Миссия в Сараево (СИ) - Тыналин Алим

Крестьянин напротив всхрапнул, повернулся на бок. Женщина с корзиной достала четки, перебирала их, шептала молитву.

Я вспомнил Аламут. Такие же поездки в темноте, перед заданием. Только тогда шел пешком или ехал на коне, а не в поезде. Тогда нож был за поясом, а не в ботинке. Тогда звали Халимом, а не Соколовым.

Но ощущение то же. Предвкушение охоты. Холодная ясность в голове. Знание, что можешь не вернуться.

Достал из сумки газету, развернул. Читал при тусклом свете лампы над головой. Статья о торговле зерном в Мачве. Скучная, но нужно поддерживать легенду. Если кто спросит, я торговец, изучаю рынки.

Поезд замедлился. За окном замелькали огни станции.

— Шабац! — крикнул кондуктор, проходя по вагону. — Шабац! Остановка десять минут!

Я сложил газету, взял сумку, встал. Крестьянин проснулся, протер глаза. Женщина перекрестилась, поднялась со скамьи.

Спустился на перрон. Ночь теплая, пахнет рекой и лесом. Станция маленькая, деревянное здание, несколько фонарей. Людей мало, человек пять сошло.

Прошел мимо станционного буфета, закрытого на ночь. Вышел на привокзальную площадь. Пустая, темная. Слева виднелась вывеска гостиницы «Дунав».

Пошел туда, толкнул дверь. Внутри прихожая, лестница наверх. За конторкой дремал ночной дежурный, старик в грязной рубахе.

— Есть комната на ночь?

Старик вздрогнул, открыл глаза.

— Есть. Два динара.

Я заплатил. Старик протянул ключ с деревянным брелоком.

— Второй этаж, третья дверь справа.

Поднялся по скрипучей лестнице. Нашел комнату. Отпер, вошел. Маленькая, убогая. Кровать, стул, умывальник. Окно во двор.

Запер дверь изнутри. Поставил сумку на пол, сел на кровать. Разделся до рубашки, снял ботинки. Нож положил под подушку.

Лег, не раздеваясь. Закрыл глаза.

Уснул не сразу, но крепко.

Проснулся от скрипа половиц. Кто-то ходил по коридору, вдали хлопнула дверь, затихло. Открыл глаза, за окном серело. Рассвет.

Встал, умылся холодной водой из кувшина. Вода обожгла лицо, прогнала остатки сна. Оделся в обычную одежду, рубашка, жилет, пиджак. Темные вещи остались в сумке. Пригодятся вечером.

Спустился вниз. Старик-дежурный храпел за конторкой, голова запрокинута. Я тихо вышел на улицу.

Шабац просыпался. Утро раннее, свежее. Пахло хлебом из пекарни, навозом от проехавшей телеги, речной сыростью. Редкие прохожие торопились по делам. Лавочники открывали ставни.

Рыночная площадь в центре города. Небольшая, вымощенная булыжником. По краям торговые ряды, прилавки с овощами, мясом, тканями. Народу уже прибавилось, крестьяне привозили товар с утра.

Трактир «Дубовая бочка» у дальнего края площади. Двухэтажное здание, побеленные стены, вывеска над дверью нарисованная бочка, потрескавшаяся от времени.

Я толкнул дверь, вошел.

Внутри полутемно, пахло вчерашним табаком и пролитым вином. Низкий потолок с закопченными балками. Несколько столов, пустых. Только один занят, у окна сидел мужчина средних лет, пил кофе.

За стойкой хозяин вытирал кружки тряпкой. Полный, лысеющий, с седыми усами.

— Доброе утро, — сказал я. — Можно позавтракать?

Хозяин кивнул.

— Сейчас принесу. Кофе? Хлеб? Сыр?

— Да. И яичницу, если есть.

Он ушел на кухню. Я сел за стол в углу, спиной к стене. Достал из кармана газету, развернул. Делал вид, что читаю, но смотрел на мужчину у окна.

Лет пятидесяти, крепкого сложения. Широкие плечи, загорелое лицо, рабочие руки. Одет просто, холщовая рубаха, жилет. На столе перед ним шапка. Сидел спокойно, пил кофе маленькими глотками, смотрел в окно на площадь.

Йован. Должен быть он. Торговец зерном, агент Артамонова.

Хозяин принес поднос, кофе в медной джезве, чашка, тарелка с яичницей, хлеб, брынза. Поставил на стол.

— Восемь пара.

Я заплатил. Хозяин ушел обратно за стойку.

