— Боялся, что в воздухе расстреляют? — догадался майор.
— Ага, — кивнул Максим. — Кое-кто из немецких пилотов это практикует, увы. Не все. Но есть такие, есть.
— Суки, — прокомментировал капитан.
— Конченые, — подтвердил Максим. — Короче, уже над самым лесом мне удалось выйти из штопора. Посадил самолёт на деревья. Как выжил, — не могу сказать. По всем признакам должен был разбиться насмерть. Но — выжил. Только в ногу ранило. Но так, терпимо. Зашил рану, перевязал и ушёл к партизанам. Теперь, вот, с вами сижу, — закончил он. — Как тут было не бросить курить?
— Да уж, — сказал майор, покачав головой. — Давши слово держись, а не давши крепись. Молодец, что сказать.
— Да ещё кому слово, — сказал капитан. — Я, честно сказать, и сам молился, когда два месяца назад в конную атаку на пулемёты ходил. Тогда, к слову, половину эскадрона и потерял, а потом меня в штаб перевели. Да вы знаете.
— Знаем, — сказал майор и разлил по кружкам остатки водки.
— На войне атеистов не бывает, — сказал лейтенант. — Не помню, где слышал.
— Похоже, что так, — сказал майор.
— Вот и тост, — усмехнулся Максим.
— За бога, что ли? — поднял брови майор.
— За нас, — сказал Максим. — Будем жить!
Они сдвинули кружки и выпили.
[1] Имя, фамилия, звание⁈ Где ты проходил обучение? (нем
.)
Глава двадцать третья
Максим проснулся от грохота артиллерийской канонады. Его вчерашние знакомые уже вскакивали с коек, торопливо одеваясь. В окно сочился ранний утренний свет.
— Что случилось? — спросил он.
— Тревога, — отрывисто бросил майор, натягивая сапоги. — Кажется, немцы пошли в наступление. Четвёртый месяц войны, а они, суки, всё никак не остановятся.
— Это не они никак не остановятся, — пробормотал капитан, продев руки в рукава гимнастёрки и натягивая её на голову. — Это мы их никак не остановим.
Максим хотел было спросить, что ему делать, но промолчал. Что толку спрашивать? Оперативники не смогли бы ответить ему. На данный момент он не был приписан ни к какому подразделению и принадлежал исключительно себе.
Он быстро оделся, в очередной посетовав про себя, что приходится натягивать грязное, пропахшее потом, обмундирование.
Ладно, что делать, на войне как на войне. Будет время и возможность — сменю. А пока как в песне. «Четвёртый месяц не снимал я гимнастёрку, четвёртый месяц не расстёгивал ремней».
Обулся, выскочил во двор, где находился кирпичный общий туалет. Здесь же, неподалёку, торчала колонка для воды.
Война войной, а потребности тела прежде всего. Заскочил в туалет, потом умылся под колонкой. Вытереться было нечем, утёрся рукавом.
И тут услышал знакомый гул.
С запада шли немецкие бомбардировщики.
— Воздух! — раздался чей-то истошный крик.
Гул нарастал. Вскоре в него вплёлся отрывистый лай зениток. По звуку стрельбы было понятно, что зенитное прикрытие Ахтырки слабое. Да и когда это зенитки спасали от воздушного налёта? Особенно в начале войны.
Максим потянул носом и бросил взгляд в небо. Оно было затянуто облачной пеленой, но высокой и реденькой, так, что было понятно — дождя и прочей непогоды ждать не приходится. Слабый юго-восточный ветерок подтверждал, что сегодня погода точно будет лётной. Мать её.
Максим поправил на плече немецкий автомат, который вчера по полному праву забрал у капитана-особиста. Что MP-40, что «вальтер» в кобуре были абсолютно бесполезны портив приближающихся бомбёров.
Эх, мне бы истребитель сейчас, подумал он. С полным боекомплектом.
Но истребителя не было. Был только нарастающий гул моторов и первые силуэты Ю-88, появившиеся в небе с запада.
Пять…десять…двадцать…двадцать пять…
Максим насчитал сорок девять самолётов. Тридцать скоростных пикирующих бомбардировщиков Ю-88 и девятнадцать «мессеров» прикрытия. Бомбардировочная авиагруппа и две эскадрильи истребителей. Сила.
Особенно, если учесть, что наших что-то не видать, а зенитки… Про зенитки он уже думал — вон, одни разрывы редкие и ни одного попадания.
Бомбёры пошли на снижение, заходя в атаку.
