— Фёдор, любимый, очнись, я люблю тебя! — от этих слов меня словно ударило электроразрядом, и я решился.
Мир Хмари схлопнулся и пропал, а я вдруг оказался в белой комнате, лежащий на постели, а возле меня, склонившись и держа в своих руках мою ладонь, сидела Женя.
«Да, это была она, я не мог ошибаться, но ведь её больше нет, я потерял её! Не может быть!» — мелькали у меня в голове глупые мысли. Женя вдруг подняла голову, её глаза встретились с моими, я вздрогнул, на меня смотрела красивыми голубыми глазами настоящая Женя.
— Я в раю? — прошептали мои губы.
— Нет, Федя, ты в больнице лежишь, и находился без сознания уже четвёртые сутки.
— Но тебя же убили бандиты, Женя?
— Нет, ты ошибся, я просто была в беспамятстве, меня пуля контузила и кожу рассекла, я упала и потеряла сознание, видишь, у меня пластырь на виске? — и она повернула к нему раненую голову.
— Вижу, но не верю, я в раю, просто в раю, а ты ангел, что принял обличье моей любви.
— Я живая! — и девушка, схватив мою руку, приложила её к своей груди, и я с трепетом и где-то даже с ужасом ощутил, что первый раз касаюсь девичей груди, и не просто посторонней девицы, а предмета своей любви, той, о которой мечтал днями и ночами. Грудь, пышная, упругая даже сквозь лиф, обожгла меня сквозь ткань своей невероятной податливостью и приятностью, и я очнулся, машинально при этом её сжав, и тут же отдёрнул руку.
А дальше на меня упали и стали заливать солёными слезами радости, обнимая за шею и прижимаясь всем телом, и я окончательно понял, что попал в рай, но не в неземной, а в обыкновенный. Туда, куда попадают все влюблённые, когда видят друг друга, ощущают друг друга и становятся одним целым: и днём, и ночью, наяву и во сне.
Я попытался обнять девушку, но силы изменили мне, а тут вошёл доктор и попросил её на выход. Уходя, Женевьева приказала мне держаться, и я согласился с ней одними глазами, после чего тут же провалился вновь в беспамятство. Очнулся я на следующий день, где-то перед самым обедом, и сразу наткнулся на внимательный взгляд дежурной медсестры, что сидела возле моей кровати.
— Барон, как вы себя чувствуете? — сразу отреагировала она, смотря на меня воистину изучающим взглядом холодных зеленоватых глаз.
— Я себя стал чувствовать, спасибо.
— Я, с вашего разрешения, позову доктора?
— Зовите, если это важно.
— Несомненно, это важно. Сию секунду! — медсестра быстро встала и, подойдя к стене, нажала на неизвестную кнопку, хотя я думал, что она просто выйдет из комнаты, но этого не случилось.
В ответ на нажатие не прозвучало ни трели звонка, ни чего-то ещё, поэтому я опять закрыл глаза, терпеливо ожидая, что произойдёт дальше. Доктор явился почти сразу, насколько я понял, ведь часов у меня на руке не было, а по внутренним ощущениям у меня всё плавало, и я не понимал, сколько времени прошло.
Явился не один, что меня удивило, если не сказать больше. Хотя удивление для моего нынешнего состояния это всё же несколько грубая реакция, ведь я хотел только одного, чтобы меня никто не трогал, кроме Женевьевы, и всё же, профессора Беллинсгаузена я узнал сразу и откровенно обрадовался ему, да и как не обрадоваться человеку, который столько для меня сделал?
— Ну-с, молодой человек, а вы определённо делаете успехи в своей жизни. Это же надо так сотворить со своим даром, что вся наука о носителях дара встала на дыбы, и сейчас чуть ли не в прямом смысле стоит на ушах?
— Феоктист Амадестович, вы ли это?
— Я, Фёдор, я, а вот ты сильно изменился. Я бы сказал, что даже очень, возмужал, окреп, гм, ну так не скажешь сейчас, но если вспомнить прошлые времена и сравнить с нынешними, то я бы не поверил. Однако вот так. Как себя чувствуешь, Фёдор?
— Хреново.
— Ясно, так и должно быть, когда выходишь из энергетической комы.
— А у меня что, она?
— Ну, а какая же? Конечно, она, плюс наложилось расстройство от потери близкого человека, Слава Богу, что всё оказалось неправдой, и ты обманулся, но это сильно повлияло на тебя, что мы сейчас и наблюдаем.
