Александр Македонский это хорошо понимал и потому старался увеличить отряды конных гетайров и тяжеловооруженных гоплитов. Именно этими подразделениями он очень умело оперировал, добиваясь победы на поле битвы. Фаланга же зачастую вообще не участвовала в сражении, ограничиваясь только блокированием главных сил врага. Ярчайший пример этому — битва при Гавгамелах, где все участие фаланги вылилось лишь в отражении атаки колесниц.
Однако у таких элитных фланговых формирований были свои проблемы. Главной из них была их высокая стоимость и трудности с восполнением потерь. Обучить простого фалангита несложно, а вооружение его, как я уже говорил, вообще ничего не стоит. Таких воинов Александр мог набирать и обучать прямо на покоренных землях, из местного населения. Потому и потери фаланги быстро восполнялись, а вот с высокопрофессиональными и тяжело вооруженными фланговыми отрядами было куда сложнее. Обучение их требовало намного больше времени, а вооружение стоило в десятки раз дороже.
Пока продолжался Великий Восточный поход, Александр худо-бедно с этой проблемой справлялся, но с окончанием войны ситуация изменилась. Служилая аристократия, из которой состояла тяжелая конница, по большей части была распущена по домам, а содержать за свой кошт такие дорогостоящие подразделения царю было не по карману. Поэтому отряды гетайров были сокращены до минимума.
Со смертью Александра, когда царство де-факто раздербанили между собой ближайшие друзья-соратники, количество элитной конницы еще уменьшилось. Каждый из новоявленных сатрапов набирал отряды тяжелой конницы только по мере необходимости и исходя из финансовых возможностей.
Особо тратиться никому не хотелось, и потому вместо найма дорогих доморощенных аристократов они предпочитали брать на службу более дешевую азиатскую или варварскую конницу. Она действительно была куда дешевле, но и вооружена соответственно: ни тебе брони, ни шлемов, и прочего…
За пять лет, прошедших со дня смерти Александра, тяжелая кавалерия в войсках сохранилась лишь в качестве охраны при новых сатрапах. Несколько сотен телохранителей из высшей македонской аристократии они могли себе позволить, но не больше.
Так некогда грозная сила Великого Александра в три тысячи гетайров превратилась в небольшие отряды легкой конницы, пригодные лишь для разведки и преследования бегущего противника.
Эвмен был одним из немногих диадохов, кто понимал огромное значение конницы. Едва получив в управление свою сатрапию, он первым делом начал набор и обучение отрядов кавалерии. То, что он преуспел в этом, показало первое же серьезное сражение. Там только что набранная и еще плохо обученная конница Эвмена одолела греко-македонских ветеранов под командой легендарного Кратера. По сути, в битве при Геллеспонте произошел первый случай разгрома македонской фаланги азиатскими воинами, пусть и обученными по македонскому образцу. На мой взгляд, все это стало возможным только потому, что у Кратера не было достаточно подразделений, способных прикрыть фланги, а его немногочисленную конницу просто смяли конные отряды Эвмена.
Осмыслив все это, я пришел к выводу, что ставка на конницу и применение тактики будущих воинов Чингисхана — мой единственный шанс добиться успеха, а не пасть жертвой наемного убийцы или палача.
За отпущенное мне время я сумел собрать небольшой отряд, но для борьбы за трон этого, конечно же, мало. Нужно войско, большое войско! На это нужны деньги, но самое главное — нужны люди, знающие, как это войско нанимать, обучать и прочее…
Кроме того, нужен человек, который, так сказать, явит миру нового царя, то бишь меня! Это должен быть человек известный, пользующийся популярностью и авторитетом в войсках. Еще в первые дни в этом мире я сделал ставку на Эвмена и все эти годы подспудно вел его вот к этому дню.
Судьба, чуть подыгрывая мне, привела Эвмена в Пергам, словно бы ей самой стало интересно, как повернутся события. Смогу ли я убедить принципиального грека изменить уже данной присяге и провозгласить меня царем?