Ну, сейчас начнётся.
Максим спрыгнул в ближайшую, предусмотрительно отрытую заранее щель, присел на импровизированную лавочку-доску, устроенную сапёрами по низу.
Что значит штабные, усмехнулся про себя, любят комфорт.
Грохнуло раз и два, и три, и вскоре земля затряслась от сплошных взрывов.
В щель спрыгнул комдив Малеев, вслед за ним ещё двое незнакомых Максиму командиров и, наконец, капитан госбезопасности Дондыш.
— Здравия желаю, товарищ генерал-майор! — крикнул Максим. — Здравия желаю, товарищи!
— А, лейтенант, — комдив плюхнулся рядом с ним на скамью. — И ты здесь. Как твои дела?
— Товарищ капитан разбирается, — кивнул на особиста Максим и крикнул, обращаясь к Дондышу. — Как мои дела, товарищ капитан?
Ответить Дондыш не успел. Рядом грохнуло так, что показалось вот-вот обрушится щель. Уши заложило. Сверху на людей посыпались комья земли, мелкие камни и обломки веток.
Комдив Малеев громко и витиевато выругался.
Максим поднял голову. В атаку на штаб дивизии, разворачиваясь, заходили сразу два «юнкерса» — один за другим.
«Вот сейчас он с разворота и начнет. И жизни даст» — вспомнились слова из бессмертной поэмы Твардовского «Василий Тёркин».
А винтовочки-то трехлинейной на брезентовом ремне нету, подумал он. «И патронов с той головкой, что страшны любой броне», — тоже.
Он выглянул из щели.
Ахтырка горела.
«Юнкерсы» безнаказанно утюжили город, засыпая его пятидесяти и двухсотпятидесяти килограммовыми бомбам.
Там и сям к небу тянулись столбы чёрного дыма.
Где-то выла сирена.
Продолжали тявкать зенитки, но всё реже и реже. Возможно, им даже удалось кого-то сбить, Максим не видел. Зато хорошо видел, что наших истребителей по-прежнему нет, а оба «юнкерса» уже завершили разворот и приближаются.
Из-за угла здания штаба выскочил какой-то красноармеец с винтовкой в руках. Был он явно испуган и растерян, не зная, куда бежать и что делать.
— Боец! — заорал ему Максим. — Боец, сюда!
Красноармеец завертел головой.
— Сюда, мать твою!!!
Увидел, рванул с места как на стометровку, домчался до щели, спрыгнул. Огляделся, увидел, кто его окружает, вытянулся:
— Здравия желаю! Рядовой Щербаков…
— Отставить, рядовой, — приказал ему Максим. — Не до чинов. Винтовка пристреляна?
— Что? — захлопал белёсыми ресницами красноармеец.
— Винтовка, я спрашиваю, пристреляна?
— Э… да… нормально, вроде, стреляет.
— Бронебойные есть?
— Что?
О, Господи, подумал Максим.
Командиры, в том числе и комдив, с интересом слушали этот диалог.
— Бронебойные патроны есть, спрашиваю? Что сейчас в магазине?
— Э… пусто. Не заряжал
— Рядовой Щербаков! — рявкнул Максим. — Слушай приказ! Зарядить винтовку бронебойными патронами! Выполнять!
— Есть зарядить бронебойными!
Следует отдать должное, Щербаков выполнил приказ быстро и чётко.
— Разрешите воспользоваться винтовкой рядового Щербакова, товарищ комдив? — спросил Максим.
— Разрешаю, лейтенант, — комдив понял, что задумал Максим. — Рядовой Щербаков, передайтеоружие лейтенанту!
— Слушаюсь!
Максим принял винтовку, передал свой автомат Щербакову, выскочил из щели и припал на колено.
Он хорошо помнил характеристики винтовки Мосина, а вот слабые места Ю-88 не очень.
— КИР! — позвал.
— Здесь!
— Куда лучше всего бить Ю-88 из трёхлинейки бронебойным патроном?
— Если коротко — двигатели и кабина. Бензобаки твоим калибром не пробить. Лучше всего — бей по экипажу. Бомбардир вообще не прикрыт ни с какой стороны, пилот только сзади бронеспинкой.
— Понял, спасибо, — Максим поймал в прицел первый «юнкерс», который уже начал сваливаться в пике. Это по пехоте можно стрелять не целясь от бедра, по самолёту так не получится. Вернее, получится, но не наверняка. Ему нужно наверняка.
