Жуков. Халхин-Гол (СИ) - Алмазный Петр

Вскоре я уже отдыхал в своем номере, в гостинице «Москва», глядя в окно на вечереющий город. На столе лежали свежие номера газет. Моя фотография, чуть размытая, смотрела на меня со страниц. «Герой Гражданской и Халхин-Гола»… Странное чувство — видеть собственное, но в то же время чужое лицо, превращенное в символ.

Воротников вошел с обычной чашкой чая и карамельками.

— Георгий Константинович, ваше имя у всех на устах, — не выдержал он и смущенно осекся.

Я ничего не ответил. Эта народная любовь была обоюдоострым мечом. Она возносила, но она же делала мишенью. И она приковывала внимание самого главного зрителя. Как по расписанию, раздался телефонный звонок. Адъютант снял трубку, вытянулся и, побледнев, протянул ее мне.

— Товарищ Жуков… Кремль. Поскрёбышев…

Я взял трубку.

— Слушаю.

Голос в трубке был негромким, почти бытовым.

— Товарищ Жуков, здравствуйте! Поскрёбышев у аппарата. Иосиф Виссарионович ждет вас к себе на доклад. Через час. Шофер уже выехал за вами.

— Спасибо, товарищ Поскрёбышев, — ответил я. — Ровно через час буду у вас в приемной.

Положив трубку, я посмотрел на газету. Я понимал, что восторженные статьи опубликованы если не по личному указанию, то уж точно не без одобрения вождя. Давал ли он этим понять, что одобряет мои методы, против которых выступает командарм Штерн?

Трудно сказать. Скоро я узнаю это. Тщательно выбрившись, одевшихся в мундир, на котором поблескивали все мои боевые награды, включая «Золотую Звезду Героя Советского Союза», я спустился в фойе. Теперь-то мне не удалось остаться незамеченным.

«Жуков… Жуков… Жуков…» — слышалось со всех сторон. Не реагируя, я миновал фойе и направился к автомобилю, возле которого стоял навытяжку шофер в форме сержанта государственной безопасности. Я сел в салон и он захлопнул дверцу.

Еще через пятнадцать минут, я вошел в приемную товарища Сталина. Секретарь вождя поздоровался со мною за руку и отправился докладывать Хозяину. Вернувшись, он оставил дверь приоткрытой.

— Товарищ Сталин вас ждет.

Чеканя шаг, я вошел в просторный кабинет вождя. Только тиканье часов на стене да шелест бумаг на большом столе нарушали глубокую тишину. За столом, спиной к высокому окну, сидел Сталин.

Он не курил свою знаменитую трубку, а медленно, почти механически, перебирал листки какого-то доклада. Когда я вошел и встал по стойке «смирно», Хозяин не сразу поднял голову, давая мне время осмотреться и прочувствовать атмосферу.

— Товарищ Сталин, комкор Жуков явился по вашему приказанию.

Вождь отложил бумагу, поднял на меня свой тяжелый, испытующий взгляд. Его глаза, казалось, видели не меня, командующего 57-м отдельным армейским корпусом, а некую схему, сложную и обладающую определенным потенциалом.

— Здравствуйте, товарищ Жуков, — произнес он негромко. — Проходите. Садитесь.

Я опустился в тяжелое кожаное кресло, чувствуя себя школьником на экзамене перед строгим преподавателем.

— Читали сегодняшние газеты? — спросил он, взяв со стола номер «Красной звезды».

— Читал, товарищ Сталин.

— Этот Симонов хорошо о вас пишет, — он отложил газету. — Да и другие вас хвалят. Очень хвалят. И армию, и лично вас. «Тщательно продуманная операция», «воля к победе»… — он произнес эти слова без тени иронии, но и без одобрения, просто констатируя факт. — Народ любит сильных полководцев. Особенно победителей.

Сталин помолчал, давая мне понять подтекст, дескать, народная любовь — ненадежный союзник. Я был полностью согласен с вождем. Любовь народа вещь зыбкая. Оступишься, и она обернется своей противоположностью… Достаточно вспомнить судьбу Тухачевского.

— Теперь расскажите мне, — он сложил руки на столе, — как оно было… на самом деле. Без газетных восторгов.

