Инженер Петра Великого 10 (СИ) - Гросов Виктор

— Карл Великий, — я привел пример. — Франк. Дикарь. Однако стал императором. Как?

— Силой, — в глазах Петра мелькнул хищный блеск. Кажется, он начал понимать.

— Именно.

Губы Петра тронула кривая усмешка.

— Дальше, — я перешел к другому варианту атаки противника. — Они могут говорить о законах, как там… «миропорядок, основанный на правилах». Однако вспоминают о них, только когда это выгодно. Взять англичан. Их король именует себя королем Шотландии и Ирландии. На каком основании? Не по праву ли меча?

— Лицемеры, — коротко бросил Пётр. Слово ему явно понравилось.

— Верно, — заключил я. — Наша задача — задавать им неудобные вопросы. Об их же истории. Об их же королях. Наглядно показать, что они сами не следуют своим этим «правилам».

Пётр снова зашагал по фургону, к счастью, нервную торопливость сменила уверенная поступь. Он впитывал принцип поведения — нащупывать слабые места в броне противника.

— Значит, так, — он остановился, глядя прямо на меня. — Что бы они ни сказали, я должен найти в их же истории пример такой же подлости. Ткнуть их носом в их же грязь. И сделать это с усмешкой. Так?

— Так, Государь, — улыбнулся я. — Превратить их суд в суд над ними самими.

— Это мне по душе, — кивнул он. — Это по-нашему.

— А если кто-то заговорит о технологиях, — добавил я уже про себя, — тут я им и сам отвечу по сусалам.

Петр хищно улыбнулся. План сложился. Мы не знали, какой именно будет атака, зато теперь в наших руках был универсальный ключ, способный вскрыть любую их юридическую конструкцию.

Главный зал заседаний Гаагского конгресса напоминал анатомический театр. Мы оказались на дне ямы, под перекрестьем сотен взглядов. Спертый воздух пах воском. Сидевший рядом Пётр хранил каменное спокойствие, правда под тонкой кожей перчатки его пальцы до хруста сжимали подлокотник кресла.

После бесконечных вступительных речей на трибуну поднялся главный юрист английской короны — высокий, сухой, похожий на стервятника в напудренном парике.

Он цитировал буллы, параграфы и династические договоры, строил свою речь так, что я поначалу не мог понять к чему он клонит. Пока он не дошел до этого момента:

— … титул «Imperator» не есть предмет для самовольного присвоения, — цедил он. — Он есть наследие. Наследие Рима. Титул, не утвержденный ни Святым Престолом, ни Сеймом Империи, есть акт юридического ничтожества, акт варварского самозванства, оскорбительный для всех легитимных помазанников Божьих.

Вот значит какой путь они выбрали.

Его речь завершилась «вежливым» ультиматумом: конгресс не может продолжаться, пока «московитский царь» именует себя титулом, не признанным сообществом цивилизованных наций.

Зал застыл в ожидании бури. В первом ряду Харли не отрывал от Петра своих бесцветных глаз; Евгений Савойский криво усмехался. Все ждали взрыва ярости, который позволит им с облегчением вычеркнуть Россию из списка «цивилизованных» стран.

Напряжение Петра виднелось всем кто его знает; внутри него закипала лава, готовая прорваться наружу. Еще секунда — и он взорвется.

— Государь, — прошептал я, едва шевеля губами. — Карл Великий.

Он даже не посмотрел в мою сторону, благо на его щеке дрогнул мускул. Сигнал был принят.

Затянувшаяся пауза заставила многих нервничать.

И вдруг в тишине раздался звук.

Одинокий, негромкий хлопок.

Откинувшись на спинку кресла, Пётр медленно, с ленцой, аплодировал. Раз. Два. Три. Его ладони, размером с лопату, издавали глухой, тяжелый звук. С ироничной улыбкой он смотрел на опешившего английского юриста.

— Браво! — его голос накрыл зал, заставив всех вздрогнуть. — Прекрасное представление! Давно я не слыхал такой искусной лжи, облеченной в одежды закона.

Поднявшись, он мгновенно приковал к своей исполинской фигуре все взгляды.

