Крым наш! (СИ) - Старый Денис

К слову, один штурм уже состоялся. И мне пошло на пользу. Теперь враг не станет ожидать от нас хитрых ходов. А кто не ждет, тот слепой, сонный.

Генерал-лейтенант Леонтьев — тот самый гений тактики и якобы поцелованный Богом военачальник… Это, если судить по эпитетам и фразам, что звучали в адрес командующего после полевого сражения под Перекопом. Так вот, он оказался не таким уж и гениальным.

Насчёт генерала-лейтенанта даже мне сперва показалось, что он не такой уж и глупый. Уже и подумал, что нелинейно действует, может быть толк. Он не собирался атаковать в лоб крепости Перекопа, а прорваться на одном из участков рва и вала.

И тут сработала та самая поговорка: «гладко было на бумаге, да забыли про овраги». Большими, не менее чем по полторы тысячи, отрядами крымские татары смогли быстро реагировать на почти любые попытки перебраться на другую сторону рва и вала. Уничтожали и сбрасывали в ров всех русских. А там, где ров закидывался фашинами, успевали разбирать, или обливали смолой, похоже, что и нефтью, и поджигали. Порой, когда во рву находились русские солдаты.

Попытка закидать татар артиллерийскими ядрами или дальней картечью имела крайне спорный результат. Как только откатывались штурмовые команды русских, татары моментально рассеивались, и тогда ядро и вовсе оказывалось бесполезным, а дальняя картечь причиняла крайне мало вреда. А вот расход боеприпасов и пороха был колоссальный.

Практически три дня была такая патовая ситуация. Наши войска начинали переходить через вал. Конной атакой их оттесняли крымские татары. Потом начинала работать артиллерия — татары рассеивались, чтобы вновь собраться, как только начинался штурм. Хорошо, что под самими крепостями установили более-менее контролируемую зону, не давали выйти туркам и спалить бывший посад.

Нельзя было в прошедшем полевом сражении давать татарам возможность большей частью своего войска уйти. И сейчас просто было бы недостаточно воинов у противника. И пусть через напор и с немалой кровью, но можно было бы перейти через полосу, обогнуть Перекоп, обрезать все коммуникации и даже начать двигаться дальше вглубь Крыма.

— Мы будем использовать ремесленный посад, который расположен на нашей стороне и не был разрушен турками или крымчаками… — объяснял суть нашей общей задумки Фролов.

Я рассчитывал на то, что кто-то всё-таки предложит ещё что-нибудь интересное, но эффективное решение, как брать Перекоп. Вот только предложения были похожи на то, что мы уже с Фроловым придумали, а он задумку довёл до рабочего варианта. Или вовсе ничего существенного не прозвучало.

— Мой друг, — обратился я к Алкалину, когда уже закончилось совещание. — Я знаю, что в твоём отряде были предатели. Уверен, что ты оценил то, что я всё так же доверяю тебе. То, что сейчас ты услышал, нужно сохранить в тайне.

Алкалин поменялся в лице, явно злился. Но не на меня. Он казнил уже шестерых своих воинов. Можно сказать, так, что не столько своих, сколько из тех, что были ему переданы от других старшин. Не все башкиры были готовы сражаться против единоверцев. А старшине еще придется оправдываться за свои решения.

— Командир, — как только из шатра сразу же вышел Алкалин, видимо, ждал у входа, подошёл Кашин. — Дозор взял одного грека-купца, и с ним ещё семь человек. Они шли к вам. Говорят, что сообщение от вашего родственника…

А внутри немного ёкнуло. Я даже не смог разобраться, что это: то ли переживания от возможного обвинения меня в предательстве, так как наверняка сообщение пришло от моего крымского деда; то ли какие-то родственные чувства вспыхнули.

Нет. Нельзя мне считать родственниками крымских татар. Это абсолютно противоречило всем моим целям, моему мировоззрению. Ну и приказать зарубить посланников от родственника я не мог. Как минимум, уже потому, что рассчитывал найти ту силу, которая бы могла подточить ханство изнутри. Потому-то и брал письма от матери, не открестился сразу же от всей этой истории.

