Ирландия. Тёмные века 1 (СИ) - Сокол Артем

— Ты уверен, что эти дикари смогут разгрузить мой товар? — норвежский купец Торстейн щурился на рыбаков, чинящих сети у костра. Его корабль, широкобортный кнарр, возвышался над местными лодками, как драккар над тростниковой плотом.

— Через месяц здесь будут склады из дуба, а не эти лачуги, — ответил я, указывая на заросший камышом берег. — И дорога к Уи Хенкселайгу уже строится. Ваши ткани доставят в глубь страны за три дня, а не за две недели.

Торстейн хмыкнул, вертя в пальцах серебряное кольцо с рунами.

— Викинги обещают защиту от пиратов. Что предложишь ты?

— Защиту от самих викингов, — усмехнулся я. — И налог вполовину меньше чем у викингов.

Он задумался, глядя на рабочих, которые тащили бревна для нового причала. Среди них мелькали и наши легионеры в кольчугах — больше для устрашения, чем для помощи.

— Ладно. Но если мой груз пропадет...

— Вас возместят из казны Эйре. — Я протянул ему восковую табличку с печатью в виде дуба. — Правительство даёт гарантии.

Реки стали нашими дорогами. Там, где раньше лишь переправлялись на плотах, теперь курсировали плоскодонные баржи, груженые шерстью, зерном и — главное — рыбой. Первую такую баржу я осматривал лично у брода через Шаннон.

— Дно промазано смолой, — хвастался мастер Гилле, бывший корабел из Уэссекса. — Груза возьмет втрое больше, чем лодка викингов. И осадка мелкая — хоть по лужам гони!

Баржа действительно напоминала плавучий сарай: широкий корпус из еловых досок, парус из грубого холста, а вместо руля — огромное весло на корме. Но когда грузчики начали сносить на борт бочки с сельдью, я понял — это конец голоду.

— К весне таких будет двадцать, — пообещал Гилле, поправляя кожаный фартук. — Если ваши лесорубы не подведут с древесиной.

Лесорубы не подвели. Вдоль рек застучали топоры, а на склонах холмов выросли временные лагеря с кузницами и пилорамами. Дороги, которые мы прокладывали к портам, напоминали змей, выползающих из каменных глыб: сначала — настилы из бревен через болота, потом — насыпь из щебня смешанного с глиной. Однажды, проезжая через перевал Слив-Блум, я увидел, как десяток женщин с мотыгами ровняют грунт под присмотром монаха-землемера.

— Закон гласит: ширина — на две телеги, — объяснил он, размахивая мерной верёвкой. — Чтобы разъехаться могли.

— А дренажные канавы? — спросил я, указывая на лужи посреди дороги.

— Копаем. Но глина не пропускает воду...

— Добавь гравий. И валуны под основание — для прочности.

Он кивнул, делая пометку на бересте. Через месяц на этом участке уже стояли каменные столбы с отметками миль.

Рыба сделала побережье богаче, чем все серебряные рудники Айлиля. Зажиточные горожане из Гаррхона и Друим Кетрен вкладывали деньги в барки, как в священные реликвии. Старый рыбак Оэнгус, чья лодка едва вмещала сеть, теперь командовал тремя судами с парусами из плотного льна.

— Раньше половина улова тухла на берегу, — признался он однажды, попивая эль в новой таверне у причала. — А теперь эти баржи увозят рыбу хоть в Ульстер, хоть в Британию. Солим, коптим, вялим — и всё за монету!

Его слова подтверждали груды бочек на складах. Рыбу солили в чанах с травами, коптили на ольховых опилках, а иногда — для особых заказчиков — мариновали в вине с чесноком. Как-то раз я застал Канна за странным экспериментом: он пытался закатать сельдь в стеклянные банки, заливая её прокипячённым маслом.

— Если не испортится за месяц, будем продавать франкам как деликатес, — объяснил он, закупоривая горлышко смолой.

Но настоящим чудом стали сети. Монахини из Глендалоха, умевшие ткать тончайшие полотна, сплели их из льняных нитей, пропитанных дубовым отваром. Такие сети не гнили в воде и выдерживали вес целого косяка макрели.

К весне порты в Эйре преобразились. Там, где раньше гнили обломки лодок, теперь стояли длинные причалы из привозной лиственницы, защищенные волноломом из валунов. На стапелях строились широкие баркасы, а в новых складах с каменными фундаментами хранились товары со всего острова: шерсть из Лойгиса, стекло из Глендалоха, даже вино из Уэльса — правда, больше похожее на уксус.

