Японская война 1905. Книга восьмая (СИ) - Емельянов Антон Дмитриевич

В чем-то это получалось даже красиво. Сначала где-то был просто передовой отряд, но враг вышел к нему, начал подтягивать подкрепления, мы ответили, и вот линия фронта вытянулась еще на пару километров. Кажется, и что такого? Но каждая такая точка — это куча проблем. Для начала логистика: организация ротации, подвоза снарядов и питания — уже непросто. Но это именно что только начало! Офицерам нужно учитывать еще и новые сектора обстрелов, которые враг теперь может пустить в ход, перекрытые дороги, по которым не пройдут подкрепления, в конце концов, нельзя забывать и об опасности очередного штурма. Маленькая точка мгновенно обрастала бесконечными новыми задачами, словно снежный ком, который мгновенно рухнет на того, кто решит положиться на удачу или морально устаревший авось.

И вот не спят нестроевые части, копая и расширяя новые линии укреплений, не спит штаб, стараясь все учесть, не спит пехота, чьи жизни и смерти будут зависеть не только от собственной храбрости и слаженности, но и от работы всех остальных. Даже удивительно, как под подобным гнетом еще никто не сломался?

— А вам не кажется, что это все похоже на зарождение жизни? — к столу своим тихим кошачьим шагом подошла Казуэ.

— Что именно?

— То, как растут фронты. От малого к большому, без конца, в постоянной зависимости друг от друга.

— Я верю немного в другое, — Огинский ушел от возможного спора. Наука против религии — ну их.

— Но все же! — Казуэ не сдавалась. — Что вы думаете?

— Я думаю, что война — это смерть. Неизбежное зло, в котором не стоит искать красоту. Да, пока от нее не избавиться, и нам нужно учиться жить вместе, но это вовсе не повод для любви.

— Любовь — глупое слово. Что она на самом деле? Безумство, как у Шекспира?

— Вы про Ромео и Джельету?

— Слезливая наивная история. Вы бы еще «Зимнюю сказку» вспомнили, где искреннее раскаяние может вернуть обращенную в камень жену. Нет, я про единственную настоящую трагедию мертвого англичанина — «Короля Лира».

— Вас так задела смерть Корделии или сошедший с ума старик-король?

— Конечно, нет. Единственная настоящая трагедия там — это судьба Гонерильи. Она устраняет всех конкурентов на пути к трону, но ее возлюбленный не смог победить на дуэли. Опять якобы правосудие остановило тирана — чушь. Девушка сделала все, но это потеряло смысл, так как пропал тот, ради кого она старалась. И Гонерилья убивает себя. Вот потеря, вот трагедия, вот настоящая цена любви, и, если честно, не знаю, смогла бы я сама когда-то ее заплатить.

Огинский только головой покачал, удивляясь, как по-разному можно прочитать одни и те же книги. Обычно в старшей дочери короля видели только бесконечный эгоизм и жажду власти.

— Что ж, если у вас любовь — это борьба, то такое чувство можно испытывать и к войне. У меня не так. Я хочу верить, что однажды войны точно закончатся.

— Но не сейчас.

— Не сейчас, — согласился Огинский.

— Кстати, что про Элис? — Казуэ неожиданно сменила тему. Или для нее тут все же была какая-то связь?

— Слежка продолжается. Шесть человек в три смены ведут ее круглые сутки. Если кто-то решит разыграть карту президентской дочки, мы об этом узнаем.

— Ее точно нельзя отослать? Вот не нравится она мне, — поморщилась Казуэ. — Смотрю, и на душе сразу становится неспокойно. Если есть женщины, что приносят несчастья, то Элис точно одна из них.

— Вячеслав Григорьевич видит от нее пользу и считает, что уже мы с вами сможем проследить за тем, чтобы она не наделала глупостей.

— Иногда его вера в людей раздражает.

— В Элис? — спросил Огинский и снова не угадал.

— В нас! Вот честно, меня уже который день гложут мысли прийти к нему сказать, что я не справляюсь. Вот именно с этой дамочкой — никаких гарантий. И пусть отстраняет меня, пусть меньше доверяет, но выгонит ее отсюда.

— Я тоже об этом думал, — неожиданно для самого себя признался Огинский. — Я не верю в судьбу, но тут… Вы столько о ней говорите, что мне даже кошмары начали сниться.