И как-то не вовремя будет происходить этот контакт. Уже через пять часов начнётся операция, в ходе которой я собирался утереть нос генерал-лейтенанту Леонтьеву. Ведь я пообещал ему открыть ворота Перекопа. И он принял этот вызов. Считает старик, что мой план провалится, каким бы этот план ни был. Что ж, посмотрим.

— У меня для вас послание… — сказал на вид грек, да и представившийся Георгиусом, что не оставляет сомнений в национальности. — Все на словах… Иначе меня бы обыскали и было опасно. Так вот…

Перекоп

18 апреля 1735 года

Подпоручик Фролов, ряженый в маскхалат, выглянул из-за стены какого-то строения, скорее всего, склада. Даже сейчас внутри этого амбара можно было найти ящики и тюки, набитые всяким добром. Не успели вынести.

Крайне низкая пропускная способность всего лишь одних ворот крепости сыграла с турками и крымскими татарами злую шутку. Они не успели перевезти всё добро, содержимое складов, в том числе и отдельных торговцев, за стены крепости.

Но не это сейчас интересовало Фролова. У него стояла другая задача.

— Мы здесь не одни, — прошептал подпоручик, прислушиваясь и к окружающей тишине и к своей чуйке.

Передовой отряд из двух десятков бойцов моментально разбился на двойки, как и обучали сражаться в неполевых условиях.

Тёмные маскхалаты, выкрашенные в тёмно-серый, лица и кисти рук закопчённые. С такого расстояния они могли практически сливаться с тенями тех зданий и сооружений, которые были оставлены на севере от основных оборонительных сооружений. И теперь этим преимуществом русские диверсанты пользовались, чтобы не обнаружить себя, но прислушаться и выявить группу противников.

Что какие-то лазутчики поблизости, никто не сомневался. Бойцы верили в опыт, в чуйку, даже в какие-то сверхспособности своего командира. Ждали…

— Hiçbir şey duymadın mı? Bana öyle geliyorki bizi takip ediyorlar [тур. ты не слышал ничего? Мне кажется, что за нами следят], — услышал шепот на турецком языке Фролов.

Командир поднял сжатый кулак к верху, а после показал направление откуда были звуки.

— С чего тут быть гяурам? Ты ведешь себя, как трус. Так мы золото не заработаем. Да и какая разница, кто где ходит. Нам нужно убить русского офицера… Все… Больше война нам не нужна! — на турецком же языке говорил другой человек.

Из всего сказанного, Фролов понял только слова про «война не нужна» и «убить русского офицера». Подпоручик не сомневался, кого именно собирались убивать эти турки. Именно турки, так как говорили на этом языке.

Через минуту, указав еще раз направление, обозначив знаками примерное количество, показались и нарушители тишины.

— Пух! Пух! — глухо зазвучала тетива арбалетов.

— Бам! Бам! — завалились две фигуры.

Из-за соседнего строения появились ещё трое противников. Фролов уже подумал о том, что миссия провалена: сейчас эти поднимут крик, на стенах крепости услышат — начнётся тревога.

Но, к его удивлению, все трое молчали. Однако извлекли из ножен свои сабли и были готовы сражаться. А, нет… они стали пятиться.

Фролов знаком показал второй группе зайти к неприятелю со спины. В то же время основная часть русских диверсантов, лишь только обозначив наличие пистолетов, направленных в сторону турок, бездействовала.

Фролов понял, почему турки не поднимают тревогу. Это не разведчики, не диверсанты — по крайней мере, не посланные турецким или татарским командованием. Это охотники за головами. Даже в отряд Норова просочилась информация, что за командира предлагают просто баснословные деньги. Столько золота, что, даже убив, не говоря о том, чтобы предоставить живого Норова, уже можно было обеспечить себе комфортную жизнь. А может, и детям что-то осталось бы.

— Хух! Хух! — послышались выдохи, когда, сделав замах, зашедшие за спину туркам бойцы одновременно рубанули сразу троих противников.

— А! — выкрикнул-таки один из турецких головорезов, которому разрубили ключицу.

Удар чудовищной силы не сразу убил турка. Но следующий почти надвое расколол голову турецкому охотнику за головами. Охотился за чужой головой — потерял свою.