Слуга Государев. Тетралогия (СИ) - Старый Денис

– А потребно мне немного! – сказал я, приготовившись перечислять свои условия.

От автора:

Книга о нашем современнике угодившем в 1940 год. Скучно не будет! https://author.today/work/459921

Глава 9

Москва

14 мая 1682 года

– Владыко, я не ворог церкви нашей. За нее радею. Но и вижу многое, что менять потребно в державе нашей. Ведаю я, что ты супротив стоишь немецкого. Не вижу я, как бить турку, али немца, шведа, коли не имать войско по иноземному строю и порядку, – начал я говорить.

Хотелось после всех угроз и обвинений все‑таки выйти, как говорили в будущем, на новый трек в переговорах. Обнулить прошлые угрозы и начать разговор заново, издалека.

– Ты мне, отрок, про немцев говорить станешь? Тебе что до них? Молви, что да как. Почивать уже пора, – сказал патриарх.

Значит, не хочет владыко поговорить по‑человечески, доверительно. Спешит, торопит. Ну и ладно.

– Надобно вот что. Для себя наставничать царю желаю, кабы ты, владыко, не строил мне козни. Что еще желаю, то сам возьму. А вот наставничать… Тут без твоего слова никак, – сказал я и поспешил добавить: – Еще закончить пора бунт. Но тут и ты, и я, и все того желать повинны.

– Стало быть, немецкое тебе по нраву? Тому и царя учить станешь? – прищурился он. – А что ведаешь ты? Добре ли псалтирь государю дашь, слово Божье? Сумневаюсь я, – усмехнулся патриарх.

– На то духовника приставишь до царя. Мои науки иные. Арифметика, география, воинская наука…

– Нынче же прикажу гнать тебя батогами! Не бреши! – строго сказал патриарх. – Почем тебе ведать науки, чай не старец. И где научался? В школе Ртищева Федора Михайловича? Так молод ты… [школа Ртищева – одна из первых частных школ в России, прообраз греко‑латинской академии]

– Владыко, ты не запамятовал? Письма все еще у меня, – усмехнулся я. – Какие ж тут батоги? А до того, кабы знания мои испытать, так завсегда готовый я.

– Отдай, что не твое, тать! Возверни письма! – взревел патриарх, но быстро успокоился.

А что попусту орать, когда не реагировал я на его грозный рык. А Иоаким явно привык к тому, что все и каждый склоняются только от его взгляда. Приходится разочаровывать. А у него хватает ума, чтобы зазря не тратить эмоции.

– Письма останутся у меня, владыко. Иначе ты меня и батогами, и на плаху, и всяк. Но я не желаю быть тебе неприятелем, – пока я это выговорил, патриарх ухмыльнулся. – Мысль ведь у тебя была про то, кабы Ивана ставить вместе с Петром. Ведь так? Так я за то и стоял. Бояр подговорил. Будет иное, в чем мы с тобой заодно встанем.

– Ивана – первым царем! По старшинству! Токмо так по правде и быть должно, – выдал себя патриарх.

Впрочем, письмами‑то он себя так выдал, что пуще и некуда. Я не прочитал и половины. Часть писем лишь разворачивал, проглядывал лист бегло, чтобы только понять смысл. И то… Если бы казнили патриархов, то Иоакиму придумали лютую казнь.

Все эти яти, еры, скорописи. Очень усложняют чтение. Но общий смысл я уловил по бросающимся в глаза словам. Например, если идет обращение к Софье, да в середине указывается в письме, что ее царицей не поставить даже и владыческим соизволением – но брата, Ивана, царем можно. Чего дальше читать? И без того понятно.

– Петр – мой государь! За него стоять буду крепко, владыко. Нужно уговариваться, иначе изнова свара будет у нас, – сказал я.

Патриарх задумался. Он встал, и вышло легко и крепко, как у молодого. Хотя и опирался Иоаким на посох, но было видно, что больше для солидности это делал. А в его возрасте уже у других и кости хрустят.

Разговор с Патриархом наш был – как те качели. Мотало из стороны в сторону. Вот только что я уже подумал, что мы о чём‑то договорились, или что разговор становится чуть более доверительным, как очередной пассаж от Владыки – и вновь напряжение.