Как-то утром я наблюдал, как грузчики втаскивают на борт кнарра бочки с солёной сельдью. Среди них мелькнула знакомая рыжая борода — Торстейн вернулся, везя на этот раз железные инструменты и ткани.

— Твой порт ещё пахнет смолой, но уже пахнет деньгами, — усмехнулся он, получая от меня сундук с образцами стекла для франков. — Держи плату. Что вам ещё нужно кроме египетского зерна?

Но главной наградой стали не товары, а новости. В тавернах шептались, что викинги из Уотерфорда начали роптать: зачем грабить берега, если можно торговать? А аббат Колум, некогда сомневавшийся в моих планах, теперь требовал построить часовню в каждом порту — «чтобы благословлять корабли».

Вечером я поднялся на сигнальную башню, откуда виднелись огни порта. Внизу, у воды, сновали факелы грузчиков, а на рейде качались мачты кораблей под разными флагами. Где-то там, за горизонтом, спали дети, чьи отцы больше не бедствовали и у которых вопрос чем накормить детей был решён. И это стоило всех тревог, всех бессонных ночей с картами и отчётами.

— Завтра начнём строить маяк, — сказал я Руарку, указывая на скалистый мыс. — Чтобы свет вёл рыбаков домой в непогоду, ночью и сумерках.

Он кивнул, и в его глазах отразились огни порта — крошечные, но уже негасимые.

***

Солнце только начало подниматься над гаванью Эйре, когда я стоял на новом каменном причале, наблюдая, как грузчики в потёртых холщовых рубахах выгружают тюки с шерстью с борта фризского корабля. Воздух был густ от запаха смолы, солёной рыбы и свежеспиленного дуба. Крики матросов, скрип блоков, плеск волн о сваи — всё сливалось в симфонию роста. Эйре больше не была цепью рыбацких деревушек. Теперь её порты дышали, как живые существа, переваривая тонны товаров. Но вместе с богатством приползла и гниль.

— Бран, посмотри-ка! — Руарк, стоявший рядом, ткнул пальцем в сторону британского кнарра с выщербленными бортами. На его палубе толстый купец в зелёном плаще что-то яростно доказывал монаху-счётчику, размахивая свитком. — Судя по морде, опять обвесили...

Я подошёл ближе, стараясь не поскользнуться на рыбачьей чешуе, устилавшей дощатый настил. Купец, краснолицый и потный, тыкал пергаментом в грудь юного послушника, который дрожал, но не отступал:

— Ты смеешь обвинять меня в мошенничестве?! Я торгую с королями, а не с нищими монахами!

— В-все товары проходят проверку, — запинаясь, произнёс монах. — По закону...

— Закон? — Купец фыркнул, обнажая кривые зубы. — В вашем «законе» дыра, как в этой сети!

Я шагнул между ними, ловя взгляд купца. Его глаза, мелкие и блестящие, как у крысы, метнулись в сторону.

— Хемптон, если не ошибаюсь? — спросил я, вспоминая имя из докладов. — Ваш груз — сто мешков пшеницы. Оплата внесена. В чём проблема?

— Эти... эти невежды задержали корабль! — он выдохнул перегаром прогорклого эля. — Говорят, зерно не соответствует! А я должен отплыть с приливом!

Я взял у монаха щуп — железный прут с заострённым концом. Хемптон напрягся, но я уже вонзал инструмент в ближайший мешок. Зерно посыпалось на причал, и толпа ахнула. Среди золотистых зёрен блестели чёрные крупинки.

— Вулканический шлак, — пробормотал я, растирая чёрный порошок между пальцами. Он был грубым, как песок, и весил почти как зерно. — Смешали с гнилой пшеницей. Умно. Но не умнее наших законов.

Хемптон отступил, наткнувшись на борт корабля. Его пальцы судорожно сжали пряжку пояса, под которой, я знал, прятался кошель с поддельными печатями.

— Это... это ошибка! — завопил он. — Меня обманули поставщики!

— Поставщики ваша проблема, — холодно сказал я, кивая стражникам. — Вы ответите здесь.

Суд проходил на площади у порта, под свисающими с крыш рыболовными сетями. Народ толпился, передавая из рук в руки жареных мидий в листьях. Хемптон сидел на скамье из досок, скреплённых морскими верёвками, а перед ним на столе лежали улики: мешок с подделкой, щуп и договор с печатью Эйре.