Жуков. Халхин-Гол (СИ) - Алмазный Петр

Он отлетел к стенке и медленно осел на пол. Я обернулся. Прямо за мной в коридоре, с дымящимся наганом в руке, стоял младший командир, но это был не Воротников. Это был молодой лейтенант из оперативного отдела, тихий, незаметный Сафронов. Я едва помнил его в лицо.

— Охрана! — крикнул я, не сводя с него глаз, и сам не понимая, кому из них сейчас нужно взывать.

Сафронов медленно перевел взгляд с тела на меня. Его рука не дрожала. Лицо было спокойным, даже отрешенным. Его губы шевельнулись, шепча слова, которые я едва разобрал сквозь звон в ушах:

— Товарищ командующий… Мне приказали… — Он сделал шаг ко мне, и его глаза были пустыми, как у мертвеца. — Мне приказали вас ликвидировать на второй день пути, но я… я не могу.

Он поднял наган, и ствол смотрел теперь прямо в меня.

— Они убьют мою семью, — просто сказал он.

И в его глазах была бездонная, леденящая душу покорность.

Глава 22

Ствол нагана смотрел прямо на меня. Ровно, без дрожи. Видать, рука у лейтенанта Сафронова была тверда. Он не сомневался, что выстрелит, хотя в его глазах не было ненависти фанатика, лишь пустота обреченного человека.

— Они убьют мою семью, — повторил он.

Время спрессовалось в одно мгновение, когда любое движение могло стать последним. Не для меня. Я не сомневался, что успею выстрелить первым, но мне хотелось знать — кто его послал? Японская разведка или кто-то из «своих»?

— Кто «они», лейтенант? — спросил я тихо, глядя ему прямо в пустые глаза, стараясь незаметно положить руку на рукоять ТТ в кармане. — Япошки? Или кто-то еще?

Он медленно покачал головой.

— Не знаю. Мне отдали приказ… Сказали… что вы — угроза безопасности нашего государства. — Я видел, как его палец на спусковом крючке напрягся. — Простите, товарищ командующий.

— Кто отдал? Говори!

Из соседнего купе вдруг послышались крики и топот. Похоже — там началась драка. События развивались совсем уж интересно. Диверсант на мгновение отвлекся. Вернее — чуть дернул головой в ту сторону, откуда доносился шум

Я уже понял, что он не просто завербованный идиот. Он — заложник. Пешка, которую принесли в жертву на первом же ходу. Тем не менее, это ничего не меняло. Ударом ноги я выбил у него наган. Крикнул:

— Ко мне!

Топот в купе стих. Дверь распахнулась. Из нее выскочил растрепанный Воротников. За его плечом показалось лицо проводника. Адъютант бросился к Сафронову, который, лишившись оружия, даже не пытался сопротивляться.

— Они убили бы твою семью в любом случае, Сафронов, — сказал я ему. — Независимо от того, сумел бы ты меня застрелить или нет… Ты лишний свидетель. Ты — слабое звено. Ты слишком много знаешь…

Его лицо исказилось судорогой. В пустых глазах появилось отчаяние. Он знал, что я прав. Дверь в тамбур с грохотом распахнулась. Показались двое красноармейцев охраны с карабинами наперевес.

— Возьмите его, — приказал я, не повышая тона.

Воротников метнулся, подобрал револьвер диверсанта. Сафронов медленно опустился на колени, закрыв лицо руками. Его плечи содрогались от беззвучных рыданий. Охранники бросились к нему, заламывая ему руки за спину. Подняли на ноги.

— Я твоя единственная надежда, — продолжал я, подойдя к диверсанту вплотную. — Только я могу попытаться найти твою семью раньше, чем те, кто тебя послал.

— Сафроновы… — пробормотал диверсант. — Ольга Ивановна и Катя…

— Адрес?

— Москва… Сивцев Вражек четыре, квартира семь…

— Кто отдал тебе приказ? — повторил я.

— Су… — начал было он, но тут грянул выстрел.

Несостоявшегося диверсанта швырнуло на меня, едва не сбив с ног. Что-то влажное и горячее обожгло щеку. Тело лейтенанта Сафронова бессильно сползло на пол. Я отбросил его. Выхватил свой ТТ, но дело было уже сделано.

Воротников и бойцы охраны скрутили проводника. И теперь он стоял, согнувшись в три погибели, глядя на меня с ненавистью. По одному этому взгляду стало понятно, что — это не просто пешка в чужой игре. Вернее — пешка, но идейная.

