Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

— И да, и нет. — Покачал он головой. — Время такое, сложное, смутное. В Москве царь один, а вокруг еще. Цари другие. Кто себя теперь только царями не именует. И каждый служить требует. Себе. А других воевать. Присягу дать. Конно, людно и оружно выступить в составе войска. Против таких же, как мы, людей русских, православных. А на земле кому оставаться? Вот и беда.

Яков вздохнул, тяжело.

Понимаю тебя всем сердцем, гражданская война — страшная штука. Раз царей много, то самый апогей смуты. Шуйский, скорее всего, на троне. Если так — ох, сейчас завертится…

Мы не спеша двинулись вслед бредущей по грязи к церкви процессии.

Пока шли, я вспоминал. Так-то немного интересовался историческим вопросом, читал литературу некоторую и более или менее понимал, что к чему и почему.

Выходило так:

Юг страны поддерживал, преимущественно Лжедмитриев. Вначале первого, потом второго. Только для местных, они, выходит, царь Дмитрий Иванович. Вполне законный претендент на трон. Затем Юг, когда с самозванцами было покончено, на сторону ополчений встал, опять же и первого — неудачного, и второго — которое ляхов из кремля московского выдворило.

А кто сейчас в Москве правит? Неясно. От года, а может, даже и от месяца зависит.

С последним было чуть проще — хотя, судя по погоде, тоже определить сложно. Не снег не зима. Листья зеленые, не очень густые — на осень не тянет. Дождь, сыро и промозгло. С учетом тогдашнего климата и заморозков в начале семнадцатого века это может быть и лето, но, скорее всего, конец весны.

Мы брели, чавкая по грязи, и Яков произнес.

— Вам там в Москве, может, и видней, что да как. Вы там подле царя сидите. А нам тут, на земле… — Он вздохнул. — Нам здесь от года к году все тошнее становится. То ляхами пугают, то татары ходят, то свои. — Подьячий остановился, посмотрел пристально. — Истосковалась земля по твердой руке. По царю такому, что всю эту смуту…

Он сжал кулак, потряс.

— Яков, понимаю тебя. Но и ты, и я, люди служилые. Служба у нас такая. Что в Москве, что здесь под Воронежем. — Проговорил я, не отводя взгляда. В душе моей зрело полное понимание этого человека. — Мы же здесь все, люди русские. За землю свою держимся и кровь проливаем.

Он хмыкнул в ответ.

— Против кого? Это при Иване Васильевиче, отец сказывал, все ясно было. А сейчас? Дмитрий, сын его, выходит, покорности и службы с нас требует. А как верить, если его уже раз убивали? В Москве при свидетелях. Выжил? Всяко бывает, но веры-то мало. Шуйский. — При упоминании этой фамилии мужика аж перекосило слегка. — Тоже требует верности. Тоже царь. И он сейчас в Москве, и ты от него. Вот люди и смотрят косо. Тут еще штук пять царьков обретается. Кто жив, кто мертв. А кому из них, до нас дело есть? До наших бед? Дед мой под Казань ходил в железе. С людьми, не один. Отец, как ушел десять лет назад, так и все. Брат погиб, пять лет как. Сам после ран вернулся домой, с год. Надолго ли? Уверен, нет. И только беднеем мы, нищаем.

Изможденный дворянин сокрушенно покачал головой. Голос его стал злым, шел от самой души, пронзительно, негодующе. Говорил этот человек о наболевшем.

— А что я, господи боже? Я сам то, в кафтане воевать только могу теперь. — Глаза его полные ярости смотрели на меня. — Сабля и лук. Конь еще. Один, понимаешь, московит. Один! Все! Крымчаки на север двинут, чем их встречать? Животом своим? Удом? — Отвернулся, сплюнул. — Ты прости меня, боярин, за слова такие. Наболело. Но кто с нами против них встанет, а?

— Я встану. — Как-то само вырвалось.

Сомнений не было, встану вместе с этим человеком против внешней угрозы. Недолго думая. Приложу весь свой боевой опыт ради Родины, терзаемой гражданской войной. Понимал я его, сочувствовал и знал, каково это, когда видишь, что Родина твоя разваливается на глазах. У меня девяностые за плечами были. Я делал что мог. А здесь нужно сделать больше. Но и опыта у меня больше и знаний. Справлюсь!

Яков уставился на меня.

