Инженер 1: паровая империя (СИ) - Тыналин Алим

— Непременно воспользуюсь приглашением.

Струве взял саквояж, кивнул на прощание и направился к операционной. Я проводил его взглядом, затем повернулся к палатам.

Первая палата встретила привычным запахом карболовой кислоты и свежего белья. Больные лежали спокойно, некоторые читали, другие беседовали вполголоса. На потолке под самым перекрытием виднелись деревянные короба вентиляционных каналов, уходившие к печи в углу.

Система работала. Тихо, незаметно, но работала. Свежий воздух поступал через нижние решетки, застоявшийся уходил через верхние. Температура держалась ровная, без резких перепадов.

— Господин капитан! — окликнул меня рядовой Петухов, сидевший на койке у окна. — Правда ли, что вы уезжаете?

Я подошел к нему:

— Правда, Петухов. Завтра утром отправляюсь в Тулу.

— Жалко, — вздохнул солдат. — Хороший вы офицер. Не то что другие, которые только командовать умеют. Вы за людей радели.

— Служба такая, — ответил я просто. — Выздоравливай, солдат. И береги здоровье.

Обошел остальные койки, перекинулся несколькими словами с выздоравливающими. Все они знали о моем отъезде, все желали успеха.

Во второй палате меня ожидал фельдфебель Морозов с тремя солдатами, Егором, Семеном и Иваном. Те самые мастера, что помогали строить вентиляционную систему.

Морозов встал навытяжку, отдал честь:

— Господин капитан, позвольте доложить. Артель просит разрешения проводить вас завтра до станции.

Я посмотрел на них. Четверо здоровенных мужиков, с руками, привычными к топору и молоту. Хорошие работники, толковые.

— Разрешаю, — сказал я. — Но это не обязательно, Морозов. Служба у вас своя.

— Какая теперь служба, — махнул рукой фельдфебель. — Война кончилась, госпиталь скоро закрывать будут. Нас по полкам распределят. А вот с вами, ваше благородие, мы дело делали. Настоящее дело. Хочется проводить как следует.

Егор шагнул вперед, держа в руках сверток, обернутый холстом:

— Это вам, господин капитан. От артели. Сделали на память.

Я развернул холст. Внутри оказалась деревянная модель вентиляционной системы, выполненная с поразительной точностью. Каждый канал, каждая решетка, даже печь с дымоходом все вырезано из дерева, склеено, отполировано.

— Семен три вечера возился, — пояснил Егор. — Говорит, пусть не забываете, как в Севастополе систему строили.

Я повернул модель в руках, разглядывая мелкие детали. Работа мастера, сделанная с душой.

— Спасибо, братцы, — произнес я. — Ценный подарок. Буду хранить.

Иван-кузнец, самый здоровенный из троих, кашлянул:

— Ваше благородие, а нельзя ли нас с собой взять? В Тулу эту? Мы работящие, не подведем.

Я задумался. Взять их с собой? Идея заманчивая. Толковые мастера всегда нужны. Но можно ли? Они солдаты, числятся на службе…

— Морозов, — обратился я к фельдфебелю, — как обстоят дела с вашей службой? Когда вас распустят по домам?

Морозов почесал затылок:

— Говорят, к лету. Но точно никто не знает. Может, через месяц, может, через полгода. Начальство само не ведает.

— Вот что, — решил я. — Дам вам адрес в Туле. Как только демобилизуетесь пишите. Если найдется работа, приглашу. Жалованье будет справедливое, жилье обеспечу.

Лица солдат просветлели. Егор улыбнулся:

— Спасибо, ваше благородие! Непременно напишем!

Я попрощался с ними, вышел в коридор. Еще несколько палат, еще несколько прощаний. Везде одинаковые пожелания успеха, благодарности, сожаления об отъезде.

В третьей палате, той самой экспериментальной, где все начиналось, я задержался дольше. Стоял посреди прохода, глядя на вентиляционные каналы под потолком. Здесь впервые проверял свои расчеты, здесь доказывал правоту системы.

Унтер-офицер Ковалев, сидевший на койке, заметил мой взгляд:

— Хорошая штука, ваше благородие. Дышится легко, жару нет. В других палатах, говорят, раньше духотища стояла.

Я вышел из палаты, направился к выходу. Во дворе госпиталя встретил младшего лекаря Зотова, торопящегося куда-то с узлом бумаг.

