Физрук: на своей волне 5 (СИ) - Гуров Валерий Александрович

При виде меня Соня вздрогнула и, похоже, сразу не узнала. Попыталась быстро спрятать зеркальце, но, таки узнав меня, сразу расслабилась. Видимо, завуч подумала, что в кабинет зашёл кто-то из учеников и не хотела, чтобы её застали за тем, как она красится.

— Володя… это ты, — выдохнула она с облегчением.

— Это я…

Я без лишних формальностей подошёл к её столу, сел напротив.

— Как твоё самочувствие? — спросил я, оценив опухшие от недосыпа глаза Сони.

— Лучше всех, — завуч снова подавила зевок, — хотя спать жутко хочется.

— Ладно, — я не стал заходить издалека, — давай к делу. Мне нужна информация по олимпиаде. Я пришёл подать заявку от школы.

Завуч замерла, положила зеркальце на стол и посмотрела на меня внимательно. Смотрела так, будто пыталась понять — я шучу или говорю серьёзно.

— Володя… — смущённо начала Соня. — А ты разве не в курсе, что Леонид Яковлевич сказал, что мы не участвуем в олимпиаде?

— Леонид Яковлевич может участвовать или не участвовать где угодно, — ответил я и улыбнулся, — а мы с 11 «Д» участвуем.

Глаза Сони слегка расширились. Я видел, как в завуче включилась её привычная внутренняя бюрократическая машинка: «если директор сказал одно, а учитель говорит другое — значит, нужно немедленно согласовать».

Соня потянулась за телефонной трубкой, явно собираясь позвонить директору и уточнить, что ей теперь делать.

— Ты что собралась делать? — всё же спросил я, хотя ответ был очевиден.

— Ну… как… Леониду Яковлевичу хочу позвонить…

Она не успела закончить. Я взял трубку из её руки и мягко поставил обратно на рычаг.

— Не нужен нам никакой Леонид Яковлевич, — отрезал я, сбивая Соню с толку.

— Но… но почему? — растерянно выпалила она. — Олимпиада же находится в его компетенциях…

Друзья, прошу не забыть поставить лайк книге! Вам не сложно, а автору приятно:)

Глава 4

— Потому что потому, Соня, что всё кончается на «у», — сказал я.

Завуч стояла в полном недоумении и всё ещё сжимала в руках телефон. Я аккуратно перехватил её кисть, мягко, но уверенно отодвинул телефон в сторону, чтобы она больше не пыталась в панике кому-то звонить. И наконец забрал трубку и повесил её на рычаг.

— Давай без лишних движений, — попросил я. — Нам сейчас нужен не звонок, а ясная голова.

Соня опустила глаза, сопротивляться она не стала.

— Володя, может, ты обозначишь, что происходит? — прошептала завуч.

— Ситуация простая и мерзкая, — сказал я. — Леонид действительно принял решение отказаться от Олимпиады. Более того — он уже подготовил официальный отказ от участия школы. И сделал это, не уведомив ни меня, ни Марину. Да и тебя, как я понял, он не предупредил, а поставил перед фактом в последний момент.

Соня смущённо кивнула, поправила воротник, чтобы хоть чем-то себя занять. Видимо, ей внутренне не хотелось признавать факт, что директор действительно поставил её перед фактом.

— Да… Леонид Яковлевич мне буквально обмолвился, но… без объяснений, — призналась она. — И, честно, ничто ведь не намекало, что он вот так передумает. Мы с тобой обо всём тогда договорились, что Олимпиаде быть…

Она запнулась и подняла на меня глаза.

— Ты уверен, что он уже направил отказ?

— Уверен, — подтвердил я без колебаний.

Сунул руку за пазуху, достал аккуратно сложенный пополам лист и положил на стол между нами. Документ мягко скользнул по столешнице и остановился прямо перед завучем.

— Вот он. Тот самый отказ, — пояснил я. — Он действительно собирался отправить его, уже расписался… но, — я пододвинул лист ближе к Соне, чтобы она могла рассмотреть дату, подпись и печать, — вот он перед тобой. Неотправленный.

Завуч встрепенулась, коснулась пальцами документа, пробежав глазами по его строкам.

— Подожди… — её голос завибрировал. — Если он уже собирался подать отказ…

Соня запнулась, и в её глазах мелькнула тревога. Она покосилась на меня.

