Барин-Шабарин 8 (СИ) - Старый Денис

— Греби! — прошипел Иволгин, наваливаясь на весло. — Греби, как на абордаж!

«Святая Мария» выросла из тумана словно спасительный призрак. Шлюпки подняли на талях. Горский встретил их на палубе.

— Баркас? — спросил Иволгин, сбрасывая промокший плащ.

— Ушел. Рыбачий, наверное. Махали нам, орали. Я им солью помахал в ответ. Поняли. Подходить не стали.

— Хорошо. Поднять якорь. Курс норд-вест. Полный вперед под парами и парусами, — приказал Иволгин и направился к трапу.

В каюте было немногим теплее, чем на палубе. Он скинул мокрые сапоги, брюки, рубаху. Все. Тело ломило от напряжения и холода. Он налил в стакан неразбавленного рома, выпил залпом. Огонь растекся по желудку.

Иволгин глянул в иллюминатор. Туман почти рассеялся. Открывался вид на суровое, серо-зеленое шотландское побережье, на скалы, о которые они едва не разбились. Операция прошла чисто. Связь установлена. Инструкции получены. Корабль цел. Но на душе не было покоя.

Была лишь ледяная усталость и гложущее чувство, что все они на борту лишь тени, промелькнувшие в тумане, а настоящая игра только начинается. Где-то там, на берегу, может, уже нашли следы их сапог на глине или уловили странную помеху на линии. А где-то впереди, в бескрайних просторах Атлантики, а может — на золотоносных землях Аляски, их уже ждет неведомый «Орлов».

Иволгин стукнул кулаком по столу.

— Курс норд-вест! — повторил он сам себе. — Полный вперед.

Ресторан «Донон» у Полицейского моста. Дорого. Сдержанно роскошно. Запах трюфелей, устриц и дорогого табака. В отдельном кабинете, обитом темным дубом, меня уже ждали. Не чиновники. Деньги. Живые, дышащие, пахнущие кожей, дегтем и амбициями.

— Василий Александрович! Почтеннейший Козьма Терентьевич! Никита Демидович! — Я широко распахнул руки, приветствуя их. — Благодарю, что откликнулись.

Василий Александрович Кокорев, откупщик, будущий нефтяной магнат, водочный король, уже скупавший земли под будущие железные дороги. Тучный, с умными, как бусинки, глазами, тонувшими в дородных щеках. Пахло от него дорогим коньяком и деньгами.

Козьма Терентьевич Солдатёнков, хлопковый король, меценат, владелец мануфактур в Москве и Богородске. Сухопарый, с бородкой клинышком, в очках в золотой оправе. Смотрел оценивающе.

Никита Демидович Демидов, потомок знаменитых горнозаводчиков, хозяин уральских недр. Моложе других, энергичный, с холодным, стальным взглядом. В его жилах текла кровь, людей привычных к власти над землей и людьми.

Сели. Заказали. Судак по-польски, расстегаи, «Столовое № 1» от Кокорева — его же водка, разумеется. Первые тосты — за Победу, за Государя, за здравие. Дежурные улыбки. Изучение друг друга. Я чувствовал их настороженность. Шабарин вице-канцлер — это сила. Шабарин организатор некой «научной» экспедиции на Аляску — это авантюра? Или… возможность?

— Господа, — начал я, когда съели суп, — вы все знаете. Крым — снова полностью наш. Англичане с французами присмирели. Теперь нам не просто нужно восстанавливаться. Нам нужно расти. Вширь и ввысь. Но казна… казна истощена этой победоносной войной. — Я сделал паузу, встретив их понимающие взгляды. Казна пуста — их любимая мелодия. — Государство готово дать концессии. Гарантии. Но ему нужны партнеры. Смелые. Дальновидные. Как вы.

— Интересно, Алексей Петрович, — промолвил Солдатёнков, аккуратно кладя вилку. — О каких… партнерствах речь? Хлопок? Шерсть? Торговые пути?

— О будущем, Козьма Терентьевич, — отчеканил я. — О стали и паре. Об электричестве и химии. О Русской Америке. — Я выдержал паузу, дав словам осесть. — Представьте: рельсы. Не ржавеющие, а из новой, обуховской стали. Тянутся через Урал, через всю Сибирь, к Охотскому морю. А там — пароходы, тоже наши, стальные, везут не пушнину, а кое-что повесомее, Козьма Терентьевич.

Я не соврал. Я верил в карту «Рассвета», в расчеты Аносова, в Иволгина, но вслух не сказал. Промышленники не дураки — сами догадаются, но промолчат. Уж они-то секреты хранить не умеют.