— Вы говорите о праве, унаследованном от Рима? — усмехнулся он. — Похвально. Только вы забыли упомянуть, как ваш почитаемый Карл Великий, король диких франков, получил свой титул. Забыли, видать? А я напомню! Он пришел в Рим с армией и взял его. Силой. И заставил весь мир признать новое право.

По залу пронесся шепот. Удар получился точным.

— Вы не слишком ли заигрались, господа? — Пётр повернулся к английской делегации. — Объясните-ка мне, на каком основании ваш король именует себя королем Шотландии? Не по праву ли меча, которым он подчинил себе вольный народ? Чем ваше право завоевания благороднее нашего?

Харли сохранял каменное лицо. Видать не припомнит, когда его прилюдно так мокали в фикалии.

— Вы что-то говорили о древности? — Пётр обвел зал тяжелым взглядом. — Что ж. Мой род правит на своей земле дольше, чем иные ваши королевские династии существуют. Мы не выскочки. Мы — корень.

Сделав пару шагов, он накрыл тенью первые ряды.

— Но довольно балагана, — его голос стал жестким. — Я приехал сюда решать дела. И я буду их решать. Как Император. Потому что Империя — это не пергамент. Это — верфи, полки и заводы. И они у меня есть. А те, кому мой титул режет слух, — он снова впился взглядом в англичан, — могут занять уши воском. Или выйти вон.

Зал взорвался криками, ропотом и возмущенными возгласами. Вскочив с места, маленький пухлый голландец — председатель конгресса — отчаянно затряс колокольчиком. Мы на глазах у всей Европы сломали ловушку, выставив создателей лицемерами.

В наступившем хаосе окончательно растерявшийся председатель объявил перерыв. Дипломаты сбивались в кучки, возбужденно перешептываясь. Унижение, которое нам готовили, обернулось фарсом.

Едва мы вышли в боковой коридор, я поймал взгляд Орлова. Он понял всё без слов: короткий кивок — и он, растолкав пару ошарашенных секретарей, растворился в толпе. Накануне, предвидя, что отвечать придется не только в зале, но и на улицах, я проинструктировал его предельно четко: «Василий Иванович, мне нужны уши и глотки. В каждом портовом кабаке, на каждом рынке. Найди местных горлопанов, заплати им за молчание, чтобы ждали сигнала». И теперь эта заранее подготовленная сеть пришла в движение.

В моем штабном фургоне уже вовсю кипела работа. Чертыхаясь, Нартов и двое его подмастерьев разбирали ящики с литерами и готовили печатный станок.

— У нас есть часа три, не больше, — бросил я, сбрасывая на стол пачку чистой бумаги, когда в отсек вошли Остерман и Лейбниц. — Пока они там придут в себя и решат, что делать дальше, мы должны нанести ответный удар. Андрей Иванович, мне нужен короткий, злой текст.

Остерман, не говоря ни слова, сел за стол.

— Не оправдывайтесь, — подсказал я. — Нападайте. Спросите их, почему английские банкиры так боятся нашего нового титула? Уж не потому ли, что он символизирует рождение силы, которая положит конец их монополии?

— Я бы еще добавил иронии, господин Остерман, — вмешался Лейбниц. — Интересно же поразмышлять о «глубокой юридической экспертизе», которая почему-то всегда совпадает с интересами Ост-Индской компании.

Работа закипела — настоящий мозговой штурм в реальном времени. Перо Остермана скрипело, выводя витиеватые юридические формулировки.

— Слишком длинно! — рычал я, вычеркивая целые абзацы. — Это не для профессоров, а для шкипера, который читать-то едва умеет! Короче! Злее! Чтобы каждое слово — как пощечина!

Привлеченная шумом, с кипой бумаг вошла Анна Морозова — это были свежие донесения от ее людей с биржи.

— Вот, — она ткнула пальцем в строчку цифр. — Цена на бумаги их Ост-Индской компании продолжает падать после известий из Константинополя. Можно упомянуть это для купцов.

Через час выстраданный текст был готов. Нартов, матерясь, выхватил у меня лист и передал своим наборщикам. Началась самая муторная работа — составление печатной формы из сотен крошечных букв.

К вечеру, когда над Гаагой сгустились сумерки и уставшие дипломаты разъезжались по своим резиденциям, наша контратака началась. Сотня «летучих листков», еще теплых, пахнущих типографской краской, оказалась в руках сети Орлова.