— Почему же Леонид Яковлевич отказ не подал? — наконец спросила завуч.

— Потому что этот документ теперь у меня, — объяснил я, чуть усмехнувшись. — И Лёне об этом знать совершенно не обязательно.

Соня не успела даже удивиться, как я, не сводя с неё глаз, взял лист и медленно начал разрывать его на части. Бумага хрустела, превращаясь в мелкие, бесформенные клочки, и ещё через мгновение белые ошмётки осыпались на стол.

Завуч побледнела и буквально сжалась в комок.

— Владимир Петрович… — изумлённо прошептала она. — Так нельзя… это же официальный документ… так же… так же нельзя с ним поступать…

Завуч, чтобы унять тремор, прижала ладони к столу, будто пыталась удержать остатки дисциплины и порядка, на которых строилась её работа. Её возмущение рвалось наружу тихо, но болезненно, как если бы она сдерживала плач.

— Можно, Соня, — заверил я, подмигнув. — Ещё как можно. Просто делать это нужно аккуратно и вовремя.

Завуч судорожно выдохнула, стараясь привести мысли в порядок. Видно было, с каким ужасом она смотрит на порванные бумажные клочки, разбросанные по столешнице.

— Владимир Петрович… — наконец сказала она. — Вы просто… вы не понимаете. У школы сейчас очень большие сложности. Финансовые. Бюджетные. У нас дыра по всем направлениям, и если Олимпиада ляжет на плечи школы… — она попыталась удерживать голос ровным, но в конце всё же сорвалась. — Леонид Яковлевич объяснил мне всё вчера. Он сказал, что это… что это просто невозможно…

Я внимательно смотрел на Соню и всё понимал без лишних пояснений. Завуч действительно поверила тому, что наговорил ей директор. По итогу Соня ничего не проверила, ни в чём не разобралась…

И сейчас, когда я буквально разорвал версию реальности Лёни у неё на глазах, она чувствовала себя человеком, которого использовали.

Соня, уверен, могла бы докопаться до сути позже, когда эмоции схлынут, а в голове появится место для анализа. Но сейчас она действовала как человек системы. У такого — приказ получен, приказ должен быть выполнен.

Никаких «почему?» или «откуда?». Оно, впрочем, и понятно — в бюрократии точно так же, как в армии: шаг влево, шаг вправо — лишние проблемы. Не хочешь неприятностей — тогда делай, что велели.

Но у меня на подобную логику был совершенно другой взгляд.

— Так, Соня, — отрезал я, — теперь послушай меня внимательно.

Она не перебивала. И правильно делала. А я рассказал ей всё — от первой до последней детали. И про то, как директор с утра вызвал Марину, и как настойчиво требовал заявление, не оставляя выбора. Рассказал про тот самый отказ от Олимпиады, который он попытался протащить, минуя и меня, и Марину, и даже её саму. Ну и про то, что именно я услышал в кабинете Лёни по смете, о чём понял и на что обратил внимание.

С каждым моим словом лицо Сони менялось всё сильнее. Сначала на нём появилась лёгкая озабоченность, потом она сменилась напряжением, следом появилась растерянность. Ну а под конец на её лице застыл испуг. Завуч явно впервые слышала всё это.

— Постой… — выдохнула она. — Но мне же известно… мне же Марина сама сказала, что подала заявление добровольно… по собственному желанию… — Соня запнулась, как будто сама услышала, насколько нелепо звучит эта версия. — Не может быть, чтобы Леонид Яковлевич принуждал её увольняться. Да она… ну… да, она девчонка ещё совсем зелёная, и ей точно нужно набраться опыта. Надо научиться без эмоциональных взрывов работать с этим адским контингентом, но…

Соня осеклась. Сделала вдох — длинный, медленный. Посмотрела на меня, как будто боялась услышать подтверждение собственных догадок.

— Володя… — выдавила она еле слышно. — Неужели… неужели Леонид Яковлевич действительно решил избавиться от Марины сам?

— А знаешь, почему Яковлевич так решил? — хмыкнул я. — Ты вообще задумывалась, зачем всё это директору? Подумай. Полезно будет хотя бы ради собственного спокойствия.

— Я… я не знаю, — она нервно сжала пальцы в кулаки. — Даже не догадываюсь. Лучше ты сразу скажи.