Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Смотрел на меня он, то ли как на черта, то ли как на ангела. Сам не определился, и я пока не понял. В глазах круглых, было столько удивления, что ни в сказке сказать, ни пером описать. С этим надо будет что-то сделать, но после.

— Хозяин, вы… — Протянул он.

— За меня не бойся, люди в храме Божьем мне ничего не сделают плохого. — Улыбнулся я.

Он хлюпнул носом.

— Хозяин, вас как подменили. К лучшему это, ой к лучшему. Но вдруг бес в вас вселился, а? — Он резко поклонился и чуть в ноги не бухнулся.

Пришлось хватать, ставить на ноги. Этого мне не нужно. Слушаться и дела делать — это важно.

— Ванька, за одного битого, двух не битых дают. — Я улыбнулся. — А насчет чертей, я же подле церкви стою, в здание сейчас пойду. Пар из ушей моих не валит же. Так что, не пори ерунды.

Слуга кивнул, ошалело.

Хороший малый. Хотя какой он малый? Иван, вероятно, даже старше меня, теперешнего. Не сильно — на год или два. Надо будет после улаживания всех этих дел получше его обо всем расспросить. Дел и планов — громадье.

Ладно, пора, Яков заждался.

Наконец-то завершив поручения, я подошел к нему, и мы вошли внутрь трапезной.

Ощущалось, что используется помещение для сходов всего местного народонаселения, решения каких-то коллективных дел и советов. Сбор крестьянской общины, вероятно, здесь и проходил. Дела мирские решались. А где еще-то? Клубов да домов культуры пока еще не изобрели. Шесть длинных, простых, дощатых столов и лавки вдоль них стояли тесно. Потолок давил, окошки были маленькими, давали минимум света. Но, текст разобрать можно.

К тому же там, где собрались служилые люди, горела пара лучин.

В помещении, помимо уже старых знакомых дворян, я увидел одетого в рясу батюшку. Средних лет, сухенький такой, прямой. Он стоял у входа, встречал нас. Приветствовал, благословлял, крестом осенял.

Казаков, побитых мной, не было. Вспомнились слова звонаря про клети. Видимо, это были какие-то подвальные помещения. Вряд ли здесь была предусмотрена специальная тюрьма или хоть что-то для временного заключения людей под стражу. Использовалось что угодно, откуда сложно было бы выбраться.

Под засов посадили в подвал и вся недолга.

— Ну что, собратья. — Проговорил Яков, окидывая взором собравшихся. — Прошу всех за стол. Решать будем.

Звучало это немного странно, поскольку ждали только нас. Люди уже заняли лавки. Сам подьячий проследовал и сел во главе. Там, где тлели лучины, дающие немного дополнительного света.

Рядом с Яковом, с одной стороны, от него сидел Федор, тот, у кого казачки жили последние две недели. С другой — Григорий, неприметный и такой «средний» человек. Остальные распределились примерно поровну. Мне выделилось место либо слева, либо справа в самом конце стола.

Хм. Виделось в этом некое испытание.

В ту пору в ходу было местничество, пронизывающее все общество сословное насквозь. Место за столом, в церкви и много, где еще — распределялось на официальных мероприятиях в соответствии со статусом. По идее, если следовать традиции, я должен был сидеть выше их. Я боярин, место мое выше, они же простые дворяне, хоть и все мы люди служилые.

Но, в конфликт вступать я не торопился. На место мне было плевать. Силен не тот, кто всем ее показывает, а тот, кто на деле показать может и применить.

— Господа, местнических традиций ваших не знаю. Сяду где мне удобно. Без споров.

Говорил, пока шел к столу, ждал реакции.

— Садись куда пожелаешь, московит. — Проворчал Федор. — Мы тут люди простые. Обидеть не хотели.

Я сел на край стола, ближе к выходу, чтобы хорошо их видеть, а в особенности самого Федора. Не верилось мне, что решат они меня сейчас убить или скрутить. Но как известно, лучше всегда иметь запасной план на случай конфликта.

Отсюда отступать к двери будет проще.

— Собратья. — Начал Яков. Он поднялся, окинул всех своим взором. — Мы здесь собрались, ради двух дел. Первое, человек московский нам… Мне письмо привез. Прочту его вам не скрывая, поскольку, мыслю. Касается оно нас всех. А второе дело, нападение…

Федор кашлянул, заворчал что-то под нос, но наткнулся на острый взгляд подьячего и притих.

