился в темноте так же бесшумно, как и появился. Ватанабэ почувствовал минутное облегчение. Дело сделано. Он уже собирался уходить, когда с двух сторон из-за вагонов вышли двое мужчин в штатском.

Их позы были неестественно расслабленными, а руки спрятаны в карманах пальто. Это могло означать, что они не боятся преследуемого или — то, что они лишь случайные прохожие, превращенные разыгравшимся воображением агента во врагов.

— Господин Ватанабэ? — сказал один из них, голос его был вежливым, но твердым.

Отрицать было бы глупо и он ответил:

— Он самый. Чем могу быть полезен?

— Простите за беспокойство. У нас есть к вам несколько вопросов. Прошу вас пройти с нами.

Ватанабэ понял — это пока не провал, лишь подозрение. Они не знали ничего наверняка. Иначе бы уже скрутили и заковали в наручники. Даже странно. Сколько времени прошло после провала Ито. Могли бы уже докопаться.

Не докопались. Почему? Слишком уж удачное стечение обстоятельств? Или просто круг подозреваемых сужался, а его новая должность давала доступ к слишком большому количеству военных секретов.

— Конечно, — кивнул Ватанабэ, сохраняя маску вежливого недоумения. — Чем могу служить?

Внутренности его слиплись в ледяной ком. Как ни готовься к аресту, он все равно застанет врасплох. Сотрудники кэмпэйтай шагали по обе стороны от него, контролируя каждый его шаг.

И теперь его жизнь висела на волоске — тонком, как лезвие катаны. Единственной его надеждой была его легенда и выдержка, которую он выработал с момента, когда согласился сотрудничать с советской разведкой.

Хамар-Даба, штаб 57-й АГ

У входа в штабной блиндаж раздался скрип тормозов. Щелкнула дверца, на ступенях, ведущих вниз, послышался стук каблуков. Брезентовый полог откинулся и вошел командарм Григорий Михайлович Штерн. В его глазах нельзя было прочитать, о чем он сейчас думает.

Он прошел по блиндажу, кивком отвечая на приветствия штабных. Подошел ко мне — я как раз изучал свежие разведданные — остановился напротив, его взгляд скользнул по мне, по карте, по усталым лицам офицеров штаба.