— Ты? Один в поле не воин, а путник.

Глава 4

Так-то оно так, не воин, но путник — мудрость народная.

Но, из истории я знал, что только личный пример, персональная сила духа, проявление характера поднимали за собой людей. Впереди всегда был тот, кто вел. А массы окружали его. Не просто русское войско разбило врага при Рымнике. Во главе его был — Суворов. Не сами по себе русские рати дали бой на Куликовом поле. Дмитрий Донской их вел. Река Нева, Чудское озеро, кто? Александр Невский. Полтава — сам царь Петр первый! И сколько таких? Сотни? Тысячи?

Личным примером, талантом, стремлением люди вели за собой других. И достигали побед.

И здесь, надо, значит — смогу.

— Может, и один. — Я улыбнулся, задумчиво. — Только с малого все начинается. С одного желудя лес вырастает. Ты не смотри, Яков, что молодой я. Не думай, если из столицы, то уважения к земле нет. Я делом докажу верность не царям, а ей родной. Земля она всего важнее. Хрена лысого, татары ее топтать будут.

В глазах подьячего я видел удивление, непонимание, сменяемое уважением. Не думал он услышать от молодого парнишки такое после своей тирады. Не ждал, что парень скажет, что готов жизнь положить и людей вокруг себя сплотить ради важной цели.

— Раз ты за царей сказал. — Решил я закинуть ему удочку в раздумья. — Я тебе свою мысль открою. Думаю, я, Яков, что собор Земский царя выбрать должен. Всем миром, кого решим сажать, тот и царь. А пока, чтобы собрать его — от врагов землю очистить надо. Вот так.

Такое должно расположить к себе. Раз этот, уважаемый здесь человек, Шуйского в грош не ставит, а в Дмитрии сомневается. Такое решение, ему приятно будет. Да и я считаю — только так действовать и надо. Разогнать всю эту сволоту, интервентов, грабителей, лжецов и бояр — предателей. Тогда и будет мир. И потом выбрать человека достойного.

— Московит, твои слова бы, да людям в головы.

Ответ меня убедил. Дальше молча мы дошли до церкви. На встречу к нам из пристройки выбрался одетый в черную рясу паренек. Я сразу обратил внимание, что руки его в мозолях. Звонарь?

— Отец Матфей всех разместил, ждут только вас. Казачки в клети посажены.

Пока дворянин говорил со служкой церковным, я огляделся.

Церковь Михаила Архангела — я знал это, потому что в мое время примерно на том же месте стояла белокаменный храм. Только вот возвели его уже после Петра Первого, прилично так после. Выходит, где-то спустя сто пятьдесят с лишним лет от текущего момента.

Храм возвышался на деревенской площади. Если это пространство, конечно, так можно было назвать. Грязища, сырость, лужи, каша под ногами. Вокруг неказистые, небольшие домишки, стоящие поодаль друг от друга. Огороды с какими-то насаждениями, плетни и заборы из уложенных тонких, длинных жердей.

Напротив, через площадь к небу вздымался дуб. Высокий, кряжистый, раскидистый. Древний, видно сразу. Ветви крепкие, листва только-только пробивается. Значит, угадал — конец апреля, начало мая.

За церковью открывался невероятной красоты вид. Склон к реке, поросший лесом, вначале пологий, а дальше все более и более обрывистый. Сейчас здесь возвышались деревья, спасающий достаточно отвесный склон от селей и разрушений. А в мое время на нем уже жили люди. Как же непривычно был осмотреть на знакомые вроде бы места по-новому.

Сердце аж защемило.

— Ну что, московит, идем. — Проговорил Яков

Он стоял у двери в церковную пристройку. Церковник куда-то делся. Я кивнул подьячему, стащил шапку, перекрестился. Это встретило одобрение на лице служилого человека.

Так, сперва нужно сделать еще кое-что.

— Сейчас, Яков.

Лошади мои и слуга дожидались меня недалеко от входа в трапезную.

Я подошел, бегло осмотрел имущество. Надо провести полную инвентаризацию того, что у меня есть, но не сейчас. Снял сумку с оставшимися письмами, распорядился:

— Ванька, со звонарем поговори, коней в порядок приведи, накорми, напои пока что. На ночь под крышу их, а лучше под замок, если тут такое есть. Размещайся сам и мне ночлег найди. — Подождал, добавил — И баню.