Меж двух огней (СИ) - Март Артём

— Тихо-тихо… Тпру… — оттянул я ее.

Девчушка взвизгнула, замахала руками. Когда я отпустил, она машинально отползла, прижалась спиной к сырой, землистой стене под плитой.

— А тебе, — ухмыльнулся я, осматривая изуродованный душманский труп, — а тебе палец в рот не клади, да?

Девочка сплюнула кровь врага. Утерла покрасневшие губы. Она дышала глубоко. Глаза ее казались по-настоящему дикими, как у звереныша.

— Ладно, — посерьезнел я, осматриваясь. — Надо уходить. Их дружки могут нагрянуть сюда в любой момент.

— Махваш, — внезапно проговорила она, переводя дыхание.

Я глянул на девчонку. Вопросительно приподнял бровь.

Она шмыгнула носом. Утерла его. Потом приложила руку к груди и повторила:

— Махваш.

— Ну, будем знакомы, Махваш, — улыбнулся я. — А теперь пойдем. Надо поскорее убираться отсюда.

— Понимаю. Понимаю, что болит, — проговорил я раскапризничавшейся девчонке. — Потерпи еще немного. Мы останавливались совсем недавно.

Сидевшая у меня на закорках Махваш что-то пробормотала. Потянула меня за одежду на плече.

— Ну ладно-ладно. Давай передохнем.

Я выбрался на достаточно ровную, поросшую низенькой, темно-зеленой травой полянку. Помог девочке опуститься на землю. Сел рядом. Отдал девочке фляжку. Пока она пила, осмотрелся.

А потом заметил, как что-то блестит в траве.

Я медленно поднялся. Махваш напряглась, заметив это. Отняла фляжку от губ.

Когда я приблизился к предмету, сразу понял, что это такое.

— Он был здесь, — прошептал я тихо.

А потом опустился и поднял потерянный американцем «Вальтер ПП».

Глава 25

«Он был здесь», — мысленно повторил я, глядя на потерянный американцами пистолет. «Вальтер», заключённый в блестящий, словно бы хромированный корпус, нёс на затворной раме надпись на латыни. «Удача любит смелых», — гласила эта надпись.

Видимо, пистолет был наградным, а Стоун, когда-то, служил в морской пехоте США.

Я нахмурился. Медленным, неторопливым, но чётким движением извлёк магазин, в котором не было больше ни единого патрона. Потом вернул его на место.

Почувствовал, как тихая, расчётливая, но холодная, словно лёд, ярость снова поднимается в душе. В голове немедленно вспыхнула картинка. Яркая и внезапная, словно дульная вспышка. Ночь. Склон. Темнота. И выстрел. Одинокий, внезапный, предательский. Тень Бычки, складывающаяся пополам, когда пограничник поймал пулю и упал на землю.

Я стиснул зубы.

Ощутил сильное, практически непреодолимое желание возобновить моё преследование. Возобновить мою охоту. Казалось, ничего больше не имело значения: ни раненая девочка, найденная мною в горах; ни взвод «Мухи», так и не дошедший до точки встречи к моему уходу; ни отделение Гриши Самсонова, которых я оставил на дне ущелья, у колонны. Ни даже основная боевая задача.

Значение имел только американец. Только этот подонок, причастный к смерти Бычки, причастный к тому, что наш взвод вынужден прочёсывать это проклятое место. Причастный к гибели парней. К тому, что многие из них терпят ранения. А ещё причастный к «Пересмешнику».

Он, этот американец, виделся мне сейчас корнем многих испытаний, что пришлось нам перенести и на Шамабаде, и тут, в Афганистане. Виделся ключом ко всему.

И я должен был схватить его. Схватить, чтобы выбить информацию. Чтобы полностью понять общую картину. И чтобы отомстить за всё, что перенёс я и мои товарищи в этой войне. И за тех, кто вынести всего не смог.

Я сунул пистолет в карман, принялся быстро, внимательно осматривать поляну, на которой мы с девчушкой остановились.

Почти вся она обросла ковром невысокой, тёмноватой травы. Однако тут и там в этом ковре проглядывали широкие прогалины земли. Кое-где земля была каменистой, облизаннной высокогорным ветром. Но встречались и сырые, потемневшие от внутренней влаги прогалины. Видимо, где-то под землёй пролегал родник, чьи воды размягчали почву.

