Инженер Петра Великого 8 (СИ) - Гросов Виктор

— Не сходится… — прошептал он, не веря собственным глазам. — Петр Алексеевич, здесь ошибка…

Я взял у него грифель. Пробежался по цифрам. Ошибки не было. Расчет был точен.

Проблема оказалась убийственно простой. Да, ткань Нартова была герметичной. Но для этого она была чудовищно тяжелой. Вес нескольких слоев клея и олифы сводил на нет все преимущества легкого водорода.

Итоговая выкладка лежала на столе. В нашей тяжелой оболочке подъемная сила водорода едва компенсировала вес самой конструкции. Чтобы поднять пилота, требовался дирижабль таких размеров, что на его постройку ушли бы месяцы. Прототип, который мы могли собрать за оставшиеся сутки, в лучшем случае поднял бы в воздух самого себя. Абсолютно бесполезен.

Величайший технологический прорыв обернулся сокрушительным провалом. Мы уперлись в фундаментальные законы физики и пределы технологий этого времени.

Я медленно поднял глаза. Нартов стоял, опустив голову, раздавленный. А у окна, молча наблюдая за этой сценой, стоял Яков Брюс.

Чуда не произошло. Время вышло.

Мы проиграли не Булавину и не генералам — физике. Материя этого мира оказалась упрямее и тяжелее наших замыслов. Все мои идеи и титанический труд Нартова разбились о простую, удручающую реальность: мы не могли создать достаточно легкую и прочную оболочку.

Нужно было что-то говорить, что-то делать. Признать поражение? Сказать Брюсу, что он был прав, и отправить гвардию на бойню? Мысль была невыносимой. «Бурлаки» в нескольких экземплярах собираются, ими занят Федька, но готовы они будут через месяц. СМ-2 на сотню солдат — тоже к тому времени будут.

Сдаться — значило погубить Орлова, расписаться в собственном бессилии.

И тогда, в звенящей тишине, мозг, работающий на чистом адреналине отчаяния, нащупал выход. Отступление. Возвращение на шаг назад, на старые, выжженные позиции, которые я сам же и оставил.

— Мы не можем построить дирижабль, — произнес я тихо. Нартов вздрогнул. Брюс медленно повернул голову. — Расчеты верны. В поставленные сроки — это невозможно.

Подойдя к столу, я решительно смахнул листы с расчетами по водороду. Под ними лежал старый, потрепанный эскиз, сделанный еще в Яссах. Неуклюжий, пузыреобразный силуэт монгольфьера.

— Значит, мы вернемся к тому, что работает. Построим улучшенный монгольфьер.

Нартов вскинул на меня растерянный, почти оскорбленный взгляд.

— Петр Алексеевич, это шаг назад! Ваш компромиссный вариант несет еще большие риски! Вес батарей и электродвигателя критически снизит его потолок и скорость подъема. Он станет идеальной мишенью! Мы строим летающий гроб!

— Да, — твердо ответил я. — Мы возвращаемся к проблемам, но на новом уровне. — Взяв чистый лист, я начал чертить. — Мы не будем строить шар. Мы сделаем его чуть вытянутой формы, чтобы уменьшить сопротивление воздуха. Добавим хвостовое оперение для стабильности — но это надо еще проверить, сработает ли. Оболочку сделаем из твоей новой ткани — она хоть и тяжелая, но гораздо прочнее и менее горюча, чем просмоленная мешковина.

Мой грифель летал по бумаге, набрасывая контуры гибридного, уродливого, но теоретически жизнеспособного монстра.

— А главное — сердце. Под него мы поставим нашу «Триаду».

— Но… батареи и двигатель слишком тяжелы! — воскликнул Нартов. — Они съедят всю подъемную силу!

— Не съедят, если их задача — не тащить нас против ветра, а лишь помогать ему. Мы поставим небольшой электродвигатель с пропеллером. Его тяги не хватит, чтобы бороться со встречным потоком, зато будет достаточно, чтобы маневрировать на малых скоростях, разворачиваться, выбирать более удачное течение. А для подъема… — я обвел на чертеже новую деталь, — … мы используем безопасную горелку новой конструкции, с принудительной подачей воздуха от небольшого вентилятора, работающего от батарей. Это даст стабильное и мощное пламя без риска выброса искр — но и здесь надо будет проверить опытно.

