Инженер Петра Великого 10 (СИ) - Гросов Виктор

Его голос стал тише, почти гипнотическим.

— К утру все стихло. Мы смотрим в трубы — на стенах ни души. Послали разведку. Вернулись — глаза вот такие, — он показал два кулака. — Говорят, крепость пустая. Оружие брошено, пушки не заклепаны. А в казармах, в домах — все в блевотине. Люди, как безумные, бежали, куда глаза глядят, бросив все. Мы вошли в Перекоп без единого выстрела.

Он снова замолчал, глядя на меня так, будто не может отвести глаза.

— После этого война кончилась, — глухо произнес он. — Мы шли по выжженной степи, а впереди нас, от деревеньки к деревеньке, летел шепоток. Не о силе наших полков, а о «черном ветре», от которого нет спасения. Города встречали нас белыми флагами. Хан прислал послов с мольбой о мире, когда мы еще и до Бахчисарая не дошли.

Он отвернулся.

— Победа, конечно. Без крови, без потерь. Только радости от нее никакой. Унизительно как-то. Словно мы не войско, а крысоловы. Мы их не силой взяли, а… пакостью. — Он поморщился, сплюнув за борт саней. — Но знаешь, что я понял, Смирнов? Мои генералы… они все еще в солдатиков играют. А ты, Смирнов… ты воюешь. По-настоящему. Ту войну, в которой побеждает ум. Не числом, а умением.

Неужели он все правильно понял? Пропустил через себя, смирился с этой новой реальностью, в которой победа пахнет не порохом.

— И в Европу мы едем за тем же, — его голос снова обрел твердость. — Хватит с меня ихних танцев и париков. Мне их секреты нужны. Мы покажем им наши диковины, да. Пусть ахают. Но пока они будут рты разевать, твои люди, генерал, должны вывернуть их мануфактуры и верфи наизнанку. Мне нужны их чертежи, мастера, их рецепты стали. Все, что можно украсть, подсмотреть, переманить. А ты сделаешь их лучше.

Он подался вперед.

— Мы едем на охоту за головами и секретами. И ты в охоте — мой главный загонщик. Ты должен видеть то, чего не видят другие. Находить трещины в их броне. Использовать их тщеславие, жадность, страх. Мы вернемся оттуда с добычей. С технологиями, которые сделают нас непобедимыми. Вот твоя главная задача.

Меня посетила странная мысль. Мы едем грабить целую цивилизацию, и у меня в руках была карта их сокровищниц. В принципе, почему бы и да.

В этот момент где-то впереди, в лесной чаще, заливисто, на одной высокой ноте, взвыл рог. Ему тут же ответил второй, ниже и глуше. Охота. Я и забыл, где мы.

— Началось, — без всякого энтузиазма бросил Петр. — Поглядим на зверя.

Рога трубили, собаки заливались яростным, захлебывающимся лаем, а мы неслись по лесной дорожке, лавируя между стволами сосен. Впереди мелькали фигуры всадников-доезжачих, указывая направление. Петр вцепился в СМку. Эта простая, звериная гонка, кажется, на время вытеснила из его головы все мысли о большой европейской игре.

— Видишь, Смирнов! — крикнул он, перекрывая шум. — Свора! У каждой собаки своя работа: одни гонят, другие след держат, третьи — берут! Без сладу, без порядка — простая шайка дворняг, а не охота! Так и в нашем деле. Нельзя со всей оравой ехать. Нужна своя свора. Отборная. Чтобы каждый знал свой маневр.

Метафора была грубой, зато донельзя точной.

— Называй, — бросил он, когда мы вылетели на очередную прогалину, и гон на мгновение стих. — Кого в свору берешь? Кто будет зверя гнать, а кто — рвать?

— Первым, Государь, пойдет Андрей Нартов. Он — наши глаза. И диковины наши показывать, и их секреты высматривать. У него нюх на железо, как у гончей на след. Он взглянет на их машину и нутро ее увидит.

— Нюхач? — хмыкнул Петр. — Хорошо. Только следи, чтоб он там в ихних механизмах не зарылся с головой. Дальше.

— Дальше — Федька, мой ученик. Он — наши руки. Нартов увидит, а Федька — повторит. Прямо там, на месте. Чтобы каждый механик понял: то, что для них — чудо инженерной мысли, для нашего мужика — забава на один вечер. Он — живое доказательство нашей смекалки.

— Лицо… — Петр хмыкнул, представив, видимо, чумазую физиономию Федьки на приеме у какого-нибудь курфюрста. — Лицо убедительное, не поспоришь. Принимается. Кто еще? Сила нужна. Чтобы и прикусить могли, если что, не только зубы скалили.

