Инженер Петра Великого 8 (СИ) - Гросов Виктор

И вот тут-то и сработает главная шестеренка моего механизма. По окончании контракта на строительстве дороги каждый из них получит и вольную, и небольшой надел земли — здесь же, вдоль дороги. С обязательством эту землю обрабатывать и платить в казну умеренный налог.

Что мы получим в итоге? Целый новый класс людей — свободных, имущих, лояльных государству, которое дало им новую жизнь. Они станут костяком, на котором вырастет новая экономика. Помещик, чьи крепостные работают спустя рукава три дня в неделю, никогда не сможет конкурировать с фермером, который трудится на своей земле от зари до зари. Промышленник, использующий рабский труд, проиграет мануфактуре, где работают вольнонаемные, мотивированные зарплатой. Крепостное право не нужно будет отменять каким-либо указом. Оно просто умрет само. Станет экономически невыгодным, как лучина при свече.

Я смотрел на карту и видел, как вдоль этой стальной артерии, пульсируя, нарождается новая Россия — свободная, индустриальная, сильная. И никто — ни Брюс, ни Государь, ни старое боярство — не увидит в этом проекте ничего, кроме спешной постройки стратегического пути на юг. Они сами дадут мне в руки инструмент, который разрушит их мир.

Булавинское восстание станет величайшим даром, эдаким кузнечным горном, в котором я перекую Россию.

Глава 2

Брюс уехал на рассвете. Мне нужно представить работающее доказательство, что мой путь — не безумная фантазия. В противном случае он, как верный пес государев, спустит с цепи генералов, и Дон утонет в крови. Времени на раскачку не было.

Я несколько дней носился по Игнатовскому как угорелый, пытаясь придумать как лучше решить поставленные задачи. Понимание того, что и на какой стадии находится на моей территории, после длительного отсутствия, помогло мне получить исходные данные — теперь можно и собрать своих единомышленников. О восстании Булавина, естественно, я сообщил, как о факте.

По моему знаку первым выступил Андрей Нартов. Мой гениальный механик с лихорадочным блеском в глазах развернул на столе огромный лист. С чертежа на нас смотрела филигранная, безупречная в своей сложности схема орнитоптера — механической птицы.

— Петр Алексеевич, — с легкой гордостью посмотрел он на меня, — я сидел над расчетами после нашего разговора. Вы говорили о полете «без огня». Вот решение! Паровая машина облегченной конструкции, система редукторов, передающих усилие на крылья… Я учел все!

Он говорил с жаром, с верой гения в собственное творение. Однако я, глядя на этот шедевр инженерной мысли, мрачнел. Прекрасный — и абсолютно тупиковый путь.

— Андрей, я восхищен твоей работой, — произнес я. — Но давай отбросим механику и обратимся к цифрам.

Взяв угольный грифель, я прямо на чистом углу листа принялся выводить расчеты. Вес машины, вес каркаса, площадь крыльев, необходимая мощность для создания подъемной силы… Нартов следил за рукой, его губы беззвучно шевелились, проверяя каждую выкладку. Когда я обвел финальную цифру, он тоже хмурился. Расчеты были неумолимы: чтобы эта махина хотя бы подпрыгнула, ей требовалась мощность втрое больше той, что могла выдать его паровая машина.

— Но… можно облегчить каркас! Использовать другие материалы! — Он цеплялся за свою идею.

— Можно. И тогда он развалится от первого же порыва ветра. Андрей, ты создал идеальный механизм, но пытаешься бороться с фундаментальным законом. С соотношением мощности к весу — формулы я тебе говорил, они не обманывают. В этой гонке мы проигрываем.

Раздавленный, он опустился на стул. Похоже, это был его первый серьезный творческий кризис. Я подошел к своему походному сундуку и извлек оттуда несколько листов, исписанных торопливыми набросками. Кажется, нужно немного направить его мысли в другое русло.

— Вот, — я положил их перед ним. — Размышлял об этом в походе. Глупости, конечно… Но что, если не толкать воздух, а найти нечто, что легче него самого? Какой-нибудь «горючий воздух», получаемый из купоросного масла и железа. Я прикинул его подъемную силу… Получается запредельная чепуха, но, может, ты найдешь ошибку в моих расчетах.