Получился прагматичный, уродливый компромисс. Инженерный костыль. Я предлагал построить пожарное средство, собранное из обломков наших великих планов. Медленный, неуклюжий, все еще зависимый от погоды аппарат, который мы могли построить. Быстро.

— Петр Алексеевич, это полумера! — в голосе Нартова зазвенело отчаяние. Загоревшись мечтой об идеальном дирижабле, он видел в моем предложении предательство инженерной мысли. — Мы построим неуправляемый пузырь с моторчиком! Мы должны решать фундаментальную проблему, а не латать дыры! Дайте мне еще два дня! Я найду способ облегчить оболочку!

Наш спор из технического мгновенно перерос в мировоззренческий. Он, как идеалист, одержимый совершенством, требовал времени на создание революционной машины. Я же, прагматик, на чьих плечах лежала ответственность за сотни жизней, требовал рабочего, пусть и несовершенного, решения — здесь и сейчас.

Наш спор кипел на глазах у Брюса и Алексея, который тихо вошел к нам. Они молчали, понимая, что решается нечто большее, чем судьба одного проекта.

— Двух дней у нас нет, Андрей! — я повысил голос. — У нас небольшой промежуток времени, за которые отряд Орлова либо получит помощь, либо будет вырезан до последнего человека. Твоя идеальная машина прилетит на их могилы.

Я устало посмотрел на Нартова.

— Я понимаю тебя. Поверь, мне больнее, чем тебе, отказываться от этого замысла. Но сейчас мы на войне. И наша задача — а спасти людей.

Затем я отвернулся от него к Брюсу, все так же неподвижно стоявшему у окна.

— Яков Вилимович, вот мой ответ. Через трое суток у нас будет летательный аппарат. Не тот, о котором мы мечтали, но он сможет долететь до острога Орлова и сбросить им порох и припасы. Он сможет оказать моральное воздействие на казаков — уж я создал этому проекту соответствующий авторитет — османы не соврут.

Я замолчал в ожидании вердикта. Брюс медленно подошел к столу, взял чертеж идеального дирижабля Нартова.

Глава 3

Интерлюдия.

Османская империя.

В главном приемном зале дворца Топкапы было шумно. Пропитанный ароматами сандала и розовой воды воздух, казалось, застыл, превратившись в мутный, душный янтарь. Даже яркий свет, что лился сквозь окна, не развеивал этот сумрак, он лишь подчеркивал покорность застывших фигур.

В самом центре этого замершего мира, на высоком троне, инкрустированном перламутром, восседал падишах, Повелитель Правоверных, султан Ахмед III — изваяние из слоновой кости в белоснежных шелках. Хотя его лицо под огромным, увенчанным изумрудом тюрбаном, хранило спокойствие, предписанное этикетом, большой палец правой руки выдавал напряжение. Медленно и неотступно он очерчивал одну и ту же холодную точку на подлокотнике. А в темных глазах разыгрывалась невидимая битва между гордыней властителя и унизительной неизвестностью.

Вокруг трона, на почтительном расстоянии, замерли высшие сановники империи. За массивной колонной, отделанной изразцами из Изника, тучный и обрюзгший второй визирь Реджеп-паша решился склонить голову к уху казначея Ибрагима.

— Говорят, от всего войска правоверных газиев… — прошипел он тихо, слова походили на шелест сухого листа, — … и десятой доли не осталось. А янычарский корпус…

— Молчи, безумец! — оборвал его казначей, не поворачивая головы. — Хочешь, чтобы твой язык намотали на твой же тюрбан? Великий Визирь… он вернется с победой. Как всегда.

— Аллах велик, — вздохнул Реджеп-паша. — Однако этот гяурский шайтан, Смирнов… Клянусь бородой Пророка, он заключил сделку с самим Иблисом. Небесный огонь! Летающие корабли! Это колдовство.

Ибрагим не ответил. Он с силой сжал свои четки. Оглушительный треск лопнувшей бусины заставил несколько голов дернуться в их сторону. Визирь с казначеем тут же окаменели, превратившись в статуи.

Чуть поодаль, на специально отведенном месте, стояли два европейца: изящный и утонченный французский посланник, шевалье де Вуазен, в напудренном парике и камзоле из синего бархата, и его английский коллега, сэр Реджинальд Крофт, одетый с нарочитой строгостью в темное сукно. Лица обоих выражали безупречное скорбное участие.