Патриот. Смута (СИ) - Колдаев Евгений Андреевич

Они смотрели на меня зло.

Но, видно было, в их головах этих людей, как и у меня, что-то не складывалось.

— Господа, скажу, что думаю. — Продолжил я медленно. — Мне доверили письма. Я их вез вашему подьячему, дальше в Воронеж и на Дон. Меня здесь встретили казаки и… — Короткая пауза. — Предположим, убили бы. Настроены они были вполне в этом духе. Что тогда?

— Московит, это дело еще не решённое. — Федор поднялся. Смотрел на меня зло, рука на эфесе. Вот-вот в драку кинется.

— Согласен, не решенное. Давай иначе. Мне какой резон вам московитом называться, а?

Все они молчали.

— Верно, никакого. Предположим. — Надо описать ситуацию абстрактно, без упоминания казаков-разбойников — Некто везет письма, его убивают. Бумаги попадают в руки к неким людям, уважаемым, и они видят в них то, что Царь Дмитрий призывает сделать то, что разорит землю Русскую. Татарам ворота Воронежа открыть, на север их пустить. Что тогда?

Служилые люди переглядывались, думали, соображали.

— А еще, предположим. Если письма такие попадают в руки тому, кто, возможно их ждет, крамолу готовит, людей подговаривает. А потом на круге казачьем покажет, заранее поддержкой заручившись. И слова правильные скажет. Очернит атамана и воеводу, а бумаги доказательством пойдут. Что тогда?

— Сядь, Федор. — Это был Яков. — Сядь. Парень дело говорит. Оно как-то так все сходится, что не сходится. Сам подумай, зачем московиту нам говорить, что он московит? Здесь? В наших землях сейчас для тех, кто за Шуского стоит, небезопасно.

— Я за Шуйского не стою, господа. Мне письма дали, я службу исполнить взялся. — Отрезал я. — Мне за отчизну обидно. Кровью она истекает вся. Скоро до края дойдет, до самого. Пока мы тут то татар, то шведов, то поляков водить будем через нее к столице.

— Так это ты письма же привез! Ты крымчаков пустить нас просишь. — Федор не унимался.

Горячий, но недалекий ты, мужик.

— Нет. Не я. Я с вами сам встану, степняков чтобы бить и вглубь земли не пустить. Это мое слово.

— Ишь какой. Встанет он. Нужный больно.

— У меня еще письма. — Продолжил я. — Я вам говорил о них. В Москве данные. Уверен, в них то же самое.

— Казаки за такое на круге порвать могут. — Покачал головой доселе молчавший Григорий, поднялся. — Думаю я, что дело нечистое. Письма подметные тебе боярин дали. Дозволь, скажу, Яков, что мыслю.

— Говори.

— Мыслю, послали этого боярина с бумагами, чтобы не доехал он. Чтобы казачки отловили, порешили и письма забрали. Спрос с них какой? Побили, пограбили и были таковы. Да кого? Московита. Лес большой, мы бы их даже искать бы не пошли ради такого дела. Верно, собратья?

Люди кивали, этот человек говорил толково. Занял мою позицию.

— Так вот. Казакам добро и кони, что цены немалой. А письма передали кому-то с кем договорено, и он их показал и в Воронеже, и на Дон бы отвез.

— Спасибо тебе. — Я кивнул говорившему. — Думаю, допросить казаков надо. Все станет понятно.

— Иш, допросить. — Федор продолжал ворчать.

Мне это начинало надоедать. Если есть ко мне какая-то конкретная претензия, желание обвинить меня во лжи… Как раньше это делалось? Этого горячего мужика я укатаю без проблем. До первой крови можно и подраться.

Понимание традиций у меня еще пока не сформировалось окончательно, но нужно поставить вопрос ребром.

— Не знаю, как у вас тут заведено, на юге, господа. — Проговорил я спокойно, смотрел на боевитого и рвущегося драться вояку. — Но если есть сомнения в моих словах, в моей честности к вам, моем деле, то можем дело судом божьим решить.

Федор потянул саблю из ножен, проговорил тихо и зло.

— Да я тебе…

— Тихо! — Гаркнул Яков. — Остынь парень, и ты Федор! Сколько мы еще крови нашей лить будем? А? Игорь, гость наш, посыльный, боярин. Он дело говорит. Подставили его. Он к нам со всем уважением, слова бранного не сказал, на краю стола сел, чтобы уважить. Говорит по делу все. А мы что? Уймитесь. Решать словами будем, что дальше, не саблями. Сталь на татар поберегите!

