Крым наш! (СИ) - Старый Денис

— Ну как же, Ваше Высочество, мне показалось, что вы нынче столь одиноки, — Артемий Петрович участливо улыбнулся.

— Полагаете, что настолько? — игриво, на грани оскорбления сказала Елизавета Петровна.

Она сделала два шага назад и стала беззастенчиво рассматривать мужчину. Весь вид женщины показывал, что гость ну никак не подходит на роль героя-любовника.

Артемий Петрович Волынский нисколько не смутился. Он неплохо знал женщин и понимал, что не будет такого, что Елизавета сразу же бросится ему на шею и будет искать защиту. Но проработать этот вариант министр Волынский должен был. Тем более, что Артемий Петрович находил цесаревну весьма даже привлекательной.

Раньше, когда ещё был жив Лесток, только с этим медикусом решались вопросы по участию Елизаветы Петровны в возможных в будущем интригах. Вместе с тем, Лесток начал играть собственную партию. У Волынского с медиком-недоучкой появились существенные разногласия по поводу того, кто именно должен был стать даже не союзником Российской Империи, а старшим её братом.

Артемий Петрович видел Россию сильной в своих дворянских вольностях, во главе которых стояли бы он — Волынский. И одно дело — то, что случается внутри страны, тут менять многое нужно. А вот в миг перевернуть всю внешнюю политику России в сторону Франции Волынский был не готов.

Так что Лесток стал окружать Елизавету Петровну различными людьми, на которых можно было бы в будущем сделать ставку в дворцовом перевороте. С Волынским не прекращал общение, но держал несколько на расстоянии, на всякий случай.

Даже тот же Разумовский неплохо подходил, чтобы быть в окружении Елизаветы. Особенно когда Алексей Григорьевич стал богатым человеком и начал массово финансировать деятельность немалого количества малороссийских казаков.

Но медик убит. И с того момента прошло уже достаточно времени, чтобы Артемий Петрович смог самостоятельно оглянуться вокруг и начать собственную игру.

— Так чем, на самом деле, вызван ваш визит? Или же вы хотите оскорбить меня вашими подозрениями, что я легкодоступна? — спрашивала Елизавета.

Казалось бы, что слова звучали строго. Но цесаревна уже устала оплакивать Лёшку-Розума. Ей надоело уже иного человека обвинять во всех бедах. Она винила гвардейского офицера, скорее, даже не в том, что искренне считала, что именно Норов и убил Разумовского. Она обвиняла гвардейца в том, что тот не ищет с ней встречи.

И ничто не могло быть оправданием: ни женитьба Норова на взбалмошной девке, ни то, что глупая девчонка Анна Леопольдовна придумала себе девичью любовь к Александру Лукичу. Лиза привыкла к тому, что её боготворят, что её все любят. Любовь же для этой женщины — это всегда получать, но крайне редко отдавать долги.

— Ну что же вы молчите, Артемий Петрович? Явите же мне свои таланты! — Лиза уже откровенно издевалась над Волынским. — Или ухаживайте так, чтобы я передумала, или же изъявляйте причины прихода. Что же вас побудило, на второй день Пасхи прибыть ко мне, да еще и забыть яйца [вряд ли Елизавета намекала в этом на что-то. Яйца — лишь только яйца].

А вот министру нужно было немного времени, чтобы перестроиться. Он-то посчитал, что Елизавета Петровна будет уже счастлива от того, что её хоть кто-то, а тут еще такой статный вельможа, посетил. И что бабе, а дочь Великого Петра в глазах Артемия Волынского была, прежде всего, бабой, нужна ласка.

Так что, посчитав себя неотразимым, ещё ого-го каким, Артемий Петрович устремился в Стрельну, где, словно птичка в золотой клетке, и находилась Елизавета Петровна. Цесаревна лишь только была приглашена на всеночное бдение в храм, и даже не к столу императрицы. Так что как не хотела умерить свою злость в великий праздник цесаревна, получалось плохо.

— Я вас нисколько не привлекаю? — несколько даже теряя самообладание, спросил Волынский.