Налил кофе, отпил. Горячий, крепкий, с гущей на дне. Съел яичницу, не торопясь. Хлеб свежий, еще теплый. Брынза соленая, острая.

Мужчина у окна допил свой кофе, поставил чашку на стол. Встал, надел шапку, направился к выходу. Проходя мимо моего стола, остановился.

— Простите, господин. Вы не местный?

Я поднял голову.

— Нет. Из Белграда. По торговым делам.

Он кивнул.

— Ясно. Если ищете хорошую сливовицу, тут лучшая в округе. Хозяин держит бочку от своего деда.

Я посмотрел на него внимательнее.

— Слышал, здесь хорошая сливовица.

Пауза. Короткая, но заметная.

— Лучшая в Мачве, — ответил он спокойно.

Пароль и отзыв. Все правильно.

Он сел напротив меня, не спрашивая разрешения. Положил шапку на стол, сложил руки.

— Йован, — сказал тихо. — Торгую зерном. Ваш общий знакомый из Белграда просил помочь.

Я кивнул.

— Александр. Спасибо, что согласились.

Йован посмотрел на хозяина за стойкой. Тот возился с посудой, не обращал на нас внимания. Наклонился ближе, понизил голос.

— Все готово. Лошадь ждет у конюшни за трактиром. Хорошая, выносливая, не пугливая. Седло, уздечка, переметные сумки. Дорогу покажу.

— Когда?

— Сейчас. Закончите завтрак, выходите через заднюю дверь. Там узкий проход между домами, он выводит к конюшне. Я буду ждать.

Он встал, надел шапку, пошел к выходу. Не оглянулся.

Я допил кофе, доел хлеб. Встал, взял сумку, вышел через заднюю дверь, как он сказал.

Проход узкий, грязный, завален мусором. Прошел, вышел на задний двор. Конюшня небольшой сарай, покосившийся, с выцветшими досками.

Йован стоял у входа, держал под уздцы гнедую лошадь. Среднего размера, крепкая, спокойная. Седло простое, крестьянское, но прочное.

— Вот она. Зовут Звезда. Послушная, знает дорогу. Только не гоните сильно, устанет.

Я подошел, погладил лошадь по шее. Теплая, спокойная. Привязал сумку к седлу, проверил стремена.

— Далеко ехать?

— Километров пять на север. По главной дороге до развилки, там свернешь направо, в лес. Дорога лесная, узкая, но проезжая. Через километр увидишь старый дуб с расщепленной молнией вершиной. От него уходит тропа влево, по ней не ходи. Это прямо к лагерю ведет, охрана заметит. Езжай дальше по дороге еще метров триста, там поляна. Привяжешь лошадь, дальше пешком.

— Лагерь далеко от поляны?

— Километра полтора через лес. На северо-запад. Увидишь по дыму, они днем костер разводят. Вечером тоже. Ночью нет.

Йован достал из кармана сложенный листок, протянул мне.

— Схема. Нарисовал сам три дня назад. Шесть построек, склад справа. Охрана двое ночью, четверо днем. Сменяются в полночь и в шесть утра.

Я развернул листок, изучил. Схема простая, но понятная. Шесть прямоугольников, цифры, стрелки. Склад отмечен крестом.

Спрятал листок во внутренний карман.

— Спасибо. Как вернуться?

— Той же дорогой. Лошадь сама найдет путь, если отпустишь повод. Я буду ждать у конюшни до завтрашнего вечера. Не вернешься, значит, что-то не так.

Он отдал мне повод, отступил.

— Удачи.

Я сел в седло, пристроил ногу в стремя. Лошадь спокойно стояла, ждала команды.

— Поехали, Звезда.

Легонько тронул пятками. Лошадь двинулась неторопливой рысью.

Выехал со двора на улицу. Утро разгоралось, солнце поднималось выше. Народу на площади прибавилось, кричали торговцы, торговались покупатели, дети бегали между телегами.

Я проехал через площадь, миновал последние дома. Шабац остался позади.

Дорога на север шла через поля. Широкая, накатанная, пыльная. По краям посевы пшеницы, уже высокой, колосящейся. Где-то вдали работали крестьяне, маленькие фигурки в утреннем мареве.

Ехал неспешно, шагом. Торопиться некуда. До темноты еще целый день. Нужно добраться до поляны, оставить лошадь, дождаться ночи.

Через полчаса дорога вошла в лес. Сосны сомкнулись над головой, воздух стал прохладнее, пахло хвоей и сыростью. Света меньше, полутень.

Развилка. Столб без указателей, две дороги. Направо лесная тропа, узкая. Налево главная дорога продолжается.