Как только я вошёл в дом в сопровождении Женевьевы, графиня вышла навстречу и, не успел я её поприветствовать, как она вместо того, чтобы протянуть мне руку для поцелуя, вдруг подошла ко мне и, неловко обняв из-за раненой руки, вдруг зарыдала.
Она ничего не говорила, кроме слова «спасибо», и плакала сдержанно, без истерик и всхлипываний, но я чувствовал, как ей тяжело, и как она испугалась тогда, той ночью, и за себя, и за всю семью. На обеде, когда мы сидели втроём, она сказала.
— Барон, я вам благодарна за всё, что вы сделали для меня и всех нас. Скажите, как вы себя чувствуете?
— Прекрасно! — сказал я, украдкой глядя на Женевьеву.
Графиня заметила мой взгляд и улыбнулась.
— Вы по-прежнему желаете руки моей дочери?
— Да, конечно.
— Мы дали вам разрешение на женитьбу до всего случившегося и даём его сейчас. Более того, я специально пригласила сегодня священника, чтобы он совершил обряд помолвки, а ваше венчание состоится уже завтра.
— Но…так быстро, я ведь… да и я не ожидал, так сразу⁈ — немного растерялся я. — А Женевьева знала?
— Да, мы с мамой всё согласовали, — сказала Женя и посмотрела на меня ледяным взглядом, как будто я вдруг решил отказаться.
— Нет, нет, я согласен, просто всё так неожиданно и быстро, что я совсем растерялся от радости.
Женевьева хмыкнула, графиня улыбнулась.
— Муж сказал, чтобы я организовала помолвку, как можно быстрее, а венчание прошло тайно. Да, мы никогда не думали, что придётся обойтись без пышных и торжественных церемоний, но время диктует свои правила, и я не хочу, и не имею больше желания рисковать ни своей жизнью, ни жизнью дочери. Пусть об этом узнают значительно позже, тогда, когда прекратится террор. Надеюсь, вы сможете приложить, в том числе, и свои усилия к тому, чтобы он прекратился.
— Я уже приложил, ваша светлость.
— Да, действительно, но гидра ещё жива.
— Я буду бороться с ней, особенно после всего случившегося.
— Спасибо. После венчания вы можете жить у нас сколько угодно, пока не решите продолжать учёбу, потому как я отпускаю дочь вместе с вами. С вами она окажется в безопасности. Жить станете в её квартире, которую мы дарим вам, ну и дальше, граф походатайствует перед императором о повышении вашего титула, дабы ваши дети могли не потерять его и повысить свой статус.
— Благодарю Вас, Ваша светлость!
— Не стоит благодарности, вы теперь член нашей семьи, и мне спокойнее, если вы будете всё это время находиться где-то рядом, пока не выпишут из больницы моего мужа. Вам всё равно пока нужно поправить здоровье, а учёба подождёт, я уверена, что вы сможете её наверстать легко.
— Да, думаю, что да.
— Вы уже стали легендой академии, правда, большинство о ваших заслугах не знают, но те, кто знают, будут вас помнить всегда. Что же, восстанавливайте силы, барон, и проводите время по своему усмотрению. Женевьева, будь готова, когда придёт священник, научить своего избранника говорить то, что нужно, согласно протоколу. Он, конечно же, всё равно начнет ошибаться, но желательно, чтобы совсем чуть-чуть, мы не должны ронять своё лицо, даже в мелочах и под давлением обстоятельств.
— Я поняла, мама, Федор учится быстро, он запомнит.
— Надеюсь на это, у меня сейчас перевязка, и я вас оставлю, молодые люди, — графиня встала и сразу ушла, оставив нас вдвоём.
Не знаю, кто из нас двоих оказался более ошарашен этим известием, наверное, я, а не Женя, она-то знала о венчании. Как только графиня ушла, Женевьева повела меня в свою комнату и принялась рассказывать, что и в какой последовательности нужно делать на церемонии, и как отвечать. Я ей всё время мешал, закрывая её губы своими губами.