Федор выдохнул, отпустил саблю, толкнул ее сильно, вогнал в ножны. Сел, голову руками прикрыл.

— Ладно, собратья мои. Смиряюсь я. Казачков-то я пустил, в том моя вина. Пеплом голову посыпаю перед вами. Прощения прошу.

— Не торопись. Любого обмануть-то можно. Дьявол промеж нас ходит и искушает каждого. Поглядим, поговорим с казачками этими. — Выдал Григорий. — Давайте их сюда.

— Господа. — Я вновь поднялся. — Мысль у меня есть.

Как пояснить этим людям, что всех их вместе допрашивать нельзя. По одному надо. Они и без того на меня недобро смотрят.

— Что за мысль, говори.

— По одному допросим. Чтобы не сговорились.

— Дело.

Привели первого и здесь началось…

Ближайший час местные дворяне с моей помощью проводили допрос.

Вышли этакие оперативно-следственные мероприятия. Люди начала семнадцатого века были не ограничены рамками привычного мне закона и, пожалуй, более жестоки. Жизнь к такому располагала, закаляла, требовала суровых мер. Действовали дворяне на свой страх и риск без оглядки на последствия со стороны властных органов.

Почему? Да потому что они сами были здесь себе власть. А иные органы управления находились очень и очень далеко. К тому же в текущей ситуации смутного времени до каких-то местных разборок дела никому не было вообще. Только земляки, соседи могли решить здесь и сейчас, что и как делать — кого судить, кого миловать.

Как итог.

Допрос показал, что трое казаков действительно были наняты, чтобы меня убить и забрать письма. Все имущество мое обещалось им, а оно было не малое. Только письма нужно было передать нанимателю.

Кто это был? Здесь все оказалось непросто. Эти три мужика водили дружбу с некоей ведьмой — Маришкой, живущей в лесу на левом берегу реки Воронеж. Колдуновское болото, по-простому если — Колдуновка. Так называлось это место. По их словам, женщина вела весьма мутные дела с казаками, лихими людьми всех мастей, откровенными разбойниками, головорезами и, вроде даже с татарами.

Мне, после вскрывшихся фактов сразу пришла в голову, что казаков бы там, на Колдуновке, порешили бы. Свидетели точно никому не нужны.

Боялись пленники ворожею сильно. Крестились и молились за души свои. Говорили, что если не привезут бумаг, то черти за ними придут. Мной этот весь мистицизм воспринимался с толикой иронии, но дворяне, участвующие в допросе, отнеслись серьезно.

Именно ей — Маришке, письма и нужно было доставить.

Пока шли допросы, трое служилых людей спустились к реке, осмотрели казацкий шалашик. Там нашлись удилища и пара кадок с вяленой рыбой, да лодка. Интересного — примерно ноль.

Что еще удалось выяснить?

Казаки засиделись здесь. Уже думали уходить, потому что никак молодой московит не приехал. Думали, помер по пути и хотели плыть, говорить с Маришкой. Но решили ждать еще три дня. Как раз сегодня утром и решили о таком.

А тут как раз и… Свалился боярин как снег на голову. Думали, обманули, а по факту — огребли по полной от меня.

Я расспросил каждого из них про эту бандитскую «малину», кабак, трактир.

Слушая рассказы пленников, тут же вспомнился мультик, про трех казаков и нечисть. Где в старой водяной мельнице всякая бесовская братия лютовала. По рассказам люди воспринимали чертовщину как бытность. Говорили, что сам Сатана к Маришке в гости ходит, что лешие на пути к хутору ее — шалят, заводят в болото.

Понятно, что суеверия — это все. Умела девка, по описанию была она довольно молодой, произвести на людей верующих нужный эффект. Если отбросить всякие поверья, то выходило — обычные лихие люди, разбойники, татары, шваль всех мастей собирается у какой-то атаманши, привечающей их брагой да водкой.

И вся эта кодла лютовала по окрестностям.

Будь в Воронеже и округе крепкая власть — дворяне бы разогнали все это лихое пристанище, но в текущей ситуации… Решили за лучшее сидеть в городе, при своих женах и детях. Не высовываться и не наводить порядок, рискуя жизнями.