Именно в одном из таких мест я и нашёл следы: отпечатки ботинок, отпечатки другой обуви, имевшей более лёгкую, плоскую подошву. Скорее всего спортивной. А ещё следы волочения тела.

Я принялся быстро сканировать окружающее пространство, будто бы снова впал в то осознанное, но подходящее на транс состояние наивысшей концентрации, в котором пребывал, когда гнался за американцем.

В то состояние потока, иногда проявлявшееся и ранее в моей жизни, чаще всего в моменты наивысшего напряжения физических и духовных сил.

Теперь значение имели лишь следы и их анализ. Я тщательно выискивал их, отмечал их форму, глубину и расположение. Высчитывал направление движения, искал отпечатки крови.

— Крови нет, — проговорил я тихо себе под нос. — Значит, его не убили. Не ранили.

Я быстро сложил в уме два и два и понял, что здесь произошло.

Надо было отдать должное американцу: он проделал немалый путь, добрался почти до середины склона. А потом, судя по следам примятой травы, упал без сил. Здесь его и отыскали душманы. И, очевидно, совершенно не те, что состояли под командой Стоуна.

Его отыскали духи, которых он не знал. Потому-то его и схватили. Схватили грубо, бесцеремонно, как пленника. Однако американца не убили. Просто оглушили и унесли тело куда-то в горы. И я уже примерно понимал, куда следует двигаться.

Я поднял голову, устремил взгляд вверх, к каменистой, скалистой вершине, что повисла в многих сотнях метров над нами. А потом услышал деловитый, даже несколько дерзкий оклик. Обернулся.

Это была Махваш. Девочка сидела на травке, вытянув повреждённую ногу и опираясь одной рукой о землю. Второй она прижимала мою фляжку к груди. Взгляд её выражал настороженность и полнейшее непонимание того, что происходит.

— Эй! — снова окликнула она несколько требовательно.

Я выдохнул, поджал губы.

«Если я пойду сейчас, — пронеслось у меня в голове, — то вполне вероятно, уже к вечеру вычислю, куда увели американца. Вычислю душманов, которые схватили его».

И что-то подсказывало мне, что духи, на которых мы с Махваш наткнулись, вполне возможно как-то связаны с пленителями Стоуна.

Оставалось только решить, как поступить с девочкой.

Первой мыслью стало найти укромное место где-то в горах, поближе к нашему местоположению и оставить Махваш там. Дать ей немного воды и еды. А потом броситься в погоню.

Из задумчивости меня снова вывела девчушка. Она зашипела от боли, робко ощупывая перевязку.

Я глянул на девочку. Сейчас, в этот самый момент, она казалась совершенно беспомощной. Взгляд её, направленный на её собственную рану, был полон задумчивого опасения. Если не сказать страха.

«Теряешь хватку, Паша, — подумал я. — Злость совсем застила тебе глаза. Неужто ребёнка бросишь в этих горах?»

Я быстро взял себя в руки, выбросил из головы все лишние мысли, а потом устало вздохнул. Поправив на плече ремень автомата, медленно зашагал к девчонке.

— Ладно, егоза, — сказал я. — Отдохнули — и будет. Надо идти дальше.

Когда я приблизился и опустился к Махваш, девчонка внезапно протянула мне мою фляжку. Что-то буркнула на дари.

— Спасибо, девочка, — принял я фляжку. Отхлебнул. Потом помог ей взобраться мне на спину.

При этом Махваш постоянно постанывала и шипела от боли.

— Не дрейфь, девчонка, — проговорил я, задумчиво глядя вниз по склону, где за изгибами, скалами и камнями ещё нельзя было рассмотреть дороги, бегущей по дну ущелья. Однако я знал — скоро она покажется. — Не дрейфь, девочка. Внизу нас ждут друзья. Они помогут.

— Стой! Оружие на землю! А, зараза! Саня, ты что ли? А кто это с тобой?

Пограничники появились внезапно. В общем-то как и подобает пограничникам. Кто-то из них выбрался из-за камней, другие, казалось, и сами походили на камни, укрывшись плащ-палатками в секрете. Сержант Геворкадзе вышел из-за невысокого, но разлапистого можжевелового куста.