Артемий Петрович прекрасно понял, что этим вопросом он разрушает и без того хлипкий соломенный мост к сердцу, а скорее, к телу Елизаветы Петровны. Но слишком сильно было задето самолюбие министра. Ведь сложно в Российской Империи найти более самолюби́вого человека, чем Артемий Петрович Волынский. Только он своё самолюбие старательно скрывает. Впрочем, не всегда это и получается сделать.

— Вы не любы мне, яко муж! — сказала-отрезала Елизавета. — Но разве же мы не можем быть соратниками?

Волынский сделал два шага влево, крутанулся, три шага вправо. Задел его такой прямой отказ. Он дважды уже открывал рот, чтобы сказать что-то гневное, но вовремя смог себя остановить от очень уж необдуманных поступков. — Пусть будет так! — на выдохе, стараясь говорить спокойно, произнёс Артемий Петрович.

Елизавета Петровна к этому времени уже спокойно сидела и, словно в театре, наблюдала за арлекином. Её забавляла реакция Волынского. Выглядел мужчина даже несколько комично. Но Лиза не засмеялась.

Елизавета Петровна многое знала о Волынском. Медик Лесток в постели оказывался очень разговорчивым. Дочь Петра Великого знала о том, что Лесток вёл переговоры с Волынским и с какой-то ещё группой чиновников, чтобы заручиться их поддержкой и в конечном итоге поставить Елизавету Петровну на престол. Также знала Елизавета и о том, что медик рассорился с министром. И по той причине, по которой и сама Елизавета до конца так и не доверяла Лестоку [в деле Волынского фигурировал Лесток, но медику тогда получилось улизнуть от правосудия. Скорее Волынского «скормили» при всеобщем одобрении всех политических сил. В этой реальности Лестока нет].

Лесток нужен был Лизе. Она на словах говорила о том, что любит Францию, что всё французское для неё намного ближе, чем немецкое. Впрочем, так оно и было. Но Елизавета Петровна, даже сейчас, находясь достаточно далеко от трона, отдавала себе отчёт, что Франция не может быть старшим братом для Российской Империи. Просто это абсолютно не в интересах России. А вот архитектура, французский театр, французская мода — скорее, это прельщало Елизавету.

— У меня мало времени. Знаете ли, мой главный управляющий всеми поместьями скоропостижно представился, — Лиза не смогла сдержаться и немного скривилась, чуть было не разрыдалась. — Приходится иногда самой вникать.

Но она смогла сдержать себя и продолжила:

— Итак, с каким предложением вы прибыли ко мне?

Артемий Петрович не сразу ответил. Он удобнее сел в кресле, не переставая размышлять. То, что сейчас должно прозвучать, тянет даже не на банальное отрубание головы. Это — четвертование или же посадка на кол.

Но обстоятельства складывались таким образом, что нужно для будущих дел, запланированных Волынским, иметь своего рода знамя. Это оправдание для любых будущих потрясений, связанных с крахом и пресечением царственной линии Ивана Алексеевича, бывшего соправителя Петра Великого. Елизавета, как глупышка и должная довольствоваться красивой жизнью, но не властью, может быть этим 'знаменем’э

— Знаете ли, что нынче в значительной степени ослаб Андрей Иванович Остерман? Его друг и соратник Левенвольде преставился. Нынче же, кроме немецкого засилья прелюбодея Бирона и других немцев, и не остаётся никакого русского духа у престола России… — начал говорить Волынский.

Когда обстоятельства требовали, Елизавета Петровна умела думать и анализировать ситуацию. И сейчас она видела, что назвать Волынского решительным человеком нельзя даже с большим допущением. Скорее, не смелость ведёт этого человека к предательству и государственной измене, а простое самолюбие.

Может быть, одной из мотиваций, почему вообще Волынский затевает эту игру, была жажда наживы. О том, как были разграблены Астраханская и Казанская губернии, когда там начальствовал Волынский, уже ходят легенды. И точно не самоцель было поставить на престол Дочь Петра Великого.

А ещё Артемием Петровичем двигала жажда мести. Он сильно переживал, когда после быстрого и яркого взлёта во времена Петра Великого его резко начали задвигать назад. А ведь Артемий Петрович, при всём том, что был вором и казнокрадом, не беспричинно считал себя хорошим управленцем.