Первая фаза моего плана на сегодняшний день выполнена: я смог продемонстрировать Эвмену свой небольшой отряд и новую тактику. Показал, что стоящий перед ним парень не просто сын Александра, а человек, достойный доверия, способный добиваться поставленной цели. Теперь надо как-то помягче убедить его, что данная им клятва уже потеряла силу и изменить ей — не преступление. В общем, во что бы то ни стало надо переманить его на свою сторону.
Подаю знак, и один из рабов подносит Эвмену кубок с разбавленным вином. Чуть пригубив напиток, грек посмотрел на меня, мол, какова дальнейшая программа.
Жестом предлагаю ему пройтись и сам делаю первый шаг. Эвмен присоединяется ко мне, и несколько мгновений мы идем молча, прежде чем я начинаю.
— Уже которую ночь мой отец является ко мне. — Изобразив смятение, поворачиваюсь к греку. — То, что он требует от меня, столь тревожно, что я не могу не испросить у своего старшего друга совета. Ведь ты мне друг, Эвмен⁈
Мой требовательно-вопросительный взгляд застывает на лице полководца, и тот, не задумываясь, отвечает:
— Конечно, я твой друг, Геракл! Это не должно вызывать у тебя сомнений.
Киваю, мол, я и не сомневался, и подхожу к главному.
— Отец настойчиво, из ночи в ночь, призывает меня взять судьбу Великого царства в свои руки. Он требует, чтобы я объявил себя его единственным наследником и царем всех завоеванных им земель. Говорит мне, что если я этого не сделаю, то все рухнет, его бывшие друзья растерзают царство как гиены, и я единственный, кто может этому помешать!
От неожиданности Эвмен даже мотнул головой.
— Подожди, как же так⁈ А твой сводный брат⁈ Неужели Александр хочет, чтобы ты поднял меч на брата, на Олимпиаду и Полиперхона⁈
Даю ему время немного успокоиться и продолжаю.
— Наоборот, отец видит, что действия Полиперхона и Олимпиады ведут к поражению, и требует от меня спасения брата.
По лицу грека скользнула тень недоверия, и я знаю почему. На сегодняшний день ему трудно в это поверить, ведь, по тем данным, что он имеет, войско Полиперхона практически без боя вошло в столицу Македонии, и Олимпиада с Роксаной заняли царский дворец. Вот только это было почти три месяца назад, а на сегодняшний день все уже перевернулось с ног на голову.
Македонская аристократия никогда не любила «эпирскую ведьму» — так они называли мать Александра Олимпиаду. Бактрийскую царевну Роксану македонцы тоже не приняли. Для них она никогда не была своей, а всегда оставалась азиатской дикаркой. Убийство же царя Арридея только подтвердило это мнение, усилив всеобщую неприязнь.
На это неприятие две царственные женщины ответили казнями сторонников Кассандра в столице и по всей стране. В своей дикой неукротимости они были похожи, и кровь в Македонии полилась рекой. Народная любовь к сыну Великого Александра очень быстро обернулась ненавистью к его матери и бабке. В довершение всего, войска Полиперхона потерпели ряд поражений, и армия Кассандра уже приближалась к столице.
Всего этого Эвмен еще не знал, так как с момента бегства из осажденной крепости находился в постоянном движении, и вести доходили до него с большим опозданием.
Сейчас я вижу в глазах Эвмена сомнения и пытаюсь дожать его.
— Отец высоко ценил и ценит твою преданность клятве, Эвмен, но участь Олимпиады уже предрешена! Твоя присяга ей и царю Александру IV больше не имеет смысла, а путь, которым ты идешь, ведет к гибели! Именно поэтому отец призывает меня выйти из тени и вступить в борьбу. Он надеется, что ты не оставишь меня…
Не дождавшись конца фразы, Эвмен резко оборвал меня.
— Это невозможно! Я обещал Олимпиаде, что буду сражаться за ее внука Александра до конца! Я дал клятву! В ответ она и Полиперхон наделили меня полномочиями царского полководца в Азии, указали аргираспидам в Киинде подчиниться мне и предоставить царскую казну в мое распоряжение. — Выдохнув, он эмоционально рубанул рукой. — Кем я буду, если, приняв все это, нарушу клятву⁈ Если брошу их в тяжелый момент⁈