Примерно через час прибыл священник и быстро провёл помолвку, после чего рассказал в подробностях, как проходит венчание и во сколько нам нужно прибыть в церковь. После него явился портной и снял с меня мерки для нового костюма, пообещав сшить его к утру, и я не сомневался, что так оно и произойдёт.
Весь вечер мы гуляли по саду, в каждом закоулке которого я невольно угадывал следы недавней битвы. А на ночь мне предоставили комнату напротив спальни Женевьевы. Графиня заняла дальнюю по коридору комнату, наскоро переоборудованную в её спальню. В общем, нас с Женевьевой отделяла от совместного проживания лишь условность и более ничего.
Понимая это, я целый час обнимался с ней и тискал, да так, что смог оторваться от её распухших от поцелуев губ с великим трудом и то, только благодаря ещё не поправившемуся до конца здоровью, иначе я за себя не отвечаю. И всё же, помолвка — помолвкой, но венчание ещё не произошло, и как бы не кипели наши страсти, нарушить правила — это моветон, даже перед самим собой, и мы с Женевьевой разошлись по разным комнатам. Ночью спал я крепко и проснулся рано.
Ошарашенный от нагрянувшего на меня счастья, я шёл к церкви на деревянных ногах, держа под руку невесту, одетую в белое длинное платье и изящную шляпку с вуалью, закрывающую нежное лицо. Женевьева, строгая и красивая, старательно выхаживала рядом со мной, направляя и иногда подсказывая шёпотом, что нужно делать.
Народу в церкви оказалось совсем немного: графиня, мы, несколько человек из отдельного корпуса жандармов, в качестве охраны, и ещё пара близких к семье Васильевых лиц, и на этом всё. Выйдя из церкви после венчания, мы поехали в небольшой, закрытый от остальных гостей ресторан, где и отметили нашу свадьбу. Присутствовали немногие, едва ли человек двадцать. Праздновали мы недолго и, пробыв на собственной свадьбе часа три, уехали в особняк, на следующий день мы планировали отбыть в Павлоград.
Вернувшись из ресторана уже повенчанными, являясь мужем и женою, мы дали волю страстям. Женя, немного стесняясь, скинула с себя одежду и застыла в нерешительности, а я замер, восхищённо рассматривая стройную девичью фигурку.
Красиво очерченную грудь, тонкую талию, красиво изогнутые полукругом бёдра, длинные, стройные ноги, с тонко вычерченными, словно по лекалу неведомого творца, икрами.
— Как ты хороша, любимая!
— Правда? — спросила девушка, невольно дёрнувшись в попытке прикрыть свою прекрасную наготу и тут же понимая, что она не для того обнажалась, чтобы её прятать.
— Правда! — и, подойдя вплотную к девушке, я положил руки на её груди и принялся целовать её лицо, одновременно лаская тело, а дальше нас обоих обуяло безумие самой старой и самой желанной страсти — любви! Время пролетело незаметно, мы не спасли всю ночь, и даже плотно закрытая дверь не скрывала наших восторженных криков.
Мы страстно любили друг друга, так, как любят обуянные высшими чувствами мужчина и женщина. Мы были вместе, мы спасали друг друга, жертвовали собой ради этого краткого мига, пусть и плотской любви, мы любили и сердцем, и душой, и самой плотью, отдавшись давно сдерживаемым чувствам со всей человеческой страстью, и заснули только тогда, когда сил уже ни на что не осталось. Крепко обнявшись, мы спали на не очень широкой кровати Жени, и места нам хватало с лихвой.
На следующий день мы проснулись почти в обед и стали собирать вещи и готовиться к отъезду. Учёба в академии уже давно началась, и если бы не нападение на особняк, я уже учился, но потеря двух недель занятий сейчас ничего не значила для меня. Я успею всё наверстать, как успеет и Женевьева.
На вокзале нас провожала графиня, поцеловав ей руку на прощание, мы зашли в вагон, услышав от неё напоследок.
— Будьте всегда вместе и всегда счастливы, мои дети!
От этих слов у меня сладко защемило сердце, а на глаза навернулись слёзы, я крепче взял под руку Женю и прошёл в вагон, запомнив эти слова и пообещав себе, что никогда их не забуду!