С недоверием он взял листы. Вместо приказа я подкинул ему новую загадку. Его мозг, отбросив провальную идею, с жадностью вцепился в новую гипотезу. Не ответив, он с головой ушел в мои каракули. Технологический фронт был открыт.

— Алексей Петрович, — повернулся я к царевичу. — Что у вас?

— Отряды землемеров мы отправили, однако уже ясно: без точных карт дело встанет. Изучив архивы Инженерной канцелярии, я нашел упоминание о штурмане-гидрографе Степане Ремезове. Лучший картограф выпуска Навигацкой школы, которого сослали в Воронеж за пьянство и «дерзостные речи».

— Отлично, — кивнул я. — Надо найти этого Ремезова.

Алексей помрачнел:

— Есть еще одна проблема. Более насущная. Землемеры, работающие на землях князя Троекурова, столкнулись с организованным сопротивлением. Его люди при поддержке местного исправника арестовали нашего старшего землемера. Работы остановлены. Мои письма к губернатору остались без ответа.

А вот это неожиданно. Игнорировать наследника?

— Твои предложения? — спросил я.

— Взять имение штурмом силами отряда де ла Серды, — не моргнув глазом, ответил Алексей.

Я покачал головой.

— Так ты превратишь Троекурова в мученика, а нас — в разбойников. Ты столкнулся как мне кажется с системой, и отвечать нужно системно. Думай. В твоем распоряжении все ресурсы. Найди его слабое место.

Он еще больше нахмурился, явно размышляя о том как решить проблему. Отлично. Второй фронт, административный, открыт.

Оставался третий — экономический. Теперь Изабелла.

— Мне нужен полный аналитический отчет по экономике Дона, — поставил я задачу. — Главные торговые пути, ключевые товары, имена самых влиятельных купцов и старшин. Кто с кем торгует, кто кому должен. Карта их финансовых потоков

Ее пальцы уже летели по бумаге, делая пометки.

А вечером, запершись в кабинете, я лично составил длинное, подробное письмо Анне Морозовой. В Москву я не поехал — непозволительная роскошь. Вместо этого я изложил все на бумаге: анализ ситуации, свой план экономической войны и деловое предложение, от которого, я рассчитывал, она не сможет отказаться. Риск был огромен: доверить бумаге тайны, способные стоить мне головы, — но солдатам «Охранного полка» я доверял.

Все шестеренки механизма пришли в движение. Технологический, административный, экономический — три фронта начали свою работу.

Следующие несколько дней Игнатовское жило как часовой механизм, заведенный слишком туго. Пружина времени сжалась до предела. Мы готовились, работая на упреждение.

Предвестники бури появились на третий день. По южному тракту потянулись первые подводы беженцев. То мелкие служилые люди, купцы, семьи приказных из разоренных казаками городков. Их обрывочные рассказы пугали страшнее любых донесений: вырезанные гарнизоны, объятые пламенем усадьбы, реки, красные от крови. Эти истории, передаваемые из уст в уста, расползались по Игнатовскому, сея тревогу. Мои мастера начали хмуро поглядывать на юг. Война из абстрактного понятия на карте превратилась в реальность, пахнущую гарью и звучащую человеческим плачем.

На этом фоне конфликт Алексея с князем Троекуровым из локальной стычки вырос в символ противостояния двух миров. Мой наследник и ученик действовал. Отбросив попытки договориться через продажных чиновников и посовещавшись со мной ночью, он сделал свой ход. Времени на поиски компромата не было, поэтому он ударил по самому больному — по тому, что эта спесивая аристократия ценила выше чести, — по кошельку.

С помощью финансовых рычагов и деловой хватки Анны Морозовой Алексей провернул изящную, почти бесшумную операцию. Он ударил по его союзникам. Всего за два дня аналитический отдел Изабеллы вскрыл коммерческую подноготную коалиции помещиков, стоявшей за князем. Выяснилось, что их благосостояние держалось на нескольких крупных контрактах по поставке пеньки и корабельного леса для Адмиралтейства — контрактах, которые лоббировал сам Троекуров.