— Силой будет Василь Орлов. Он — наш голос, громкий, уверенный. Пусть с их генералами водку пьет, байки травит, силушкой на кулаках меряется. Пусть видят воинов. Таких, с которыми лучше дружить, чем ссориться. Он — наш парадный фасад.

— Фасад… — Государь снова кивнул. — Фасад нужен крепкий, это верно. А кто за этим фасадом прятаться будет? Кто тенью пойдет, пока Орлов твой песни орать будет?

Я сделал паузу. Это был самый важный выбор.

— Тенью пойдет Андрей Ушаков. Его никто не увидит и не услышит. Его задача —предотвращение провокаций и… вербовка. Пока мы будем торговать и пировать, он будет искать недовольных, амбициозных, продажных.

Петр смотрел на меня, на его лице читалась сложная работа мысли. Он оценивал всю конструкцию. Идеально сбалансированное диверсионное подразделение: гений-аналитик, гений-практик, обаятельный рубака и безжалостный шпион. Это была команда для захвата.

— Добро, — произнес он наконец. — Свора твоя мне по душе. Злая, зубастая. А еще желающие в пекло были? Али только эти четверо? Царевич-то вон как рвался.

Магницкого и остальную свою команду я оставлю присматривать за Игнатовским.

— Были еще… частные просьбы, — нехотя протянул я, надеясь, что он не станет допытываться. — Не стоящие внимания Вашего Величества.

Петр тут же учуял интригу и вцепился в меня мертвой хваткой.

— Это какие такие просьбы? — он прищурился. — Неужель купчиха Морозова?

Я промолчал, что было красноречивее любых слов. Петр откинул голову и расхохотался. Громко, от души, так что егеря впереди удивленно обернулись.

— Морозова! В посольство! Ай да девка! — он хлопнул себя по колену. — А что? Хваткая! В казне разбирается получше иного дьяка. Чем не посол?

— Государь, да куда ей, — возмутился я. — Это не торг на рынке! Балы, приемы, разговоры с королями…

Мои возражения только раззадорили его.

— Вот именно! Разговоры! Пусть ихним банкирам мозги поклюет, а то засиделись! Будет тебе, барон, личный казначей. И гляди у меня, чтоб не обижал! — он грозно, с усмешкой погрозил мне пальцем. — Включить в состав! Мое слово!

Отлично, только этого не хватало. Я мрачно кивнул. Только что мою идеально выстроенную военную машину дополнили совершенно непредсказуемым элементом. Цирк с конями, да и только.

В этот момент гон вырвался из леса и хлынул на широкое, заснеженное поле прямо перед нами. Впереди, метрах в трехстах, неслась серая тень. Волк. Огромный, матерый, с прижатыми ушами, он шел на длинных, пружинистых прыжках, почти не проваливаясь в снег. А за ним, растянувшись в кипящую, разноцветную цепь, неслась свора.

— Гляди! — рявкнул Петр, вскакивая на ноги и указывая кнутовищем. — Вот она, работа!

Волк, поняв, что на открытом пространстве ему не уйти, резко вильнул, метнувшись к одинокому островку кустарника посреди поля. Но было поздно. Первая борзая настигла его и в мертвой хватке вцепилась в заднюю лапу. Волк взвыл, перекувыркнулся через голову, но тут же вскочил. На него уже неслась вся стая.

Воздух взорвался рыком и визгом. Свора сомкнулась, превратившись в кипящий, рычащий узел серой и рыжей шерсти. Снег под ними мгновенно пропитался алым. Это была короткая, яростная бойня.

Мы подъехали, когда все было кончено. Собаки, тяжело дыша, отходили от растерзанной туши. Две из них лежали неподвижно. Егеря, спешившись, оттаскивали остальных.

Петр долго молчал, глядя на это поле битвы.

— Вот так и они, — произнес он наконец, обращаясь то ли ко мне, то ли к самому себе. — Будут рвать. До последнего. Недооценим — сожрут и не подавятся.

Он повернулся ко мне.

— Готовь свою свору, Смирнов. Охота будет знатная.

Возвращались в город уже в сумерках. Вокруг саней трусили уставшие егеря, а от своры, привязанной к облучку, шел густой пар и запах мокрой псины. Зверь был взят, спектакль отыгран. Петр, казалось, вытряхнул из себя остатки охотничьего азарта и снова погрузился в государственные думы. Уши терзали скрип полозьев да редкое пофыркивание лошадей.