Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Вот ты тоже спросил.

— Этого не знаю. Ждали они меня. Слазь с коня, говорят. Решил, опасно у вас тут, может, татары лютуют или разбой какой. Охрана они. Думал, к подьячему отведут. — Я добро улыбнулся, показывая, что никому зла не желал. Оно, мол, как-то так само случилось. — Хитростью взяли.

Окажись я в этом теле чуть раньше, казачков бы по кускам собирать пришлось бы. Может так-то и лучше как-то вышло. Они живы, расспросить можно. А так — конем потоптал бы, саблей посек. Трое против конного — мелочь. А нас двое.

И здесь меня осенило. Они знали, что прошлый я — полный идиот… Черт, да это подстава чистой воды.

— Брешет он, други, брешет, собака! — Один из разбойников подал голос, пока я размышлял. Тот самый, который хотел меня ножом резать. — Он нас, боярчик этот, кнутом бить пытался. Охальниками назвал, поносил, на чем свет стоит.

Служилые люди начали переглядываться. Слово незнакомого московита против троих известных им казаков.

— Насмехался. Москаль, одно слово. Веры ему нет никакой. Не верьте ему, други! — К первому присоединился второй, со сломанной рукой. Выкрикивал с болезненной гримасой на лице. — Побил нас. Вы бы не подоспели, заколол бы, как свиней.

Третий, что только в себя пришел, закивал.

— Стоять! — Поднял я голос. — Первое! Еще раз кто собакой, или как еще меня недобро назовет, нос сломаю. В лучшем случае. И буду в своем праве.

Взгляд мой буравил казаков, и те мигом притихли. Было желание подойти и дать леща, но я сдержался. Все же они пленники. Местные служилые люди должны их судьбу решать. К тому же на лицах дворян я увидел одобрение своим словам. Не понравилось им, что кто-то на боярина орет как на холопа провинившегося.

— Второе. — Я продолжил медленно. — Раз говорите против меня. Давайте подробнее, как же это я вас поносил? В какой руке кнут держал? На кого замахнулся, может ударил кого? Может следы побоев есть? Ну!

Не на того напали, казачки. Я в свое время много народу разного допрашивал, расспрашивал. Когда по аулам в Афганистане работаешь, понять пытаешься, кто враг, кто друг, у кого оружие под полом, у кого дурь всякая, а кому помочь надо от имени Советского Союза — не такому научишься. Там целая школа, где ошибка не только твоя жизнь, но еще и десятков, а может, и сотен людей.

— Чего замолкли! А! — Подтолкнул я их, чтобы времени соображать и выдумывать не было. — Говорите!

— Так это… Богохульно поносил. — Забубнил тот, у кого была рука сломана. Мне все больше становилось ясно, что он у них главный. — Словами черными. Самыми грязными…

Хорошо, что ему досталось от меня больше всего. Думать тяжелее, и авторитет его просел.

— А хлыст⁈ — Рявкнул я.

— Хлыст. Так это… Дождь же…

— Нет у нас хлыста! — Закричал Ванька. — Хозяин! Нету! Отродясь не было. Вы коней не погоняли никогда, не били.

Смышленый он у меня парень. Молодец. Я что-то такого и ожидал. Не верилось мне, что прошлый трусоватый я решился на троих казаков первым полезть. Ждали они его — тюфяка и рохлю, а дождались меня на свою голову. Расхлебывают то, что сами заварили.

При этих мыслях я криво улыбнулся, и разбойникам сие очень не понравилась.

— Так, он грозился только! — Заорал казак со сломанной рукой.

Почуял, падаль, что сморозил не то. Сам себя во лжи обличил. Поздно оправдываться.

— Молчать. Все уже сказал. Брешешь всем нам.

— Григорий Неуступыч, я их ту вчерась тоже видал. — Проворчал один из молчавших до этого служилых людей. — И дня три назад, было.

Что же ты раньше молчал-то, а? Пока сами не раскрылись за московита вставать не хотел?

А он тем временем продолжал.

— Спросил их. Говорили, девка красивая тут ходит. Крестьянская дочка, валежник собирает и возвращается к вечеру. Ждут, свататься хотят. Люди не жаловались, я как-то и не мыслил ничего дурного то. Сидят и сидят.

Хорошо то, что теперь правда на моей стороне. Разобрались, дальше пойдем. К письмам.

— Так. — Яков повернулся к Федору. — Видимо, мужики эти битые, все же, что-то недоброе затевали. Ты их откуда знаешь?

