Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

– Что ж. Оставайся здесь. Не бойся, что о тебе дурное скажут, – успокоил я Анну, начиная переодеваться в «стрелецкое».

– Отбоялась я уже. Да и Настасья, словно сорока та, понесла в клюве весть, что я легла под тебя, – обреченным голосом говорила девушка. – Сразу идти не нужно было до тебя, в дом не входить. А нынче… Чего уж. Все знают.

Ох уж эти женские интриги! Даже до конца и не понимаю, зачем я в это все ввязываюсь. Конечно, можно брать девушку «с прицепом», когда «прицеп» – это шлейф проблем, что тянется за девицей. Но это если она…

Например, если она – любовница или же возлюбленная. Я окинул Анну оценивающим взглядом. Так ли? Мой организм возликовал, говоря «Да». Разум же одернул и посоветовал не торопить события.

– Оставайся здесь. А еще лучше вот что – найди, что мне поесть. Думаю, мне, как полковнику, не откажут, – сказал я и спешно вышел.

И все‑таки Прохора нет уже слишком долго. Я чуть ли не бегом направился к конюшням, где должна была стоять карета патриарха. Именно туда я и отправлял своего помощника.

Вышел из терема, с удовлетворением для себя отметил, что стоит караул. Ну, как стоит – сидит, лясы точит. Но находится же на месте. Эхе‑е‑е. Очень у меня много работы впереди. Как вот это разгильдяйство побороть?

– Егор Иванович, – окликнул меня дядька Никанор у входа в терем.

– Спешу я шибко, – отмахнулся я от сотника. – Все после, дядька.

– Долю твою в серебре куда несть‑то? – прокричал мне вслед старый стрелец.

– В покоях моих девица будет. Приставь стрельцов к ней, кабы никто не забежал, и серебро в покоях оставь такоже! – выкрикнул я, не останавливаясь.

– Девица! Где ж ты ужо девицу нашел? Охальник! – прокричал Никанор, но отвечать я ему не стал.

Возле одной из кремлевских конюшен, рядом с Каретным двором, я увидел четырех монахов. И стояли они странно, группой, будто что‑то или кого‑то обступили. Сразу и не рассмотреть, но закрались подозрения…

– А ну расступись! – повелительным голосом потребовал я.

Меня не послушали. Двое монахов повернулись в мою сторону. Одного из них я признал. Это был тот самый незнакомец с повадками военного, что подходил ко мне в храме.

– Стой, полковник! Не можно тебе идти туда. Все ружье свое отдай и жди воли владыки! – потребовал монах.

Нельзя поднимать руку на священнослужителя! Но в этом человеке я видел не монаха и не батюшку, передо мной был явный вояка. Вон и теперь руки вперед выставил, намереваясь взять меня в захват.

Кто ж ты такой?

Рука мужика потянулась к моему кафтану. Я ее перехватил, стал выкручивать на болевой прием. Никто не может так вести себя со стрелецким полковником! Думать о том, стоит ли обострять, было поздно – я уже увидел на земле избитого Прохора. А за своих людей нужно всегда горой стоять. Иначе как ждать, что тебе так же будут верны? В любом мужском коллективе так. Один раз с пацанами в соседнее село драться не пойдешь, и все, ты вне общества.

– И‑ух! – мощный кулак устремился мне в лицо.

Одна рука монаха была уже заведена на болевой, но он всё же, не переменившись в лице, умудрился выгнуться и пытался ударить меня другой своей лапищей.

Уворачиваясь, вынуждено отпускаю руку монаха.

– Бамс! – удар моего колена в голову ряженому бойцу получился такой, будто палкой ударили о пустую бочку.

Монах упал на спину. Готов – нокдаун. Я тут же сделал два шага назад, извлек шпагу.

– Стоять всем! – выкрикнул я, водя клинком из стороны в сторону.

Сражённый мной монах начал подниматься, но при этом поднял руку кверху, призывая своих бойцов отступиться. Они же сперва настроены были решительно. Но с ножами… Без сабли или другого серьезного «ножичка». Хотя я был почти уверен, что сейчас начнут задирать рясы, извлекая пистолеты или клинки.

– Разумеешь ли ты, на кого посягнул? – сплёвывая кровь, зло спрашивал побитый монах. – Ты на церковь святую посягнул!