Демидов хмыкнул, поигрывая ножом:

— То, о чем ты умолчал, Алексей Петрович, оно в земле лежит. Его еще добыть надо. А рельсы… это мильоны пудов железа. Мильоны рублей. Риск.

— Риск? — перехватил инициативу Кокорев, его глаза заблестели. Он чувствовал большой куш. — Никита Демидович, риск — это когда ты стоишь в луже, а другие едут по рельсам мимо. Рельсы — это кровь новой торговли. Кто владеет сталью и путями — тот владеет всем. Алексей Петрович, вы говорите — концессии? Гарантии сбыта? Государственные заказы на дороги?

— Именно так, Василий Александрович. И не только на рельсы. На паровозы. На вагоны. Заводы под Петербургом, под Луганском, на Урале — на лучших условиях. Земля. Налоговые льготы. — Я видел, как в его голове уже крутятся цифры, проценты, будущие прибыли.

— А электричество, Алексей Петрович? — встрял Солдатёнков. — Вы — об освещении?.. Газовое оно — дорого и коптит. Того и гляди — полыхнет. А вот — Якоби, Яблочков… их опыты с электричеством… — В его голосе звучал практический интерес фабриканта, мечтающего удлинить рабочий день и снизить издержки.

— Электричество, Козьма Терентьевич, — подтвердил я. — Не фокусы. Освещение цехов, улиц, будущих вокзалов. Сила для станков. Якоби работает над динамо-машинами помощнее. Нужны кабельные заводы. Производство ламп. Тут и химия Зинина в помощь — изоляция, покрытия. — Я повернулся к Демидову: — Никита Демидович, ваши рудники… Представьте паровые экскаваторы. Электрические насосы для откачки воды. Не люди с кайлами — машины! Эффективность — в разы выше. Да и для других приисков — те же машины, те же технологии обогащения руды. Те, кто даст деньги сейчас на науку и машины, будут диктовать цены завтра. И получать львиную долю доходов…

Наступило молчание. Купцы переглядывались. Слышно было, как потрескивают свечи в люстре. Кокорев отхлебнул водки.

— Пароходное общество, — сказал он вдруг, четко, по-деловому. — По Каспию. С выходом на Персию, на Туркестан. Стальные суда. Если государство гарантирует поток грузов и охрану… я вхожу. И в рельсы — вхожу.

— Пусть Якоби ставит свои машины на мои мануфактуры, — заявил Солдатёнков. — Готов отчасти вложится в его опыты… При условии, что потом его машины для казенных фабрик первые пять лет я один буду поставлять.

Демидов долго смотрел на меня. Прикидывал. Он мужик ушлый. Его предки строили империю на уральском железе и серебре.

— Сталь, — сказал он наконец. — Обуховская сталь для рельс, для машин, для кораблей. Я расширяю Нижнетагильский завод. Строю новый, рядом. С новыми печами. Но хочу привилегию на казенные заказы. И… концессию на разведку в нужных мне местах Колымы. Слухи там ходят…

Я улыбнулся. Колыма? Милый Никита Демидович. Главное золото — дальше, но об этом пока молчок.

— Господа, — я поднял бокал. В нем искрилось шампанское. — За новое партнерство! За русский пар, русскую сталь и русское электричество! За Империю, которая шагнет из века пара в век электричества и химии! И за тех, кто не боится вложить рубль сегодня, чтобы получить червонец завтра!

Бокалы звякнули. Глаза купцов горели уже не осторожностью, а азартом первооткрывателей и расчетом акул. Золото Аляски, о котором не было сказано ни слова, служило им маяком. Я лишь указал путь. Они уже видели свои будущие дворцы, пароходы, акции новых заводов. Видели себя новыми Строгановыми, Демидовыми этого и будущего века.

Договорились о встрече с инженерами. О чертежах. О суммах. Я вышел из «Донона» поздно. Дождь кончился. Небо над Невой прояснилось, усыпанное холодными звездами. Воздух был свеж, пах речной водой и… будущим, которое теперь казалось еще более реальным, еще более необходимым.

В карете, покачиваясь на неровностях мостовой, я думал не только о стальных магистралях и динамо-машинах. Я думал о Лизонькином плаче в новой кроватке. О серьезных глазах Петруши, мечтающего о фрегате с пушками. О спокойном сне Алешеньки. Об усталых, но любящих глазах Елизаветы Дмитриевны. Их будущее — вот истинный Клондайк, ради которого стоит рисковать. Их безопасность и процветание — вот конечная цель всех этих рельс, телеграфов и золотых приисков. Купцы видели червонцы. Я видел лица своих детей.