Врач из будущего (СИ) - Корнеев Андрей

— Смотри, Лёва! — Сашка, не скрывая восторга, указывал на готовые изделия, упаковывавшиеся в стерильные пакеты. — Наша кровь с тобой! По всей стране разойдутся!

Директор завода, коренастый, плечистый человек по фамилии Козлов, с гордостью комментировал:

— Процесс отладили, Борисов. Ваша схема — просто песня. Просто, дешево, технологично. Сейчас запускаем вторую линию. К Новому году выйдем на плановые пятьдесят тысяч в месяц.

Иван кивал, глядя на это промышленное чудо. Его маленькое изобретение, рожденное в больничном подвале, теперь обретало мощь советской индустрии. Он представлял, как эти шприцы поедут в сибирские поселки, в среднеазиатские кишлаки, в прифронтовые госпитали… которых пока не было.

— Петр Семеныч, — обратился Иван к директору, переходя к главному. — У меня есть новая разработка. Система для внутривенных вливаний.

Он разложил на столе в кабинете Козлова чертежи капельницы. Упрощенной, но функциональной. Резиновая трубка, стеклянная колба, зажим, игла.

— Принцип тот же — простота и массовость. Это спасет тысячи жизней при операциях, кровопотерях, инфекциях.

Козлов, хмурясь, изучал чертежи.

— Сложнее, Борисов. Резина, стекло… Надо с технологиями разбираться. Но… — он посмотрел на Ивана оценивающе, — раз уж ваши шприцы себя оправдали, и раз вам покровительствует сам товарищ Жданов… и кое-кто еще, — он многозначительно хмыкнул, — думаю, сможем изготовить опытную партию. Инженеры помогут доработать.

«Кое-кто еще» дал о себе знать на следующий день. В лабораторию к Ивану снова нагрянул Громов. На этот раз он был немногословен.

— Ваш шприц прошел проверку боем. Наркомздрав доволен. По поводу новой вашей идеи… — Громов достал из портфеля тот самый чертеж. — Козлов доложил. Я прослежу, чтобы согласования в смежных наркоматах прошли без проволочек. Стране нужны такие вещи. Но, Борисов, — его взгляд стал жестким, — без самодеятельности. Все строго по инструкциям. Понятно?

— Понятно, товарищ следователь, — кивнул Иван. Он понимал. Система приняла его, но теперь держала на коротком поводке. Помощь и контроль шли рука об руку. Как и в любое время в любом государстве.

В лаборатории Ермольевой пахло по-другому — сладковатым запахом культурной среды, спиртом и напряженной сосредоточенностью. Миша, не отрываясь, смотрел на причудливую стеклянную конструкцию, собранную своими руками. Это был его ребенок — хроматографическая колонка, пока примитивная, но Миша продолжал работу над ней.

— Принцип, который ты подсказал, Лев, — гениален, — бормотал он, регулируя подачу растворителя. — Разделение по степени адсорбции… Просто и главное работает. Смотри!

По стеклу медленно сползали разноцветные полосы. Миша ловко собрал нужную фракцию — ту, что, по его расчетам, и должна была содержать очищенный пенициллин.

— Старые методы — осаждение, экстракция — давали на выходе гремучую смесь. А это… — он с торжеством поднял пробирку с мутноватой жидкостью, — это почти чистое вещество. Активность выше в сорок раз!

Зинаида Виссарионовна Ермольева, обычно сдержанная, не скрывала волнения. Она взяла пробирку, как драгоценность.

— Это тот самый «Крустозин»… — прошептала она, давая веществу рабочее название. — Лев Борисович, ваши гипотезы о штамме и глубинном культивировании… они сработали. Все сработало.

В виварии лаборатории царила тишина, нарушаемая лишь писком мышей. В две клетки поместили животных, зараженных смертельной дозой стафилококка. Одной группе начали вводить полученный препарат. Другой — нет.

На следующий день результат был очевиден. Мыши в контрольной группе лежали без движения. В опытной — они хоть и были вялыми, но пили воду и даже пытались есть. Выжили восемь из десяти.

В лаборатории воцарилась эйфория. Сашка, присутствовавший при эксперименте, схватил Ивана в охапку.

— Лёва! Да мы же войну с заразой выиграем! Ты понимаешь?

Иван понимал. Он смотрел на сияющие лица Миши, Кати, на сдержанно улыбающуюся Ермольеву. Это был звездный час. Мир стоял на пороге эры антибиотиков, и они, горстка людей в ленинградской лаборатории, толкали его через этот порог.