— Скажите, профессор, — тихо спросил его я, — а Женевьева действительно жива?
Профессор Беллинсгаузен сначала хотел отшутиться, но глянув в мои серьёзные глаза, резко передумал шутить.
— Да, Фёдор, и чтобы у тебя не возникало никаких мыслей на этот счёт, а то подумаешь, что ты не в себе или что тебе подсунули двойника юной графини, я тебе объясню по порядку то, что с ней случилось. Когда ты бежал на помощь, в неё выстрелил один из боевиков, она успела отшатнуться в самый последний момент, поэтому пуля лишь скользнула по виску. Девушку оглушило, она упала без сознания, а пуля разорвала ей кожу на виске, сдёрнув небольшой кусочек скальпа, что вызвало обильное кровотечение, которое ты и увидел. Ну, а дальше у тебя произошёл шок от осознания потери, замешанный на энергетическом предшоковом состоянии и моральной опустошённости. Ведь ты уже два раза успел истощить свой дар, что не проходит бесследно для организма. Возможно, в другом состоянии ты бы быстро разобрался во всём, но действовать пришлось в режиме цейтнота, потому всё так и случилось.
— Скажите, профессор, я мог не выйти из комы и умереть?
— Да, Фёдор, и ты правильно озвучил два возможных варианта, ты мог не выйти из комы и находиться в таком состоянии очень долгое время, и мог отдать концы в первые три дня, однако твой организм смог пересилить энергетическое истощение и нравственный шок. Не знаю, почему, возможно визит графини благотворно сказался на тебе, наука пока не может ни подтвердить данного факта, ни опровергнуть его.
— Значит, вот оно как всё было, — прошептал я еле слышно, но профессор услышал.
— Да, именно так.
Мой лечащий доктор, стоящий за спиной профессора и нависающий над ним по причине своего более высокого роста, молчал, внимательно изучая моё лицо. А мне сейчас было совсем не до него.
— Однако, мне интересно, как так получилось, что твой дар, Фёдор, вдруг из абсолютно оборонительно превратился в наступательный, да такой, что мы до сих пор изучаем его природу и никак не можем понять, на чём она основана. Да, в конце концов, мы во всём разберёмся и сделаем правильные выводы, но пока сие знания для нас недоступны. Ты можешь нам объяснить его природу?
— Да, вернее, нет, это получилось спонтанно, думаю, что вы мне верите в этом.
— Безусловно, Фёдор, и не только в этом, но и во всем, что ты нам сейчас или позже скажешь.
— Хорошо, я думаю, что это сила отчаянья или ненависти, что поднялась во мне, она и дала мне силы отомстить, больше я ничего не знаю и даже не могу догадаться. Так получилось, я плохо помню тот миг, когда нанёс свой первый удар этим оружием, да и дальше почти ничего не помню, так, кусками и очень смутно.
— Угу, понятно, ладно, не буду тебя больше мучить, Фёдор, тебе нужно отдыхать, да и скоро уже нагрянет к тебе твоя невеста, которую ты спас, и тебе понадобятся все силы, чтобы не оставлять её без внимания.
Я улыбнулся в ответ на слова профессора, ведь всякое упоминание о Женевьеве вызывало во мне радость и самые светлые чувства.
— Ладно, отдыхай, а у нас ещё много работы по изучению тех последствий, что ты натворил, — и профессор, потрепав меня по руке, ушёл, а доктор, оставшись в палате, принялся мерить мне давление, смотреть в зрачок и задавать разные вопросы по моему состоянию.
Минут через десять, закончив все манипуляции, он ушёл, а вместо него пришла медсестра и, поставив мне капельницу, уселась рядом, что-то читая из большой тетрадки. В конце процедуры она покормила меня, а через час ко мне пришла Женевьева.
Тонкая, одетая в строгое и длинное, в серых цветах платье, она выглядела настолько красиво и элегантно, что у меня аж захватило дух, глядя на неё. Однако мой взгляд и состояние она оценила превратно, решив, что я плохо себя чувствую, и тут же уселась рядом со мной, схватила меня за руку и, непрерывно её поглаживая, стала выспрашивать меня. Я млел, отвечая на её вопросы, мне казалось, что я восстанавливался буквально на глазах, ещё неделя подобных посещений, и я смогу уже выписаться отсюда, наверное.