– Не на церковь посягал, а на тех, кто доброго крестьянина ни про што избивает, – сказал я, взглядом указывая на приходящего в себя Прохора [слово «крестьянин» используется в понятии «христианин»].

– Этот рылся в скарбе патриарха! – сказал один из мужиков в рясе так, словно его наблюдение оправдывает всё то, что сделали с Прохором. – Ты, как его начальствующая голова, покарать повинен. Коли такого нет – ты, полковник, заодно с татем.

– Ты как? – спросил я у Прошки, когда он уже смог присесть.

– Спаси Христос! Тумаков получить от божьих людей – всё одно, что баба приласкает, – разбитыми губами усмехался Прохор.

– Стоять! – прикрикнул я на монахов, которые в едином порыве дёрнулись продолжить свои воспитательные мероприятия относительно Прохора.

– Разумеешь ли ты… – вновь было дело начались нравоучения с примесью угроз, но я их осёк.

– Я всё разумею! Нечего учить учёного! Владыка где? – жёстко говорил я.

– Говорить с владыкой будешь, когда я вздёрну тебя на дыбу. Твой стрелец грабежом промышлял, а ты его покрываешь. Стало быть, заодно. А то, что полковник названный… так назовут иного! – говорил побитый.

Он явно ощущал острую обиду. По всему было видно, что вообще‑то монах считал себя серьёзным воителем. А я его в два приёма уложил – и уж точно роль побитой собаки ему не нравилась.

Нажил я себе врага, по всему видно. Однако, если собака лается и так и норовит укусить, то намного рациональнее будет договориться с её хозяином, чем что‑либо объяснять псу. Пусть на цепь посадит.

– Мне потребен разговор с владыкой. Знаю, что этот разговор потребен и ему, – решительно сказал я, подавая руку Прохору, но при этом продолжая отпугивать своей шпагой сердитых псов.

Побитый монах стоял на ногах и ненавидящим взглядом буравил меня.

Я вновь сделал большую ставку, возможно, даже пошёл ва‑банк. И отступать никак нельзя.

– Ну, пошли! – тоном, ничего доброго мне не предвещающим, сказал побитый монах.

– Прохор, иди в полк и обо всём молчи, – приказал я, и Прошка, хромая на обе ноги, поплёлся прочь.

Его никто не останавливал. Теперь уж я – главная цель этих людей. Меня они жаждут покарать. Но явно не своими руками. Может, и простаки, но полными глупцами эти люди не были. Думаю, наверняка они теперь прикидывают, чью же сторону примут стрельцы, если прямо сейчас на меня нападут воинственные монахи. Да и монахи ли они? Явно же охрана патриарха. А может, призваны и ещё какие делишки делать.

При всём почёте и уважении к церкви, я разделял понятие «церковь» и тех людей, которые ею управляют. К сожалению, но часто так бывает, что те, кто стоит во главе социального института, наполненного святостью, сами святошами не являются.

Хотя патриархи Руси могли бы быть примером, если б сравнивать с другими. Но я‑то уже знаю, что владыка Иоаким замешан в бунте. Потому и отношение к нему у меня не как к пастырю, а как к политику.

Побитый монах ещё думал, не решался действовать. Уверен, что ему сейчас очень хочется провозгласить команду «фас» и для себя, и для своей псарни. Но он должен сообразить: я вёл себя смело, даже надменно. Если человек ведёт себя так, будучи уверенным, что право имеет, во все времена закрадывается мысль: а может, он действительно имеет право?

Да, можно счесть, что я молодой и неразумный полковник, который, резко взлетев, поймал головокружение, утратил связь с реальностью. Вот только должны они знать, что я спас жизнь царю. Мимо интересующихся не должно пройти, что я часто присутствую на боярских собраниях. Не боярин, даже не дворянин. И именно это обязано настораживать.

Не знаю, сколько бы эта молчанка и бодание взглядами продолжались, но на авансцену наших подмостков вышло ещё одно действующее лицо.

Один из помощников патриарха, часто сопровождавший владыку, чуть ли не бегом приближался к нам.

– Архип! Вот ты где! Патриарх кличет, – сказал подошедший.

А потом он увидел, что у меня в руках обнажённая шпага, а тот, которого он назвал Архипом, стоит побитый и хмурит брови, продолжая зыркать в мою сторону.