— Какие? — Казуэ подобралась.

— Что она съедает взрывчатку, мы ничего не можем найти, а она взрывает себя и генерала.

— Убью су…

— Это просто сон!

— Возможно, вещий!

— Я уточнял, — Огинский отвел взгляд в сторону. — Чисто физиологически подобное невозможно. Тротил начнет растворятся в желудке, выделяя ядовитые компоненты — это будет заметно. Без детонатора тоже ничего не получится, а уже как его проглотить — я даже не представляю. Нет, все это чушь. Мы не дадим ей пронести оружие к генералу, а для чего-то более простого у них не те отношения. Судьбу Атиллы и Ильдико они точно не повторят.

Казуэ передернуло. Огинский давно заметил, что у японки есть какая-то своя странная тяга к генералу, и иногда пользовался этим.

31 декабря 1905 года — завтра Новый год. В моем мире 1906-й запомнился последствиями первой русской революции, которой в этом так и не случилось. Звучит так просто, но сколько за этим стоит. Не будет январского восстания во Владивостоке с его беспорядками, судами и казнями, не будет Белостокского погрома, мятежей в Свеаборге и Кронштадте, не будет покушения на Столыпина и ответной волны уже царского террора со знаменитыми «галстуками».

Зато та же крестьянская реформа с выделением личной земли уже началась. Условия труда тоже стали лучше — зарплата, графики, страховки. Мои заказы подтянули ситуацию на Путиловском, остальным заводам пришлось равняться на них, и ситуация сдвинулась с мертвой точки. Конечно, до Маньчжурии или Сан-Франциско, где рабочий за год мог получить собственное жилье, в столице еще далеко, но… То ли еще будет.

Я на мгновение позволил себе помечтать, как закончится война в Америке, я вернусь в Россию, проедусь наконец-то по Транссибу, посмотрю Иркутск и Тобольск, где никогда не был, остановлюсь в Москве, чтобы сравнить с тем, какой она была в мое время, ну и, наконец, Санкт-Петербург. Каким окажется этот город в 1906 году? Хватит ли мне теперь сил и влияния, чтобы и там что-то изменить?

Даже не знаю. На лице мелькнула то ли грустная, то ли мечтательная улыбка. А потом в кабинет ворвалась Элис, и я, как это уже стало привычно в последние дни, опять невольно потянулся к пистолету.

— Вячеслав Григорьевич! — голос девушки дрожал от возмущения. — Вы поставили меня в помощницы Карлу Оттовичу, а потом забрали его на фронт. Но я все равно справлялась! Нужно было размещать людей — мы находили или даже строили им дома. Нужно было перевозить еду и припасы — мы перевозили. Даже когда вы забрали последние машины, я нашла достаточно гужевого транспорта, чтобы выдерживать заданные сроки. Но вы и его хотите отнять! Это нечестно! И я… буду жаловаться!

— Кому?

— В газеты напишу, на радио схожу, — Элис замахала руками.

И ведь она сейчас серьезно.

— А знаете, почему я у вас забрал еще и телеги? — я перешел на серьезный тон и подвинул вперед плотно исписанный лист бумаги.

— Это… мой почерк.

— Это докладная записка, где одна дама — да, вы! — предлагает перевести основные транспортные артерии города на воду.

— Это было разумно. В городе полно воды, а у нас полно кораблей, которые мы сейчас почти не можем использовать. А так, если перекинуть основные склады поближе к Миссисипи и каналам, мы высвободим кучу ресурсов…

— И это было очень разумное решение, которое я принял.

— Но почему мне не сказали? Или вы мне не доверяете?

— Военные дела нет, а в гражданских вы ни разу не подвели, — я пожал плечами. — Тем не менее, вы не разбираетесь в кораблях, и эту задачу возьмет на себя более опытный человек.

— Это нечестно!

— Будь у меня время вырастить из вас губернатора, а потом и президента, я бы обязательно это сделал, — я улыбнулся. — Но сейчас война, так что учебу придется отложить.

Элис почему-то замерла с открытым ртом. Точно, в эти годы женщины на столь высоких официальных постах — это даже не исключение, а вызов всем правилам. Той же Татьяне пришлось немало повоевать, чтобы отстоять свое место.