— Ах ты ж, сыть волчья, Васька смердяка! — Заорал Федор, саблю из ножен выхватил. — Ты же меня что, перед своими сотоварищами подставить решил.

Все же горячий он, а не хитрый. Доверился казакам, а они его кинули.

Другие служилые люди напряглись, оружия не достали. Знали, чего от товарища ждать.

— Охолонись, Федор. — Яков смотрел на пышущего злостью земляка. Потом перевел взгляд на меня. — Московит, горячий он у нас. Не бери в голову.

— Федор. — Это был уже Григорий. — Получше казаков допросим. Судом решим. Сабельку опусти. Не надо здесь.

— Перед вами, собратья, стыдно. А эти…

Со словами этими он злобно смотрел на казака, того, что постанывал, держась за сломанную руку. Тряхнул головой, сплюнул, лицо кривая гримаса перекосила.

Мне все понемногу становилось понятно. Ситуация обыденная.

— Ты, Федор не кипятись. Саблю спрячь. — Продолжил Григорий. — Пойдем в храм все, там и поговорим уже. Более предметно. Там и письмо глянем. Сухо там. И спокойно. В церкви-то за оружие хвататься никто не будет. Давайте други, пособите этих казачков туда доставить. Московит, тебя тоже приглашаем. Не откажи. Будь гостем.

— Хорошо.

Ситуация вроде бы разрешилась.

Федор саблю опустил, в ножны загнал резко, злобно. Крутанулся на месте и под вновь начавший накрапывать дождь вышел из-под навеса. Отошел, застыл в ожидании.

Недовольные разбойники ругались, когда их поднимали. Вроде бы главный стонал, увещевал, что ранен и руки не чувствует, и что за увечья московский боярин, то есть я, должен денег ему. На лечение и как виру. Остальные двое тихо бранились себе под нос, косо поглядывали друг на друга. Дворяне не слушали, толкали вперед.

— Давай, пошел.

Компания у казаков смотрелась сплоченной, но… Таких расколоть несложно. Перекрёстный допрос. Каждого вызвать, надавить, сразу все выболтают.

— Ванька, коней давай забирай и веди к церкви. — Приказал я.

— Хорошо, хозяин. — Парень пошлепал по грязной дороге к стоящим все там же под кронами деревьев лошадям.

Я было хотел двигаться следом за остальными служилыми людьми, как меня остановил Яков. Мы остались с ним вдвоем под навесом и чуть задержались.

— Хотел чего, подьячий?

Он смотрел на меня холодным немигающим взглядом человека, бывавшего в передрягах.

— Лихой ты парень, раз троим рожи начистил. — Проговорил он. — Вижу, в деле бывал. Да про то, что из Москвы так открыто всем сказал. Не забоялся. Не стал душой кривить. Но, как бы лихость твоя дуростью не обернулась.

Все же гостей из столицы здесь не жалуют. Перво-наперво надо понять, год какой. От этого плясать будет проще. Пока что информации очень мало.

— Двум смертям не бывать, а одной не миновать. — Ответил я, выдержав короткую паузу и улыбнувшись. — Мне скрывать нечего, я человек честный. Тебе, Яков, спасибо, что рассудил все по делу.

Какая будет реакция на такие слова? Не просто же так он оставил меня здесь. Хотел что-то сказать, узнать, поговорить. Я-то ничего путного в ответ выдать не могу. Сам не понимаю, что вокруг творится и как я здесь очутился, кем послан и зачем.

Кроме мысли, что везу письма, зацепиться мне было не за что. И какие-то еще обрывочные воспоминания. Вот и все, что есть. Опыт прошлого меня здесь пришить можно, но сложно.

— Молодой. — Вздохнул, сплюнул, лицо скривил, словно сливу неспелую съел. — Жалко мне вас, молодых. Когда мрете по глупости. По своей, по чужой. Да и вообще, жить то дальше кому?

Ох, мужик. Знал бы ты, что мне лет не так уж мало. Выходит, побольше чем тебе. И опыта, думаю, больше. Только вот ты тут все понимаешь, знаешь, по крайней мере, на месте за ситуацию, а я пока что в этом плох.

Первым делом, решить надо эту нависшую задачу.

— Не жалуете вы тут гостей московских, верно? — Задал я прямой вопрос. Давай, скажи отчего. Назови причину и мне будет проще понять, что здесь вокруг творится. Какая политическая ситуация сейчас.