— Александр Дмитриевич! — окликнул он меня. — Слышал, вы уезжаете. Жаль очень. Мы только начали по-настоящему работать, а тут…

— Ничего, Петр Семенович, — ответил я. — Вы справитесь и без меня. Главное не дайте системе заглохнуть. Следите за чистотой воздуховодов, вовремя чистите решетки, не позволяйте топить печи наполовину.

— Непременно, — заверил Зотов. — Доктор Струве уже составил подробнейшую инструкцию. Будем следовать неукоснительно.

Остаток дня я провел в госпитале, решая мелкие вопросы. Беляев уехал в Симферополь, с ним я попрошаться не успел. Вечером того же дня санитар принес небольшой конверт, запечатанный бледно-голубым сургучом.

«Александр, прошу встретиться завтра в три часа пополудни. Идите по береговой тропе к югу от госпиталя, там, где начинаются скалы. Я буду ждать. Л.»

Я перечитал записку дважды, затем бросил в печь. Бумага вспыхнула, превратилась в пепел.

На следующий день, ровно без четверти три, я вышел из госпиталя и направился к берегу. День выдался теплым, почти летним. Солнце висело высоко, море переливалось синевой. Легкий ветер приносил запах водорослей и соли.

Тропа вела вдоль обрыва, петляя между кустами можжевельника и дикого терновника. Слева простиралось море, справа поднимались скалы, изрезанные трещинами. Чайки кричали над волнами, их голоса смешивались с шумом прибоя.

Минут через двадцать тропа свернула за выступ скалы, и я увидел небольшую бухту. Место уединенное, скрытое от посторонних глаз. Узкая полоска каменистого берега, несколько старых сосен, нависших над водой, и плоский валун, на котором сидела Лиза.

Она поднялась, увидев меня. На ней светлое платье из тонкой материи, волосы распущены, прикрыты легкой шалью. В руках небольшая корзина.

— Александр, — произнесла она, когда я приблизился. — Благодарю, что пришел.

— Как я мог не прийти?

Она улыбнулась, указала на валун:

— Прошу, присаживайся. Я взяла вина и фруктов. Подумала, что стоит отметить твой отъезд достойно.

Я сел рядом с ней. Лиза достала из корзины бутылку бордо, два бокала, завернутые в салфетку, тарелку с виноградом и персиками.

— Где ты все это раздобыла? — спросил я. — В Севастополе сейчас с провизией туго.

— У французов, — ответила она с легкой усмешкой. — Они еще не все покинули город. А у меня есть знакомый офицер интендантской службы, который не отказывает дамам в небольших услугах.

Я откупорил бутылку, разлил вино по бокалам. Мы выпили молча, глядя на море.

— Получил письмо из Тулы? — спросила Лиза после паузы.

— Получил. Приглашение от управляющего оружейным заводом. Предлагают приехать, обсудить условия.

— И ты едешь?

— Еду. Полковник Энгельгардт оформляет документы об отставке с военной службы. Через несколько дней все будет готово.

Лиза кивнула, отпила из бокала:

— Правильное решение. В Севастополе ты сделал что мог. Теперь пора двигаться дальше. — Она помолчала, затем добавила тише: — Буду скучать.

Я посмотрел на нее. Солнечный свет играл в ее волосах, выхватывал золотистые пряди. Лицо спокойное, но в глазах читалась грусть.

— Я тоже.

Она повернулась ко мне:

— Я уезжаю в Петербург послезавтра. Отец прислал письмо, требует возвращения. Дядя тоже пишет, что нужна моя помощь в организации попечительского совета при новом учебном заведении.

— Петербург, — повторил я. — Значит, мы расстаемся надолго.

— Тула недалеко от Москвы, — сказала она, беря меня за руку. — А Москва в двух сотнях верст от Петербурга. Мы увидимся. Я приеду. Или ты приедешь.

— Приеду, — пообещал я. — Как только устроюсь, разберусь с заводом, обязательно приеду.

Лиза наклонилась, прижалась губами к моим. Поцелуй короткий, но нежный. Я обнял ее за плечи, притянул ближе. Она откликнулась, прильнула ко мне.

Когда мы разомкнули губы, Лиза посмотрела мне в глаза:

— Помнишь наш разговор в госпитале? После триумфа? Я говорила тебе, что буду ждать тебя в Петербурге. И это по-прежнему верно. Отец уже знает о тебе. Я рассказала ему о твоих достижениях. Он заинтересован, хочет познакомиться.