— Этого — в купе, — скомандовал я. — Труп убрать.

Бойцы поволокли убийцу к служебному купе. Я, в сопровождении Миши, вернулся к себе. Положил ТТ на столик. Подошел к зеркалу возле умывальника, который находился в санузле, примыкавшем к купе.

Лицо мое и гимнастерка были забрызгано кровью и чем-то беловатым. Мозгами. Чужими, к счастью. Что ж, кто-то, пока неизвестный дал, понять, что может дотянуться до меня, где угодно. Даже в моем собственном штабном вагоне.

Вопрос только — кто? И выяснить это необходимо в ближайшее время. Второе покушение в поезде. Не слишком ли много совпадений? Значит, те, кто стоят за ним, знают о маршруте моих передвижений.

Я машинально потрогал нагрудный карман, где все еще лежала шифровка от Суслова. И Сафронов перед смертью успел сказать «Су…». А ведь именно майор предупредил меня о том, что в поезде может находиться враг. И враг не заставил себя ждать.

— Что там за шум был, в служебном купе, Миша? — спросил я у адъютанта.

Адъютант машинально посмотрел на сбитые костяшки пальцев правой руки.

— Проводник, Георгий Константинович, — проговорил он, — позвал меня и вдруг бросился с кулаками. Пришлось унять. Жаль только, что не обыскал его.

— Ты же не особист, — хмыкнул я, сняв гимнастерку и тщательно вымыв лицо и руки

— Нет, товарищ комкор! — откликнулся лейтенант и подал мне чистую гимнастерку

— Пошли, потолкуем с этим красавцем.

Картинка вырисовывалась довольно занятная. Сафронов ликвидировал кого-то в форме железнодорожника, а второй железнодорожник сначала затеял драку с моим адъютантом, чтобы отвлечь его и дать Сафронову время меня ликвидировать. А потом застрелил его самого.

Мы вошли в служебное купе. Я мотнул головой, чтобы красноармеец, охраняющий второго диверсанта, вышел. Посмотрел на проводника, седые волосы которого были взъерошены, а под левым глазом красовался синяк.

Старик поднялся, глядя на меня свысока. И лицо его показалось мне смутно знакомым. Причем — именно мне, а не Жукову. Я уже научился различать его и свои воспоминания. Лейтенант держал проводника на мушке своего нагана.

— Садитесь! — велел я старику. — Как ваше имя?

— Терентьев я, Макар Сидорович, — пробормотал тот, опускаясь напротив.

— Зачем вы затеяли драку с моим адъютантом, Терентьев? — спросил я. — Хотели дать время Сафронову?

— Да, но он оказался тряпкой, — пробурчал старик. — Оказывается, сын поручика Сафронова не стоил и мизинца своего отца…

— Где я мог вас видеть, Терентьев?

Тот ухмыльнулся.

— Мы уже ехали с вами, товарищ, — проговорил он. — Вы еще изволили ножичек подобрать, который уронил этот ротозей Исиро.

— Ясно, вы были проводником в том поезде…

— А как же… Мы на литерных служим-с…

— Белогвардеец?

— Русский офицер.

— Понятно. Чье задание выполняли, Терентьев?

— Неужто ты думаешь, комкор, что я пристрелил сына своего боевого товарища, чтобы потом трепать языком?..

— Я думаю, что нет большего позора для русского офицера, чем служить врагам Родины.

Похоже, я его пронял. Он промолчал, повесив голову. В это время в дверь купе заколотили и послышались голоса:

— Товарищ командующий!

Я кивнул адъютанту. Тот повернул защелку. Дверь распахнулась. В купе просунулись взбудораженные лица двух особистов.

— Уведите этого, — сказал я им, указав на проводника. — Вероятно — агент РОВС.

— А ну пошли! — сказал один из особистов.

Терентьев поднялся, глянул на меня с сожалением и вышел. Скорее всего, в третий раз я его уже не увижу. Враг не дремлет — это не просто слова. Вторая Мировая уже идет, хотя ее никто пока так не называет.

В СССР непрерывно засылаются вражеские агенты — и просто шпионы и диверсанты. Дашь слабину, сожрут. Не только одного комкора — целую страну. А этого ни им, ни их хозяевам позволить нельзя.

— Товарищ Жуков! — вывел меня из задумчивости второй особист. — Разрешите задать вам несколько вопросов.