Я начал доклад. Сухо, по-деловому, без прикрас. О прорыве, о риске, о встречном сражении, о потерях. Хозяин слушал, не перебивая, его лицо оставалось непроницаемым. Лишь когда я упомянул о том, что бросил в бой последние резервы, его брови чуть дрогнули.

— Отчаянный шаг, — все также тихо проговорил он, когда я закончил. — Более чем отчаянный. Вы не боялись, что японцы все же прорвутся? Что вам не хватит сил?

— Боялся, товарищ Сталин, — признался я, — но боязнь проиграть была сильнее. Если бы мы отступили, мы бы потеряли больше. Инициативу, плацдарм и, в конечном счете, проиграли бы войну на этом направлении. Я предпочел рискнуть.

— Рассчитанный риск? — уточнил вождь.

— Единственно возможный, — ответил я.

Он медленно встал и прошелся по кабинету, его мягкие сапоги ступали почти бесшумно.

— Вы знаете, что говорят ваши недоброжелатели? — спросил Сталин, остановившись у карты мира. — Говорят, что вы — кавалерист старой закалки. Что вы не жалеете бойцов. Что ваша тактика — это тактика рубки, а не тонкой стратегической игры.

— В этом и заключалась тонкая стратегическая игра, товарищ Сталин. Японец, как и всякий сильный враг, понимает только силу. Я применил ту стратегию, которая помогла нам переиграть противника. И принесла результат.

— Результат… — вождь повернулся ко мне. — Да. Результат есть. Японцы надолго запомнят этот урок. — Он сделал паузу. — А вы? Какой урок вынесли из этого вы, товарищ Жуков?

Я понял, что это главный вопрос. Его интересовало не столько прошлое, сколько будущее.

— Я вынес убеждение, товарищ Сталин, что современная война — это война моторов, связи и управления. И что побеждает тот, кто действует быстрее, решительнее и не боится брать на себя ответственность. Даже самую тяжелую.

Хозяин смотрел на меня долго и пристально. Казалось, он взвешивает каждое мое слово, оценивает каждый жест, каждую подвижную черточку моего лица.

— Ответственность… — повторил Сталин. — Это правильно. Без ответственности не может быть настоящего командира. — Он вернулся к столу и сел. — Ваши предложения по реорганизации армии… вызвали споры и в Наркомате и на Политбюро. Очень большие споры.

— Понимаю, товарищ Сталин.

— Но ваша победа… она придает им вес. И весьма значительный. — Хозяин снова взял в руки карандаш. — Вы доказали, что ваши методы работают. А в наше время это главный аргумент.

Он что-то написал на листке бумаги, поднял на меня взгляд.

— Мы будем продолжать эту работу. И вы будете играть в этой работе не последнюю роль… Учтите, у вас будут противники. Сильные. Справитесь?

— Обязан справиться, товарищ Сталин. Тем более, если буду знать, что работаю на укрепление обороноспособности страны.

Он кивнул, и в его глазах мелькнуло нечто, отдаленно напоминающее удовлетворение.

— Хорошо. Вы пока свободны, товарищ Жуков, но… — он сделал небольшую паузу, — на днях в Кремле пройдет большое совещание на котором будут присутствовать руководители армии, флота, авиации и промышленности. Приготовьтесь, товарищ Жуков, это вам не междусобойчик у Берии. Разговор предстоит серьезный.

Я встал, щелкнул каблуками и вышел из кабинета, но меня снова догнал голос вождя:

— А что вы делали на квартире вдовы вражеского диверсанта Сафронова?

Глава 23

Меня вовсе не удивил этот вопрос. Разумеется, вождь обо всем знал. И спрашивал он не из праздного любопытства. Это был тест. Проверка на лояльность и честность. Я медленно развернулся, снова встал по стойке «смирно». Взгляд Хозяина был тяжелым и пристальным.

— Разрешите доложить, товарищ Сталин?

— Докладывайте, — кивнул он и откинулся в кресле, сложив руки на столе.

Поза его была с виду расслабленной, но во взгляде чувствовалась полная сосредоточенность.

— Лейтенант Сафронов совершил попытку покушения на меня в поезде. Перед этим он застрелил человека в форме железнодорожника, а потом был сам убит проводником Терентьевым. Перед смертью Сафронов успел сказать, что действовал под угрозой расправы над женой и дочерью. Он назвал адрес. Я счел своим долгом проверить эту информацию и предупредить женщину об опасности.