— Нападение трех казаков, жильцов Федора Шрамова на московского посланника. Вопросы есть?

Стояла тишина.

— Предъяви письмо, посыльный.

Я поднялся, подошел, пробираясь между близко поставленных лавок так, чтобы не задеть собравшихся. Теперь если отступать, то только с боем, прорываться.

Яков принял свиток. Взглянул на печать, кашлянул, поднял на меня взгляд.

Не мной оно писано, подьячий. Что дали, то привез. Содержания не знаю, даже кем составлено, не известно мне. Во взгляде читалось удивление и непонимание. Чего тебе печать не понравилась?

— На печать гляньте. — Показал Яков ее соседу справа, потом слева. — Чтобы вопросов не было.

— Ух… — Федор поднял на меня удивленный взгляд.

— Ломай, не томи. — Это был Григорий.

— Света побольше дайте. — Попросил Яков.

Зажгли еще одну лучину. Подьячий хрустнул сургучом, вскрыл, развернул, быстро пробежал глазами письмо сам. Я, пока все это происходило, вернулся к тому месту, которое занял изначально. К концу стола. Замер там, пристально следя за происходящим.

Яков поднял глаза на меня, вновь опустил к письму.

— Читаю, собратья. — Он кашлянул, набрал в легкие побольше воздуха — Мы, наияснейший и непобедимый Монарх Дмитрий Иванович… — Повисла гробовая тишина. Глаза всех служилых людей буравили меня.

Даже кто сидел боком — развернулись.

Дмитрий? В Москве? Получается, Шуйский еще не на троне? Как же его подьячий царем называл тогда. Хм… Тогда какой же сейчас год, если я такие письма везу? Или я что-то не понимаю? Нет. Здесь дело нечисто. Реакция служилых людей тому доказательство.

Подметные письма, поддельные. Злость накатила на меня, рука сама легла на эфес. Дело нечистое. Опять разгребать за своим прошлым «я».

Яков откашлялся и продолжил, многозначительно.

— Божиею милостию, Цесарь и Великий Князь всея России, и всех Татарских царств и иных многих Московской монархии покорённых областей Государь и Царь повелеваю… = Пауза была короткой, но многозначительной. Даже огоньки от лучин затрепетали в ожидании. — Собрать всех служилых людей и вместе с подателем сего письма ехать в Воронеж и на Дон. Везде речь вести о том, чтобы войско татарское во главе с калгой Джанибек Гереем и мурзами его Арсланом Сулешевым и Кантемиром встречать и пропустить. Никакого вреда крымским гостям не чинить, припасами снабдить и челом бить, помогать во всем. Таково мое царское слово. А если кто ослушается, то в немилость попадет великую…

Вновь повисла тишина. Яков аккуратно свернул письмо. Отложил его чуть в сторону, смотрел через стол. Ситуация медленно накалялась. В полумраке я видел, как желваки играют на щеках этих людей. В глазах появилась невероятная злость, непонимание. Руки потянулись к саблям.

— Татар пустить! — Выпалил первым Федор Шрамов. — Челом им бить! Припасами снабдить! Что⁈

Эти люди изначально были не в восторге от того, при каких обстоятельствах мы встретились и кем я оказался. Московский посланец не желанный гость. А здесь еще и тот, кто передает письмо о помощи татарам, хотя… Стоп!

— Письмо же от царя Дмитрия, так? — Проговорил я, смотря на них, поднимаясь.

— Так. — Яков все уже понял.

— Царя Дмитрия в Москве нет. Сколько уже нет?

— Четыре года скоро будет, как Шуйский там. — Яков сузил глаза. — Царь Дмитрий из-под Москвы ушел. Войска в Калуге собирает с зимы.

Вот и вскрылась наконец-то дата. Помнил я, что разгром Тушинского лагеря — это конец шестьсот девятого года. Значит сейчас поздняя весна десятого. Впереди самые страшные и кровавые события. Апогей смуты.

Эти люди должны понимать, что письма подметные.

— Господа, я еду к вам не четыре года. — Губы скривились в злой ухмылке. — Путь держу из Москвы, как сразу и сказал. Не из Тушино, и тем более не из Калуги. Мне письма в Посольском приказе выдали. Не царем они писаны. Не Дмитрием Ивановичем. Врать мне, господа, как вы понимаете, смысла нет. Я знаю, что здесь московитов не очень-то жалуют. Но я представился тем, кто я есть. Я был с вами откровенен и честен.