Жизнь, однако, не состояла из одних лишь научных триумфов. В мужском общежитии ЛМИ царил привычный хаос, но в воздухе витало нечто новое — предчувствие любви.

Сашка, начищенный до блеска, в отглаженной гимнастерке, нервно прохаживался по комнате.

— Лёв, как думаешь, понравится ей, если я расскажу про наш пенициллин? — терзался он.

— Только без подробностей про мышей, — посоветовал Иван, с улыбкой наблюдая за метаниями друга. — Скажи, что мы боремся с инфекциями. Девушкам это нравится.

Сашка мчался на свидание с Варей, медсестрой из больницы им. Мечникова, с которой он познакомился во время практики. Их свидания были полны забавного простодушия: походы в кино, прогулки по парку, где Сашка, краснея, пытался взять ее за руку, и восторженные рассказы о «гениальном друге Лёве».

А у Ивана и Кати была своя, тихая осень. Они гуляли по засыпанным золотыми листьями аллеям Летнего сада, говорили о будущем.

— После института, — сказал Иван, крепче сжимая ее руку в своей. — Сразу после защиты диплома.

— Согласна, — тихо ответила Катя, и ее щеки порозовели. — Только скромно. Без помпезности.

Они зашли к Борисовым. Анна встретила их, как всегда, с теплотой, а Борис Борисович, отложив газету, устроил короткий допрос.

— Планы на жизнь строите? Квартиру присматривать надо, Лев. Я могу поспособствовать.

Иван ловил себя на мысли, что эта обыденная, бытовая суета — свадебные хлопоты, забота родителей, дружеские подначки — вызывает в нем странное чувство умиротворения. Он, беженец из будущего, по кирпичику строил себе новую, настоящую жизнь.

Эйфорию в лаборатории сменилось суровой, будничной работой. Разрешение от Наркомздрава было получено. Начались испытания на собаках.

Виварий превратился в поле боя. Подопытным животным вводили культуры перитонита или зараженную кровь. Потом начиналась борьба. Иван, Катя и Миша дежурили у клеток сутками, вводя пенициллин, измеряя температуру, следя за состоянием.

Были моменты отчаяния. Одна из собак, рыжий дворняга по кличке Марс, несмотря на ударные дозы антибиотика, угасал на глазах. Катя, обычно сдержанная, выбежала из вивария, прижав ко рту скомканный халат, чтобы не закричать. Иван опустился на корточки у клетки. Он гладил теплый, еще живой бок Марса, чувствуя под ладонью слабеющий трепет. «Цена прогресса, — твердил внутри Горьков. — Всего лишь подопытное животное». Но Лев Борисов сжимал челюсти, чувствуя, как эта цена впивается в него острыми когтями.

Но были и победы. Другая собака, крупная лайка по кличке Север, на третий день терапии поднялась на ноги и потянулась к миске с водой. Это был момент настоящего, ни с чем не сравнимого торжества.

Когда подвели итоги, результат ошеломил даже Ермольеву. В контрольной группе — стопроцентная летальность. В опытной — выжило восемьдесят процентов животных.

— Революция, — сказала Зинаида Виссарионовна, снимая очки и устало проводя рукой по глазам. — Мы стоим на пороге медицинской революции. Вы понимаете это, Лев Борисович?

Иван понимал. Он видел это в ее глазах — тот же огонь, что горел когда-то в глазах Флеминга, Флори и Чейна. Они были первыми.

Вечер в квартире Борисовых был тихим. Анна вязала, Иван читал свежий номер «Правды», где в сотый раз восхвалялись успехи стахановского движения и уборки урожая. Борис Борисович молча курил у окна, глядя на темнеющие улицы.

— Лев, — неожиданно прервал он тишину. — Подойди-ка.

Иван подошел. Отец говорил тихо, почти шепотом, хотя в квартире никого, кроме них, не было.

— Сынок, у тебя все хорошо. Наука, признание… Рад за тебя. Но я должен тебя кое о чем предупредить.

Он пустил струйку дыма в стекло.

— В верхах, в нашем… ведомстве, неспокойно. Идут сложные процессы. Чистки. — Он помолчал, подбирая слова. — Будь осторожен в высказываниях. И в окружении. Не всем можно доверять. Времена наступают непростые. Концентрируйся на своей науке. Она твой главный щит.