Патриарх растерялся. Его властный магнетизм на меня не действовал. Это как у отличного пулемётчика заклинил пулемёт. А солдат этот явно пренебрегал обучением стрельбы из других видов вооружения или рукопашного боя. И тут перед ним новый враг, универсал. И что делать? Пока пулемет не починится, пулеметчик в проигрыше. Но что если Иоаким починит пулемет?

– Я опишу всё то, чему учить буду Петра Алексеевича, – шёл я на очередную уступку. – Твоему человеку расскажу.

– Знамо дело, – сказал патриарх.

И, вроде бы, он этой фразой словно отмахнулся от меня, мол, куда же я денусь. Так, да не так! Выходило, что патриарх уже согласился с тем, что я этим самым наставником буду. Остается только обсудить условия непосредственной работы.

– А ежели ты почнёшь исполнять волю мою? На том и уговор быть может, – видно, обдумав всё так и сяк, с лукавым прищуром сказал Патриарх. – Стань подле меня. И землю дам, коли пользу принесешь.

Это что же? Владыко хочет сделать из меня исполнителя, почти что наёмника? Чтобы по его велению кого убил или ещё иные грязные делишки делал?

– Нет, токмо в том разе, ежели и моя воля будет на то, и государева. Отечеству польза еще, – жёстко ответил я.

Снова огонь полыхнул в очах патриарха. Что, опять будет кричать да посохом стучать? Нет, он быстро успокоился. Патриарх уже понял, что со мною вот так шуметь бесполезно.

– Хованский – изрядная помеха всем делам, – после долгой паузы сказал патриарх.

Задумался и я. Владыко намекал, что Ивана Андреевича Хованского нужно убирать. Да‑а‑а. Необходимо почитать внимательно те письма, которые я взял у Патриарха. Наверняка из них станет ясно, что владыка потворствовал наиболее активному лидеру стрелецкого бунта, Хованскому.

А может быть, действительно пора заканчивать с бунтом, а для того лишить мятежников единственного деятельного главаря? Иные не так себя проявляют.

– По случаю. И по воле Божьей, Хованского не станет, – ответил я.

Губы Иоакима дрогнули, а лоб разгладился.

– Уговор с тобой, самоназванный полковник. Токмо зело не радуйся! Всяко может быть. Грядущее подвластно лишь Господу Богу, – сказал Патриарх.

Он явно устал. Вот теперь я впервые увидел в этом человеке старика. Может, всё потому, что уже глубокая ночь? Да и крестный ход отслужил, а тут – разговор не из лёгких. Он переступал через себя, вынужден договариваться с тем, кто, по его понятию, от одного взгляда патриарха должен трепетать.

Наш нынешний договор с патриархом – это даже не перемирие. Это вынужденное прекращение огня, чтобы воюющие стороны имели возможность перегруппироваться, подвести боеприпасы, подкрепление, уточнить диспозицию и разработать новый план наступления.

Но первый этап сражения явно остался за мной. Да, противоборствующая сторона не ожидала не то что сопротивления, а самой моей атаки.

Насколько он будет готов к продолжению сражения? Или же вся ситуация разрешится дипломатическими усилиями, – время покажет.

Ну а если это время есть, то мне нужно озаботиться тем, чтобы заиметь союзников, усилиться самому. И непременно готовиться к самому худшему.

Владыка показал, что, в принципе, и было понятно до этого: что в политике, а он самый что ни на есть политик, все методы хороши, если они эффективны. И если захотел убрать Хованского, даже сказал об этом – то в его голове по‑любому возникла мысль и о том, чтобы отправить на суд Божий меня.

Единственное, что его останавливает это сделать в самое ближайшее время – бумаги.

– Владыко, благослови! – сказал я и склонил голову.

Патриарх с недоумением посмотрел на меня. Какое благословение, если он убить меня хочет? Значит, придётся либо попуститься совестью и всё‑таки благословить, или же обнажить свои намерения.

– Ступай, сын мой, прими моё благословение, – не сразу сказал патриарх, медленно, будто сам себе сопротивляясь, осенив меня крестным знамением.

Выходил я из покоя патриарха с гордо поднятой головой. Именно таким, не сломленным, но даже победителем, должны увидеть люди Патриарха. Уверен, что слухи о моём разговоре с Владыкой очень скоро расползутся.